— Я понимаю.

Выйдя на лестничную площадку, Флинн вошел в маленький лифт.

— В разговоре со мной Хорэн упоминал, что за последние год или два приобрел у этого Коуни еще одну или две картины.

— Он так говорил?

Флинн придерживал дверь, чтобы Флетч мог войти в кабину.

— Да, — Флетч вошел.

Флинн нажал кнопку третьего этажа.

— И вы полагаете, что у Коуни он приобрел картины из коллекции ди Грасси, которые потом и указал в каталоге?

— А у вас есть другой вариант?

— И не один.

На третьем этаже они вышли из кабины в просторную, со вкусом обставленную гостиную.

— Мне тут нравится, — признался Флинн. — Оказывается, можно неплохо жить и в музее, — он повернулся к Флетчу. — Так что мы ищем?

Флетч пожал плечами.

— Пятнадцать картин и лошадь Дега.

— Под лошадью вы подразумеваете скульптуру?

— Да.

— На первом этаже есть скульптура балерины…

— Да. Работы Дега.

— Но это не лошадь. В субботу в вашей квартире вы упоминали, что коллекция ди Грасси включала девятнадцать предметов.

— Да. Две картины уже проданы при посредничестве Хорэна. Третья, Пикассо, внизу. Остается пятнадцать картин и одна скульптура.

— Эти картины как-либо связаны между собой?

Флинн прошел в маленькую темную столовую.

— Пожалуй, что нет. Они принадлежат к разным школам и эпохам. Большинство, если не все, написаны итальянскими мастерами.

— Должно быть, это кухня.

Они оглядели сверкающие белизной буфеты, безупречно чистые столы.

— Тут, похоже, ничего нет. Разве что несколько полотен Уорхола на полках.

Они вернулись в гостиную.

— Вы ищете? — спросил Флинн.

— Да, — ответил Флетч.

Но картины на стенах не представляли особой художественной ценности.

Флинн зажег свет в кабинете.

Над столом висела картина Сислея[17] — характерная для него петляющая по полям дорога. Вывешивать ее следовало в более светлой комнате.

— У ди Грасси Сислея не было.

— А картина хорошая, — Флинн еще раз всмотрелся в нее, отвернулся. — Пообщавшись с вами, поневоле станешь разбираться в живописи.

По лестнице они поднялись на четвертый этаж.

Дворецкий, или домашний слуга, ждал их на верхней ступеньке. В длинном темном халате, с печальным лицом. Чувствовалось, ему не терпится задать вопросы о дальнейшей судьбе своего хозяина, но он не решается открыть рот.

В спальне висела картина с обнаженной девушкой, в натуральную величину, более похожая на фотографию, без особых художественных достоинств, но возбуждающая.

— Кажется, мистер Хорэн не часто приглашал сюда дам, — предположил Флинн.

Стены одной комнаты для гостей украшали карикатуры, второй — фотографии.

— Видите ли, инспектор, своих картин у Хорэна, скорее всего, не было, — пояснил Флинн. — У брокеров их не бывает. Пусть у Хорэна галерея, но он все равно брокер, то есть главное для него — продать, а не оставить в своей коллекции.

— Понятно.

Дворецкий поджидал их в темноте коридора.

— Где ваша комната? — спросил Флинн.

— Наверху, сэр.

— Можем мы осмотреть ее?

Дворецкий открыл дверь, ведущую к лестничному маршу.

Спартанская спальня: кровать, комод, стул, шкаф, маленький телевизор. Идеально чистая ванная.

На чердаке оказался обычный хлам: пустые чемоданы, сундуки, рамы для картин, свернутый ковер, старые люстры.

— Рамы картин ди Грасси представляли какую-то ценность? — спросил Флинн.

— Нет, — покачал головой Флетч.

— В доме есть сейф? — поинтересовался Флинн у дворецкого, когда они спустились на третий этаж.

— Да, сэр. В кабинете мистера Хорэна.

— Вы говорите о маленьком сейфе?

— Да, сэр.

— Я уже осмотрел его. Нет, меня интересует большой сейф, этакое хранилище для картин, скульптур.

— Такого нет, сэр.

— А если бы был, вы бы знали о его существовании?

— Да, сэр.

Флинн положил руку на плечо старика.

— Мне очень жаль вас. Вы здесь давно?

— Четырнадцать лет.

Старик отступил в тень.

— Для вас это страшный удар.

— Да, сэр.

На лифте они спустились на второй этаж и обошли четыре выставочных зала. Один был пуст, в остальных на мольбертах стояло по несколько картин, ярко освещенных, расположенных так, чтобы при осмотре одной другие не отвлекали внимание тонкого ценителя живописи.

— Ничего, да?

— Я так сказать не могу, — ответил Флетч. — Посмотреть есть на что. Но картин ди Грасси здесь нет.

Несмотря на систему кондиционирования, лицо Флетча пылало. Руки вспотели.

Флинн же чувствовал себя прекрасно.

— Ну, теперь мы можем ехать в Уэстон, — Флинн застегнул плащ. — Тамошняя полиция встретит нас на границе своего участка.

Гроувер ждал их внизу, в том же черном «форде».

— Давайте вместе сядем сзади, — предложил Флинн. — Так будет легче разговаривать.

Гроувер поехал по Ньюбюри-стрит на запад.

Флетч забился в дальний угол заднего сиденья.

Флинн же расселся, в расстегнутом плаще, широко расставив колени.

— Похоже, сегодня мне не удастся вернуться домой к двум часам ночи. Элзбет придется ужинать без меня. Вы бывали в Уэстоне?

— Нет.

— Естественно нет. Вы же в Бостоне лишь неделю. И мы держали вас под постоянным наблюдением. Я слышал, приятное местечко.

Флетч откашлялся.

— И все это время бедолага Гроувер принимал вас за убийцу. А, Гроувер?

Сержант Ричард Ти. Уилэн не ответил «дерьму собачьему».

— Впрочем, я сам склонялся к тому же мнению. Когда же это было? А, в среду вечером. Я думал, мы услышим от вас признание. Вместо этого вы пригласили нас на обед. А в тот день, когда мы не смогли увидеться, я чувствовал, что мне удастся убедить вас в собственной вине даже по телефону. Но у меня ничего не вышло, и я понял, что должен поближе познакомиться с вами. Поэтому в субботу я нарушил ваше уединение, лучший способ узнать человека — пообщаться с ним накоротке, но вы опять же доказали свою невиновность.

Третий раз Флетч ехал тем же маршрутом.

— Услышав ваш голос в воскресенье утром, я уже не сомневался, что вы звоните из бара, готовый сознаться, — Флинн рассмеялся. — Чтобы облегчить душу.

— Может, все еще впереди, — промямлил Флетч.

Гроувер глянул на него в зеркало заднего обзора.

— Что бы это значило? — все еще смеясь, спросил Флинн.

— Мне, конечно, не хочется портить вам настроение, но Хорэн не мог убить Рут Фрайер.

— Не только мог, он и убил.

— Как?

— Ударил по голове бутылкой виски. Непочатой бутылкой.

— Но зачем?

— Мотив убийства абсолютно ясен. Чтобы свалить вину на вас.

— Мы же не знали друг друга.

— И что? Он не знал вас, но прекрасно понимал цель вашего приезда. Несмотря на всю вашу журналистскую славу, — Флинн вынул из кармана несколько монет и передал Гроуверу, — …вы допустили ошибку, юноша.

— Вы должны платить за проезд?

— Дорога принадлежит штату, а я работаю в городе. В нашей стране столько правительств, что их хватит на весь земной шар.

— Какую ошибку?

— Дело в том, что через несколько дней после похищения ди Грасси Хорэн получил ваше письмо, да еще отправленное из Рима, в котором вы просили его найти для вас одну из картин коллекции ди Грасси.

— Он ничего не мог знать ни о похищении, ни об убийстве да Грасси, — возразил Флетч. — Местные газеты об этом не писали. Я проверил.

— Я тоже. Сегодня утром. Поэтому я спросил его, какие газеты он читает, и получил четкий ответ: «Нью-Йорк таймс». — А в «Таймс» об этом писали.

— О Боже. Я знал, что он выписывает «Таймс»!

— Вас даже упомянули как Питера Флетчера. Отметили, что именно вы объявили журналистам, что у дам семейства ди Грасси нет ни гроша и они никоим образом не могут выполнить условия похитителей. Обо всем этом написано в «Таймс». Черным по белому.

— Но почему они все это печатали? Что им итальянская мелочевка?