– Знаю,– говорю я.– Знаю: от меня несет сыром.

Бунтаро с невинным видом пожимает плечами и возвращается к своему калькулятору. Я лезу наверх. Кошка желает мне доброго утра и выскальзывает прочь, в свое кошачье измерение. Я мою ее миску, меняю воду, принимаю душ и ложусь вздремнуть, прежде чем навести порядок к приходу Аи.

Мое лицо прикипело к подушке. Язык – кусок пемзы. Слюна стекает по нему, как по желобу, прямо на наволочку. У стола стоит Аи и режет морковь с яблоками. На секунду я представляю: мы с Аи поженились, и она готовит ужин для наших девятерых детей,– но тут до меня доносится запах яблока. И мускатного ореха. Кошка вылизывает лапы и наблюдает за мной. Бунтаро пропускает Аи наверх, она стучит, я глубоко сплю и не просыпаюсь, Бунтаро подтверждает, что я дома, Аи заглядывает, видит меня, выходит и покупает продукты для салата. Жизнь может быть сплошным блаженством, когда захочет. Аи доверяет мне, если остается наедине со мной в моей капсуле, когда я одет – или раздет – подобным образом. То, что мне доверяют, делает меня достойным доверия. Морковь прекрасно сочетается с яблоками. Аи режет грецкие орехи с изюмом – до этой минуты я не обращал особого внимания на грецкие орехи – и посыпает латук. На ней старые джинсы и линялая желтая футболка, бледнее, чем ее кожа, а волосы подобраны кверху. Вот ее сказочная шея. Она соскребает очистки в мешок для мусора. На ней очки в толстой черной оправе, странно, но они ей идут. Аи никогда, никогда не старается произвести впечатление, вот это-то и впечатляет меня – до безумия. В ее ухо вдета серебряная пиратская серьга.

– Эй, каннибал с острова Кюсю,– говорит она; я понимаю, что все это время она знала, что я за ней наблюдаю, и звучащие во мне аккорды меняются со звонкого ля-бемоля на дребезжащий ре минор.– Почему ты хранишь письма в морозилке?

– Осторожней,– говорит Аи.– По-моему, в этих костях может быть рыба.

– На вкус чудесно.

– Ты живешь на одной «моментальной» лапше?

– Мою диету разнообразит пицца – благодаря «Нерону». Ты не против, если я доем салат?

– Давай, а не то умрешь от цинги. Ты никогда не говорил, что из твоего окна такой вид.

– Разве это вид? Ты не видела Якусимы.

– Он намного лучше того, что у нас с Сатико. Мы привыкли, что наше окно выходит на спортивную площадку тюрьмы ослабленного режима. Это было довольно занятно. Я обычно открывала окно и играла вальсы Шопена, один за другим. Но однажды я вернулась с занятий и увидела, что за время между завтраком и ужином перед нашим окном успела вырасти многоэтажная кольцевая автостоянка. Теперь у нас вид на бетонную стену на расстоянии шести дюймов. Мы хотим переехать, но после уплаты задатка мы остались бы без гроша. Даже честные агенты по недвижимости, если только это не оксюморон, оберут до нитки. К тому же приятно сознавать, что, если случится пожар, мы сможем выбраться из окна и спуститься по веревке в безопасное место, сопя себе потихоньку.

Звонннннннннит телефон. Я беру трубку:

– Алло?

– Миякэ!

– Суга? Ты где?

– Внизу. Господин Огисо говорит, что у тебя гости, но ты не против, если я зайду?

Честно говоря, я против.

– Конечно нет.

Когда Суга входит в мою капсулу, я не верю своим глазам. Он сделал себе пересадку тела. Экзема исчезла. Его модельная стрижка стоит не меньше десяти тысяч иен. На нем костюм миланского похитителя бриллиантов и стильные прямоугольные очки поп-певца в зените славы.

– Ты собираешься на интервью? – спрашиваю я.

– Суга, не обращая на меня внимания, застенчиво кланяется Аи.

– Привет, я Масанобу Суга. Вы, наверное, подружка Миякэ из Кореи?

Аи откусывает корень сельдерея и с недоумением смотрит на меня.

– Нет.– Я опровергаю его догадку.– Суга, это мисс Имадзё.

Аи жует сельдерей.

– Суга Храпящий?

– Теперь смущен Суга.

– Я… э-э… Миякэ…

– Давай как-нибудь в другой раз.

– Другого раза долго не будет – я пришел попрощаться.

– Уезжаешь из Токио? – Я бросаю ему на пол подушку.– Близко или далеко?

Суга скидывает сандалии и садится.

– В Саратогу.

– В какой это префектуре?

– Аи знает, где это.

– Саратога, западный Техас?

– Самое сердце пустыни.

– Там красиво.– Аи продолжает жевать.– Но дико.

– Я отыскиваю более-менее чистую чашку.

– А зачем ты едешь в пустыню?

– Мне нельзя об этом рассказывать.

– Я наливаю ему чай.

– Почему нет?

– Об этом мне тоже нельзя рассказывать.

– Это как-то связано с твоим «Священным Граалем»?

– Неделю назад, выйдя отсюда, я отправился к себе в лабораторию и поднапряг мозги. Просто до обидного. Пишу программу поиска, ввожу в файловое поле и заставляю сканировать все девять миллиардов файлов, чтобы проверить, спрятан ли настоящий сайт «Священного Грааля» где-то здесь, вот. В первый раз я получил обратную вспышку. В терминах мегабайтов, это как если бы я попытался продавить Китай сквозь тоннель Сумида. Защитная система Пентагона определяет мою программу как инородное тело, уничтожает и запускает программу поиска следа. Едва успел отключиться.

– Тот самый Пентагон? – спрашивает Аи.

Суга, сложив руки замком, крутит большими пальцами, застенчиво и хвастливо одновременно.

– Итак, пару дней я допоздна засиживаюсь над этой задачкой, а потом меня осеняет гениальная мысль. Утренний порыв вдохновения. Я взламываю защитную систему Пентагона, подключаюсь к его операционной системе, затыкаю ей рот и делаю так, чтобы она сама разыскивала те самые файлы, которые должна охранять! Так переучивают розыскных собак противника, чтобы те привели к его убежищу. На словах это кажется просто, я знаю, но сначала мне пришлось загружать траекторию своего полета через шесть разных зомби в шести сетях сотовой связи. Потом…

– Ты это сделал?

Сута опускает подробности.

– Я это сделал. Но количество «Священных Граалей», которых системе пришлось проверить, оказалось просто колоссальным, вот. Вы только подумайте. Девять миллиардов файлов на вершине девяти миллиардов пирамид из девяти миллиардов файлов каждая – по крайней мере, настолько глубоко я отважился заглянуть. Я запустил свою программу поиска и задремал. Отправился в город Глубокого Сна. Было около одиннадцати утра – я сидел за компьютером с семи вечера предыдущего дня. Что дальше? Просыпаюсь – у меня в лаборатории роются трое. Вторая половина дня, я в полном отпаде. Первый парень – хакер, я думаю – сгружает все мои личные файлы на переносной накопитель, какого я в жизни не видел. Второй, с виду старый директор школы, делает опись моего железа. Третий, толстый загорелый иностранец в ковбойской шляпе, листает мои манга про Зэкса Омегу и пьет мое пиво. Я слишком поражен, чтобы испугаться. Тот, что похож на директора школы, тычет мне в глаза каким-то удостоверением – «Агентство по защите информации», слышали о таком? – и говорит, что я нарушил японо-американское двустороннее оборонное соглашение и что у меня есть право хранить молчание, но если я не хочу, чтобы меня судили за шпионаж по американским законам на ближайшей военной базе, мне лучше встать на колени и ради спасения собственной шкуры выложить им все.

– Все это правда? – спрашивает меня Аи.

– Все это правда? – спрашиваю я Сугу.

– Одному черту известно, как я хотел тогда, чтобы это было неправдой. У меня перед глазами мелькает содомитская сцена из «Побега из Шоушенка»[130]. Директор школы достает диктофон размером со спичечный коробок и начинает выстреливать вопросы. Я жду, что он вот-вот прилепит электроды мне к яйцам. Как мне удалось проникнуть в Пентагон в первый раз? Как я подключился к их антивирусной операционной системе? Работал ли я в одиночку? С кем я об этом говорил? Слышал ли я что-нибудь о следующих организациях – я не слышал, сейчас я даже не могу вспомнить их названий. Им известно, где я учился, где я живу, все. Потом хакер начинает выяснять технические подробности – я понимаю, что мой зомби-дозвон произвел на него впечатление. Но даже если так, уже темнеет, а я все не знаю, что они собираются со мной сделать. В конце концов иностранец, тот самый, который листал мои фотоальбомы и «МастерХакер», говорит с директором школы по-английски. Я понимаю, что именно он здесь главный. Я прошусь пойти отлить. Со мной идет младший хакер – я прошу его хоть что-нибудь мне объяснить, но он качает головой. Мы возвращаемся в комнату, и тут директор школы предлагает мне выбирать между работой и преследованием по какому-то закону, который очень грозно звучит. Он описывает эту работу, называет сумму жалованья – полный улет! Искусственный интеллект, системы противоракетного щита…– Суга прикусывает губу.– Ой. Мой единственный прокол. Мне нельзя об этом рассказывать.