Сильви тоже pосла, и ее любовь к Фpансуа, вспыхнувшая с пеpвого взгляда, pосла вместе с ней...

С первых дней января Париж пронизывал почти арктический холод. По Сене плыли такие огромные льдины, что они отправили на дно не один корабль, груженный пшеницей и не только. Выловить их оказалось невозможно. Длиннющие сосульки спускались с крыш домов. Они были весьма опасны. Старые разбитые мостовые заросли обледеневшей и превратившейся в смерзшиеся комки грязью. Многие спотыкались и падали, ломая кости, или отделывались синяками и ушибами. Поэтому прохожие и передвигались словно по хрустальной мостовой, ступая с невероятной осторожностью, согнув спину и втянув голову в плечи, чтобы уберечься от холода. Только мальчишки осмеливались отважно скользить по замерзшим ручьям.

Подкованные специально с расчетом на лед, лошади герцогини Вандомской не замечали трудностей и двигались вперед уверенным шагом. Карета только что въехала в город через ворота Сент-Оноре и катилась медленно, как того требовала погода, по длинной улице с тем же названием. Эта улица переходила в улицу Ферронри, потом в улицу Ломбар, потом в Сент-Антуан, пересекая Париж с запада на восток, пока не упиралась в Бастилию.

Жаровня с углем поддерживала некоторое тепло внутри кареты. Герцогиню сопровождала только Сильви, как это случалось теперь довольно часто. Но на этот раз им предстоял не благотворительный визит, не поездка в Сен-Лазар, чтобы поприветствовать господина Венсана, и не паломничество в одну из церквей. Через несколько минут мадемуазель де Лиль должна была стать одной из фрейлин королевы Анны Австрийской. Большая честь. Сильви даже не понимала, отчего она оказана именно ей. Радовалась ли она этому? Девушка и сама толком не знала.

Для нее это означало только, что ей придется сменить величественный и почти новый особняк Вандомов в Париже на черные башни старого Луврского замка. А летом вместо очаровательных замков Шенонсо и Ане ее ждут дворцы в Сен-Жермен или в Фонтенбло. Их она еще ни разу не видела. Полная перемена жизни.

– Королева добра, – уверяла ее Элизабет, помогая собирать вещи. – Ее величество, безусловно, к вам благоволит, ведь это именно она требует вас к себе. Говорят, вы совершенно очаровали ее с тех пор своим пением и игрой на гитаре. Королеве также весьма приятно, что вы говорите по-испански. Должность фрейлины – это большая милость. Вы не тревожьтесь, герцогиня часто бывает при дворе и позволяет мне сопровождать ее. А мои братья посещают его еще более усердно...

В том-то все и дело. Сильви, возможно, будет чаще видеть Франсуа. В последние годы они встречались редко, только когда молодому воину приходилось дома залечивать раны, от вида которых у Сильви сжималось сердце. И все-таки даже тогда она радовалась, что Франсуа рядом.

После того как герцога Сезара выпустили из тюрьмы, юноша два года провел в Голландии, обучаясь владению оружием. Два смертельно опасных года! А потом война, стычка под Казале в Пьемонте. Именно там впервые отличился юный Вандом. Он бесстрашно обрушился на врага не защищенный никакими доспехами. Шпага в руке, белая рубаха нараспашку. Верхом на лошади он ловко справлялся с многочисленными противниками. Его длинные белокурые волосы, по-прежнему густые, развевались по ветру во время скачки.

С тех пор все уже устали считать его подвиги и, увы, его любовниц. Потому что юноша очень нравился женщинам, куда больше, чем этого хотелось подраставшей девочке, на которую он обращал все меньше и меньше внимания...

– Наш мессир Франсуа выглядит как предводитель викингов, – смеялся шевалье де Рагнель. – Он и ростом удался, и такой же безграмотный! Но какой потрясающий парень!

Франсуа и вправду был красив. Теперь он носил титул герцога де Бофора, переданный ему отцом четыре года назад, после возвращения из Италии. Рост под два метра. Плечи борца. Тело, которое могло бы служить образцом для статуи греческого атлета. Загорелая кожа, задубевшая от солнца и непогоды и обретающая некоторую белизну только тогда, когда ее хозяин проводил долгое время в постели или на кушетке, выздоравливая после очередного ранения. Смеющееся лицо украшено знаменитым массивным носом Бурбонов, но его освещают удивительно прозрачные синие глаза. Такого цвета бывают ледники высоко в горах. Белоснежные зубы хищника, от вида которых бросало в дрожь.

Результат – множество женщин сходили по нему с ума. В Париже шептались, что сама королева неравнодушна к Франсуа де Бофору. И это не считая многочисленных невест, которых ему приписывали. Разумеется, об отъезде на Мальту речь вообще не шла. И маленькая Сильви, влюбленная в своего давнего спасителя, почти жалела об этом. По меньшей мере среди монахов-солдат и монахов-моряков вопрос о свадьбе никогда бы не возник.

Потому что именно этого Сильви и боялась больше всего! Франсуа женится – теперь она называла его мессиром Франсуа – и будет навсегда для нее потерян. Ведь она из столь мелкопоместной знати, что, конечно, не может считать себя достойной его. Спасибо и на том, что герцогиня Вандомская и ее дочь полюбили Сильви и не отправили ее в монастырь учиться. Но это было связано и с тем, что Вандомы вообще с потрясающим высокомерием относились к образованию. Они придерживались того весьма распространенного принципа, что человек светский и так достаточно знает. Латынь, владение оружием, Святое писание, умение хорошо держаться при дворе, то есть играть на музыкальном инструменте и танцевать, да еще верховая езда – вот этого и хватит. Вандомы считали бесполезным загружать мозги своих отпрысков историей, географией, математикой, философией и прочим вздором.

И если мадемуазель де Лиль знала больше, чем остальные, то только благодаря человеку, ставшему ее крестным отцом и наставником. Персеваль де Рагнель сам был хорошо образован, он и приучил девочку к книгам, научил ее говорить по-испански и по-итальянски. А когда выяснил, что у Сильви очень милый голосок, нежный и чистый, как хрусталь, то обучил ее пению и игре на лютне и гитаре.

К пятнадцати годам Сильви была уже вполне взрослой и обладала всеми обязательными для девицы благородного происхождения достоинствами. Танцевала так, что потрясала всех. Умела шить, вышивать и вести дом, который, к сожалению, не имел ни малейших шансов стать домом принца. Кроме того, Сильви была просто очаровательна. Не слишком высокого роста, но хорошо сложенная, скорее грациозная, чем красивая. К тому же живая и пикантная. У нее было личико сердечком, сохранившее еще детское выражение. Короткий носик, готовый в любую минуту сморщиться от смеха, веснушки, круглые щечки и очень белые зубы, которые она частенько демонстрировала в лукавой улыбке. Самым большим ее достоинством оставались светло-карие миндалевидные глаза и каштановая шевелюра с удивительными, почти совсем светлыми прядями. Причесанные по последней моде волосы упругими блестящими локонами свисали по обеим сторонам лица и удерживались шелковой лентой, а остальная масса была убрана в пышный пучок на затылке.

В этот день ленты были из белого шелка, да и весь наряд выглядел очень элегантно. Жаннетта, ставшая ее горничной и повсюду следовавшая за своей хозяйкой, одела ее в темно-зеленое бархатное платье с большим воротником и высокими манжетами из венецианского гипюра снежной белизны. Наряд довершали маленькие ботинки на меху, а также перчатки, золотая цепь и просторный плащ с капюшоном, отделанный и подбитый мехом куницы.

Герцогиня, в противоположность своему мужу обычно весьма экономная, настояла на том, чтобы ее протеже хорошо выглядела при дворе, славившемся своей элегантностью. Поэтому она и снабдила Сильви таким гардеробом, чтобы девушка всегда могла показаться в самом выгодном для себя свете, даже на охоте. К тому же Франсуаза Вандомская снабдила ее экземпляром книги «Жития святых» и одним из тех толстых молитвенников, что появились в начале века. Каждая добрая христианка должна иметь такой, разумеется, при условии, что она умеет читать.