Что касается Бланта, то он и после отставки в 1945 году продолжал поддерживать тесные связи с МИ-5 по меньшей мере в течение пяти-шести лет. Он был частым гостем Лиделла в штаб-квартире МИ-5, а Лиделл, будучи заместителем директора, фактически был руководителем Службы безопасности. Блант по-прежнему был советником Лиделла по части приобретения картин, он сумел показать ему, каким блестящим знатоком искусств является. Так, на одном аукционе «Кристи» Лиделлу удалось относительно недорого купить две картины «неизвестного художника». Блант установил, что они принадлежат кисти Пуссена и представляют собой фрагменты одной его картины. Некоторые эксперты оспорили заключение Бланта. Тогда картины были подвергнуты исследованию рентгеном, а затем были предъявлены для окончательной экспертизы известному профессору-искусствоведу, который полностью подтвердил правоту Бланта. Картины значительно выросли в цене, а вместе с этим увеличилось и уважение Лиделла к Бланту. Нужно ли говорить, что такие услуги не забываются?

Важно подчеркнуть и другое: когда Блант, уйдя из разведки, поднялся столь высоко, стал так близок к самому королю, у Лиделла стало еще меньше секретов от его друга и товарища, чем раньше. Он доверял Бланту полностью.

После окончания войны в МИ-5 происходили, как и во всем государственном аппарате, серьезные кадровые перемены. Лубянка была заинтересована в том, чтобы знать о них, иметь сведения о точном кадровом составе Секретной службы Британии. И Блант смог благодаря Лиделлу держать Лубянку в курсе дел МИ-5. Он даже как-то «сострил» в разговоре с полковником Робертсоном: «…а мне нравится передавать русским офицеров МИ-5».

На что рассчитывал Блант, делая такое экстраординарное заявление? Вероятно, он полагал, что, если Робертсон и доложит об этом Лиделлу, последний посмеется над ним и скажет: «Полковник, надо же понимать шутку. Кто сознается в таком, если бы он это делал на самом деле?» Во всяком случае, практических последствий эта «шутка» не имела и никаких неприятностей Бланту не принесла..

С Антони Блантом во время войны и позднее работали несколько советских разведчиков — А.Б. Горский («Генри»), К.М. Кукин, Б.М. Кротов и затем Ю.И. Модин. Нашим резидентом в Лондоне во время работы последнего был Н.Б. Родин (псевдоним Коровин)³². Впрочем, кураторы «пятерки» были, вероятно, довольно самостоятельны, и их работа была окружена тайной даже в стенах резидентуры. Во всяком случае, когда я спросил одного из резидентов КГБ, работавших в Лондоне в те годы (он просил меня не называть его фамилию), как действовала «пятерка», он сказал, что ничего не знает о ней, и высказал предположение, что их кураторы, по-видимому, напрямую связывались с Москвой.

О своей работе с Блантом и другими его коллегами Ю.И. Модин рассказал мне: «Когда я первый раз поехал в Лондон, а мне довелось дважды работать в Англии, то мне не сказали, что я буду куратором «пятерки», и я специально не готовился к этой работе. Но после 1945 года в нашей разведке в Лондоне возникли осложнения. Старые, опытные кадры во время войны работали буквально на износ, подчас по 18–20 часов в сутки. Некоторые уже не выдерживали такого темпа, и начались крупные замены. Пришедшие в разведку новые люди были умными и толковыми, но у них не было опыта сложной работы с таким необычным контингентом, каким являлась «кембриджская пятерка». Сотрудничать с ними после войны поручили Миловзорову, опытному работнику КГБ, но у него работа с ними не пошла. Он был контрразведчиком, привыкшим больше командовать, чем убеждать. На таких тонах с членами «большой пятерки», интеллигентами до мозга костей, привыкшими все взвешивать и обо всем иметь свое суждение, работать было нельзя. Это понял и резидент Коровин. И когда я приехал в Лондон, то он мне предложил восстановить с членами «пятерки» связи, установив добрые, уважительные отношения, и начать с Кернкросса и Бланта. Что мне помогло в выполнении этой задачи? О Бланте я узнал сразу после поступления на службу в КГБ, когда стал работать в «английском отеле». Английский язык знал только начальник, и мне поручили переводить материалы «пятерки» (а их было огромное количество) и делать по ним справки. Среди новых сотрудников отдела было много способных, но они были, к сожалению, малограмотными. Так уже тогда я смог заочно познакомиться с Блантом и его коллегами. Начал я свои встречи с Блантом с того, — рассказывал дальше мой собеседник, — что сказал ему: «Вы старше меня на 15 лет, больше меня работали в разведке и имеете огромный опыт. Я не собираюсь и не буду Вами командовать. Я могу Вам только сказать, какими вопросами сегодня интересуется руководство моей страны». Среди ряда проблем я, как сейчас помню, назвал и судьбу африканских колоний, и позицию Британии по этому вопросу.

Работать с Блантом было легко. За десять лет его сотрудничества с советской разведкой (до встречи со мной) он стал замечательным профессионалом, прекрасно освоившим эту трудную специальность».

В своей книге куратор «пятерки» добавляет: «Блант был единственным агентом, с которым я встречался без всякого беспокойства. Мы оба прекрасно знали технику слежки англичан. Мы легко могли их переиграть»³³.

И еще один вопрос: не изменилось ли отношение Бланта к Советскому Союзу после войны? Он, конечно, видел, что Англия начинает рассматривать нашу страну как врага, что в возникновении «холодной войны» повинны и Соединенные Штаты, и Англия. Но Блант мог видеть, что и Советский Союз отнюдь не без греха, что и его внешняя политика далеко не такая миролюбивая, как это представляется Москвой. Это, вероятно, беспокоило и Лубянку. Она дала указание куратору «пятерки» «работать с Блантом, раскрывать ему существо советской внешней политики» (но, конечно, не в таком стиле и тоне, как это делала, скажем, газета «Правда»).

Куратор начал проводить эту «обработку» осторожно, тактично, зная, что Блант после войны не слишком жаловал советских руководителей. Он, вероятно, видел и знал больше, чем знали в то время простые советские люди.

И однажды после 30-минутной беседы куратора с ним на эти политические темы Блант сказал: «Питер, давай не будем впустую тратить время на эти внешнеполитические вопросы. Я считаю, что вы стали на путь экспансионистской царской политики захватов, и здесь никакие разговоры и ваши убеждения не помогут».

Ему в особенности претила политика Сталина, направленная против Турции и на захват Советским Союзом проливов. Он считал, что эта политика является вредной для самого Советского Союза, а главное, для коммунизма, для мировой революции, в которую он еще какое-то время продолжал верить.

Но реальная опасность очень скоро подстерегла Бланта, и не только его, а всю «кембриджскую пятерку». И подстерегла с той стороны, откуда они меньше всего ожидали.

Еще раз скажу, что эта книга не только о наших разведчиках, служивших Советскому Союзу, но и об их антиподах из числа сотрудников КГБ, как их справедливо называют, «дезертирах», или предателях.

Аллен Даллес, известный руководитель Центрального разведывательного управления США, так характеризует эту категорию лиц: «Я не утверждаю, что все так называемые «дезертиры» перешли на Запад по идеологическим причинам. Некоторые перебежали по более житейским соображениям: одни потому, что их постигла неудача на работе, другие опасались понижения в должности или чего-то еще более худшего из-за реорганизации режима, некоторых притягивали внешние соблазны Запада, человеческие и материальные».

В 30-е годы для советской разведки было особенно важно и необходимо восстановить прежнюю шпионскую сеть, которая фактически была почти полностью ликвидирована после разрыва Англией всех отношений с СССР и высылкой из страны советских граждан. Решение об их восстановлении было принято лишь в конце 1929 года. Понятно, что для создания разведывательной сети потребовались бы большие усилия и время. В годы разрыва отношений разведку в Англии вели наши резидентуры в Париже, Гааге и других западноевропейских городах.