— Успокойся, девочка. Отсутствие плохих новостей — это хорошая новость. Я уже привел в действие все тайные рычаги и скрытые пружины, и нам остается только ждать.

Невил выглядел сосредоточенно, на лице светилась решимость разбиться в лепешку, но помочь ей. Прежде чем сесть на телефон, он велел ей выпить две таблетки валиума и запить их стаканом бренди, но даже такой гремучий коктейль не успокоил ее нервы.

Пока он совершал бесконечные звонки и выслушивал бесконечные ответы, она металась по комнате. Наконец в полпятого утра раздался звонок с одной из американских радиостанций. Похолодев, с остановившимся сердцем, она ждала, пока Невил закончит разговор. Когда он обернулся, его усталые глаза сияли.

— Все в порядке, девочка. Твой отец жив и здоров. Когда началось восстание, он находился в гостях у одного из принцев далеко от столицы. Сейчас он направляется на военном джипе через пустыню в Саудовскую Аравию. Позвонит тебе, как доберется.

Силы оставили Лесли, и она осела на диван как тряпичная кукла. Это было так похоже на обморок, что Невил не на шутку встревожился.

— Все хорошо, Лесли, все кончилось. Эй, детка, что с тобой?

Он взял ее на руки и стал укачивать, как малое дитя. От его волос, кожи исходил приятный запах, который, несмотря на ее жалкое состояние, действовал на нее сильнее приворотного зелья.

— Я не верила, я почти отчаялась.

— А я знал. Твой отец из тех людей, которые выходят сухими из воды.

Он еще много чего говорил, продолжая укачивать ее. Она не могла сразу уснуть после перенесенного эмоционального потрясения и нуждалась в том, чтобы с нею кто-то постоянно говорил.

Вдруг раздался еще один телефонный звонок. Теперь звонили из Министерства, подтверждая информацию. Окончательно успокоившаяся Лесли была все-таки еще очень слаба, и Невил спросил:

— Ну что, мне тебя переодеть или ты сама? Помнишь, ты меня отругала за то, что я любовался твоей наготой?

Она не возражала, и он помог ей облачиться в ночную рубашку, сделав это чрезвычайно нежно. Невил снял покрывало с ее постели, уложил Лесли под одеяло и отправился в ванную. Пока он шумел водой, Лесли с ужасом смотрела на дверь, соединявшую их спальни, моля Бога о том, чтоб Невил не скрылся за ней, выйдя из душа. Наконец он появился, сияя в утренних лучах загорелой кожей, его бедра были обернуты полотенцем. Капли воды стекали с черных волос.

— Я только схожу за пижамой и вернусь.

— Нет, — запротестовала Лесли, — не уходи, пожалуйста, я так в тебе нуждаюсь!

Но он все же сходил за пижамой, надел ее и, не потревожив Лесли, лег рядом. Она пролепетала что-то, расстегнув пуговицу на его пижаме. Невил подчинился ей и снял куртку пижамы. Но Лесли, уже в полусне, только прижалась к его груди. Спустя секунду она уже мирно сопела в его объятиях.

Лесли проснулась легко, почувствовав на груди приятный вес ладони Невила. Он нежно гладил ее.

— Невил. — Лесли произнесла это имя, словно пробуя его на вес. Ей было несказанно приятно назвать мужа по имени.

С удивлением она обнаружила на спинке кровати пижаму. И тут вспомнила, как сама пыталась снять ее с Невила. Она взглянула на него. Невил не спал, а ленивым взглядом изучал ее тело, рубашку он уже снял и теперь был полностью поглощен грудью Лесли.

Невил сжимал ее соски, доставляя Лесли чувственное наслаждение, разбегавшееся по венам, тягуче-сладко отзывающееся внизу живота. Мозг Лесли еще не проснулся, а тело давно отдалось во власть инстинктов.

— Я еще не опоздал, Лесли?

— Что?

— Давай займемся тем, чего ты ждала от меня прошлой ночью…

Он прильнул губами к ее рту, не дав ей времени на сопротивление. Она жадно ответила на его поцелуй. Он с трудом отстранился и, восхищенно глядя на нее, страстно прошептал:

— Лесли, Лесли, я не знаю, кто сотворил эту красоту, но он сделал это для меня!

Каждое прикосновение его тела вызывало к жизни целые потоки обжигающих искорок, которые пробегали под кожей, заставляя вздрагивать и еще теснее прижиматься к нему. Лесли готова была бы поклясться, что видит эти искорки, хотя глаза ее от удовольствия закрылись.

Он взял ее лицо в ладони и попросил:

— Открой глаза, Лесли, я хочу увидеть тебя всю.

И Лесли поняла, что больше всего на свете Невил хочет заглянуть ей в душу. Она поняла это, потому что сама только что подумала о том же.

Лесли робко подняла взгляд, и ее ослепил яркий малахитовый блеск глаз Невила. Только мгновение он глядел на нее, но этого оказалось достаточно, чтобы прочесть немой призыв Лесли. Он приподнялся и, взяв ее за плечи, привлек к себе, затем, отстранившись, оглядел ее тело и склонился над грудью. Требовательный язык пробежал по коже вокруг соска, на который Невил тут же перенес свое внимание. Прикосновения языка вызвало в Лесли желание, чтобы он приласкал и другую грудь. И, словно прочитав ее мысли, Невил провел рукой по груди и сжал пальцами сосок, обделенный до того его лаской. Шероховатость языка и нежность прикосновения рукой составляли странный контраст, разжигающий в Лесли желание. Невил, прикусив один сосочек зубами, другой слегка сжал пальцами, поворачивая из стороны в сторону и нежно потягивая. Затем, полностью сосредоточившись на левой груди, он легко прикусил сосок и, сжимая и разжимая губы, ласкал его языком, будто сладким жалом.

— Лесли, — донеслось до нее словно из глубины ущелья.

Даже его голос, лишь тронув слух, отозвался во всем теле волной желания. Лесли захотела удержать эту волну, и ее ноги, обхватившие бедро Невила, сжались.

— Лесли, — страстно прохрипел Невил, — посмотри на меня!

Его взгляд поразил Лесли темной пустотой, которая — она почувствовала это всеми фибрами своего существа — звала ее к себе неотвратимо. Но, подумала Лесли, если не внять этому зову, мир вокруг рухнет и она погибнет под его обломками.

— Нет! — вырвалось из ее груди.

На этот раз Невил понял, что слово, оброненное Лесли, не означает отказа.

— Да, — сказал он и властно обнял ее за талию.

На этот раз все было иначе, чем раньше. Желание сжигало обоих, не оставив времени для долгих прелюдий. Невил почти бессознательно, подчиняясь беззвучному, но оттого не менее мощному зову Лесли, овладел ею. Он делал это молча, страстно, до боли, до радостного остервенения сжимая ее в объятиях. И она обнимала его так, словно только это и удерживает ее на границе сознания и некой вращающейся бездны. Она следовала каждому движению Невила, оказывая при этом упругое сопротивление его победному продвижению сквозь ее естество. Наконец Лесли стало уже нестерпимо цепляться за краешек этого мира и она, разжав объятия, отдалась отчаянной агонии то ли его власти над собой, то ли ликующей победе над ним. Но вдруг все кончилось, Лесли открыла глаза.

— Так, наверное, любят боги, — сказала она фразу, вычитанную когда-то в юности в одном романе. Но произнесла это совершенно искренне.

— Лесли, я счастлив. И, ты знаешь, милая, я безумно горд.

Он еще что-то говорил ей, но Лесли понимала только интонацию, и лишь по интонации улавливала смысл его слов. Последнее, что она была в состоянии сказать, думая, что разумно изъясняется, но на самом деле даже не закончив предложения:

— Невил, подожди меня, пока я полетаю… И, счастливая и обессиленная, она уснула на его плече.

Когда Лесли очнулась, было уже четыре часа. Невила рядом не было, он исчез, словно прекрасный сон. Вот только куда, черт его дери?!

Лесли сбежала вниз, в столовую. Ей настоятельно требовалось подкрепить чем-нибудь силы, растраченные в любовной схватке. В любовной игре, в любовном танце, в солнечной Тантре, в сияющем Дао! Лесли прыгала через ступени, словно школьница, и, как хорошо выученный урок, перебирала в уме все известные ей определения того чуда, что случилось с ними утром. На столе в столовой она увидела листок бумаги.

«Лесли, к сожалению, дела призывают меня в студию. Не скучай. Ночью мы обязательно устроим себе праздник, чтоб восстановить справедливость этого мира!»