Автор глубоко признателен коллегам, оказавшим помощь в поиске новых источников: бывшему архивариусу Института изучения Восточной Европы Бременского университета Г.Г. Суперфину, историку Русского Зарубежья, издателю журнала «За свободную Россию: Сообщения местной организации НТС на Востоке США» Р.В. Полчанинову, докторанту школы Иудаики им. Х. Розенберга при Тель-Авивском университете Н. Канторовичу, сотрудникам музея М.М. Пришвина Я.З. Гришиной и А.В. Киселевой, сотруднику общества «Мемориал» А.А. Макарову, сотруднику отдела использования документов РГАСПИ А.И. Баканову, научному сотруднику Отдела русского фольклора Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН канд. филол. наук Н.Г. Комелиной.

Отдельной благодарности заслуживает коллектив Российского государственного архива литературы и искусства, в частности директор архива д. ист. наук Т.М. Горяева, заместитель директора Г.Р. Злобина, а также все сотрудники отдела архивных коммуникаций, возглавляемого Н.А. Стрижковой. Без дружеского участия специалиста отдела хранения РГАЛИ Л.Л. Родионова работа с фондом Главреперткома увеличилась бы втрое.

Автор искренне благодарен также А.И. Баканову за перевод текстов на польском языке и В.Р. Рувинской за перевод анекдотов на иврите.

Необходимо засвидетельствовать глубокую признательность канд. филол. наук А.С. Архиповой, материалы совместной работы с которой цитируются в Указателе десятки раз. По существу она является соавтором комментариев к сюжетам о Сталине, переводчиком ряда англоязычных текстов и человеком, выявившим несколько ценных публикаций, которые стали источниками для настоящего издания.

Самой важной обязанностью автор считает необходимость поблагодарить своих родителей и друзей за терпение, понимание и неизменную поддержку, окружавшие его все время работы над Указателем. Без помощи С.И. и Н.И. Киреевых разговоры о завершении работы над данным изданием были бы столь же смешны, сколь и материалы, в него вошедшие.

Несмотря на значительную помощь коллег и обилие интеллектуальных долгов перед ними, все возможные ошибки и неточности остаются целиком на совести автора. Работа над Указателем продолжается, все замечания по настоящему изданию и информация об упущенных источниках будут с благодарностью приняты по адресу [email protected]

Советский анекдот – жанр преимущественно городского фольклора. В сельской местности каналом трансляции политических смыслов были в основном песни и частушки, хотя эпизодически анекдоты фиксировались и в деревне90. Принадлежностью к устной традиции определяется ряд свойств, затрудняющих использование анекдота как источника фактографически достоверной информации. Текст анекдота вариативен, не имеет авторской привязки, с большими сложностями поддается хронологической локализации. Однако между анекдотом и более укорененными на русской почве фольклорными жанрами есть принципиальная разница: тексты, к примеру, сказок или былин передаются от поколения к поколению и, вследствие вариативности, степень трансформации информации в них несравнимо выше, анекдот же очень мобилен – возникнув буквально на следующий день после события, легшего в основу его сюжета, он сохраняет актуальность примерно столько же времени, сколько сохраняется внимание общества к этому событию. Новое – независимо от его окраски и влияния на судьбы носителей устной традиции – всегда имеет значительные шансы стать отправной точкой для актуальных времени юмористических текстов и породить, в зависимости от своего масштаба, единицы, десятки или сотни новых анекдотов. Как справедливо заметил в 1922 году В. Шкловский, «обилие советских анекдотов в России объясняется не особенно враждебным отношением к власти, а тем, что новые явления жизни и противоречия быта осознаются как комические»91. Как только новое становится нормой, фонд сюжетов, связанных с этой тематикой, стабилизируется и практически перестает пополняться. Так, большая часть анекдотов о пятилетках сложилась в конце двадцатых – середине тридцатых, популярные сюжеты о репрессиях появились преимущественно в тридцатые годы – и все возникавщие в последующие годы немногочисленные тексты были связаны со спецификой новых витков государственной политики в определенном направлении. То есть тематика этого «жанра быстрого реагирования» определяется политической конъюнктурой.

Анекдот интересен отнюдь не как носитель фактографической информации. Текст имеет шанс получить устное распространение, только если он психологически достоверен и основывается на общем для большинства носителей традиции знании, т.е. анекдот на социально-политическую тему содержит самые общие стереотипы массового сознания. В анекдоте, как отметил В. Вацуро, главный интерес переносится с фактической на психологическую достоверность события92 и это, как справедливо подчеркнул исследователь дореволюционного анекдота А.А. Демичев, делает актуальным изучение аксиологического аспекта информативности анекдота93.

Общим положением для исследовательской литературы является утверждение о тотальном отрицании анекдотическим жанром любых ценностей, которое, логически мысля, должно было бы привести к созданию в анекдотических текстах отрицательного образа любой власти. Это положение верно лишь отчасти – анекдот действительно представляет собой жанр, не имеющий табуированных тем, однако понимание его специфики помогает выявить в нем и положительные оценки осмеиваемого явления. В анекдоте не может быть положительного героя в традиционном понимании – однако тональность фронтовых анекдотов или т. наз. троцкистских анекдотов демонстрирует исследователю наличие внутри жанра определенных критериев различия «добра и зла». Положительный герой анекдота – это герой-плут, находчивый и остроумный: такой, к примеру, как Троцкий в текстах тридцатых годов или, в определенной мере, Сталин в послевоенном анекдоте.

Движущей силой политического анекдота, как утверждал Андрей Синявский, является запрет94 – и анекдот, без сомнения, является одной из форм трансляции общественных настроений в условиях идеологического примата власти, однако формой весьма специфической. Игнорирование ряда жанровых особенностей может привести не только к возникновению неверных представлений о роли анекдота, но и к искажению картины жизни советского общества в целом. Анекдот вовсе не обязательно является формой политической борьбы – несмотря на стремление советских властей (и ряда исследователей) доказать обратное. Подавляющее большинство советских анекдотов несут в себе некоторый заряд агрессии по отношению к установившемуся в стране порядку – не являются исключением и анекдоты, к примеру, о качестве обслуживания в советских столовых или пьяных милиционерах, потому как за этими сюжетами угадывается насмешка над советским государством в целом. Однако установка анекдота в конечном счете определяется самим потребителем – проиллюстрировать это можно противоположными оценками ранних советских анекдотов в информационно-аналитических сводках ОГПУ, которые порой воспринимались как одна из форм антисемитской пропаганды95, а порой – как одно из проявлений нелояльности еврейского населения СССР новому строю96, при том что, судя по доступным материалам, и в еврейской, и в русской среде ходили одни и те же сюжеты, построенные на одних и тех же стереотипах восприятия новой власти.

Конечно, в определенные моменты анекдот может восприниматься как вербальная агрессия, однако в той же мере акт рассказывания анекдота может считаться «выпусканием пара», способом сублимации негативной энергии97. «Его [политического анекдота – М.М.] цели сложны и многообразны – от самозащиты личности до открытой словесной агрессии. Анекдот также выполняет функцию, связанную с механизмом “снятия” оппозиции “власть” – “народ”, “господство” – “подчинение”, обнажая амбивалентность любого политического явления, что лишает его прямолинейности и категоричности. Тем самым анекдот вскрывает скрытую реальность, стимулирует критику официальной идеологии»98, – цитируют И.Б. Орлов и А.Я. Лившин социолога А.В. Дмитриева и вместе с тем ссылаются на высказанное им же утверждение, что политический анекдот может просто быть средством популярного развлечения99. Однако в любом случае рассказывание политического анекдота манифестирует хотя бы частичное признание его психологической достоверности, соответствия анекдота (в той или иной мере) политической картине мира носителя анекдотической традиции. Совершенно верно в отношении литературного анекдота отмечает Е. Курганов – и в данном случае мысль вполне применима и к фольклорному материалу: «анекдот – это форма реагирования на некое сообщение, это историческая или просто логико-психологическая аналогия, ассоциация, заключающая в себе определенную концепцию события»100. Это является общим местом не только для исследовательской литературы, но и для самих носителей традиции советского анекдота; очень тонко почувствовал природу этого жанра писатель М.М. Пришвин, записавший в своем дневнике от 20 октября 1932 года такие строки: «…Существует ли общественное мнение? Оно – в молчании и анекдотах; во всяком случае, это не сила, на которую можно опираться, пользоваться, рассчитывать; это сила, подобная сну: видел сон и забыл, а день проводишь под его тонким влиянием…»101.