Присутствующие дамы зааплодировали, а королева побледнела и не находила слов для ответа.

– Итак? – спросил Людовик XIII. – Это все, что вы можете сказать?

– Вы рады, сир, этого достаточно, чтобы радовалась и я. Мне кажется, ваше здоровье теперь лучше? – наконец произнесла королева хоть что-то приличествующее случаю.

Действительно, после отъезда Луизы де Лафайет король провел несколько дней в Версале. Его совершенно сразила острая боль потери. У него даже случился приступ лихорадки. На лице его величества еще оставались следы болезни.

– Не стоит беспокоиться о моем здоровье, мадам, – засмеялся король и помахал депешей перед носом жены. – Это для меня лучшее лекарство. Ничто так не помогает, как победа над Испанией. У меня сразу прибавляется сил. И я счастлив, что вы разделяете мою радость. В ближайшие дни мы это отпразднуем... Где же? Пожалуй, в Мадридском дворце в Булонском лесу, хотя король Франсуа I и построил его в память о своем пребывании в испанском плену, нам это не помешает! Мне это кажется даже уместным.

С этими словами король развернулся, поджег документ свечой канделябра и бросил в камин. После чего, взяв за руку мадемуазель де Отфор, он увлек ее к дальнему окну, как поступал еще совсем недавно со своей обожаемой Луизой.

На следующий день весь Париж обсуждал тот факт, что камер-фрау ее величества вновь удостоилась королевской милости. Сильви неохотно отпустили на несколько дней поухаживать за крестным.

– Вы считаете, что сейчас самое время оставить вашу службу? – сурово отчитывала ее Мария, прислонившись спиной к комоду в спальне Сильви и наблюдая, как та готовится к отъезду.

– Я же не покидаю моего поста. Я просто отправляюсь помочь тому, кого очень люблю и кому очень многим обязана.

– Да ладно вам! Со мной эти штучки не пройдут, моя крошка! Я бы скорее поверила, что это именно вам нужно прийти в себя. Недомогание крестного случилось очень кстати после нашего пребывания в Валь-де-Грасе. Ведь у вас об этом времени не осталось приятных воспоминаний, верно?

Оторвавшись от комода, Мария подошла к подруге и взяла ее за плечи, чтобы заставить взглянуть себе в лицо.

– Сильви, посмотрите на меня! Когда вы пытаетесь лгать, по вашему лицу можно прочесть все, как в открытой книге. Ведь я права, не так ли?

– Да... Ох! Мария, попытайтесь понять меня! Я пережила ужасную ночь. Я знаю, вы мне повторите, что меня предупреждали и что я слишком близко все принимаю к сердцу...

– Нет. Я собиралась вам сказать не это. Я испытываю те же страдания, что и вы. Я знаю, чего стоит открывать мужчине дверь спальни, но отнюдь не вашей...

У Сильви мгновенно высохли слезы. Она во все глаза уставилась на красавицу де Отфор.

– Я что-то не так услышала? Уж не хотите ли вы мне сказать, что... вы его тоже любите?

– Ну разумеется! И я в этом не одинока. Но добавлю, что герцог никогда ничего не узнает. Да если и узнает, ему от этого ни горячо, ни холодно. Он видит только королеву. А мы для него лишь очаровательные подружки, приходящие на помощь его любви.

– Это лишено всякого смысла! Зачем вы это делаете?

– Объяснения займут слишком много времени. Могу сказать вам одно. У моей любви нет никакого будущего. Я приношу ее в жертву той любви, которую я питаю к нашей королеве. Я не хочу, чтобы испанскую инфанту, королеву Франции, выгнали, развелись с ней по совету Ришелье, который искренне ненавидит ее, потому что ему не удалось добиться ее любви.

– А мне как раз кажется, что вы, наоборот, делаете для этого все возможное. Как по-вашему, что ожидает королеву, если станет известно об этих тайных ночных встречах?

– Но никто ничего не узнает. В этот секрет посвящены только трое – вы, я и де Ла Порт. Этот камердинер королевы преданней собаки. Что же касается нас с вами, мы слишком любим герцога де Бофора, чтобы проговориться. Ведь это и его тайна, согласитесь? Мы с вами можем желать Франсуа только добра. А его благо как раз и есть составная часть моего плана!

– Плана? Я не совсем понимаю.

– Франсуа де Бофор нравится королеве, и он единственный внук Генриха IV, на которого она смотрит влюбленными глазами. Все ясно, как божий день. Вы все-таки уезжаете?

– Да. Подарите мне эти несколько дней! Я не такая сильная, как вы. Мне необходимо прийти в себя. Впрочем, мне кажется, что вы и одна сможете защитить нашу повелительницу, потому что как раз снова обретаете прежнее влияние на короля.

Мария де Отфор пожала плечами:

– Мое влияние! Это слишком громко сказано. Назовем это просто удачей, которая ненадолго посетила нас. Тут не стоит питать никаких иллюзий. Кардиналу хотелось бы, чтобы король обратил внимание на мадемуазель де Шемеро. Она бы заменила Луизу де Лафайет. Но оказалось, что эта дама королю не нравится. Король якобы ответил, что «ее лицо ему никак не вспомнить» и что раз уж на то пошло, ему приятнее «помириться» со мной. Но это перемирие вряд ли окажется слишком прочным.

– Но разве это не от вас зависит? Вы говорили мне, что когда-то вам доставляло удовольствие третировать вашего воздыхателя. Поэтому он и предпочел мадемуазель де Лафайет. Будьте с ним понежнее!

Мария рассмеялась:

– Вы только посмотрите на эту маленькую любительницу поучать! Меня надо принимать такой, какая я есть, котенок, или не общаться со мной совсем. К тому же, если я изменюсь, королю это покажется странным. Он уже привык к моим манерам.

Сильви не стала настаивать. Но когда час спустя они с пришедшей в отличное расположение духа Жаннеттой покидали королевский дворец, она испытывала чувство освобождения и облегчения. Старый Лувр, нашпигованный интригами, где не переставая скрещивались чья-то ненависть, чья-то любовь и чьи-то интересы, подавлял ее. В доме Персеваля Сильви надеялась вновь обрести радостную беззаботность детства. Впрочем, только малую ее часть, так как она не забыла захватить с собой пузырек с ядом. Одного прикосновения к нему хватило, чтобы испортить всю радость. Но оставить его во дворце она не могла. И Жаннетта радовалась вместе с ней, потому что близкое общение с дворцовыми слугами и особенно с горничными остальных фрейлин отнюдь не было для нее постоянным источником счастья.

Когда Сильви благополучно прибыла на улицу Турнель, Николь Ардуэн устроила ее в спальне, затянутой желтой брокателью. Девушке понравилось здесь с первого взгляда. Окна выходили в сад. И в этой комнате никто не жил с того времени, как шевалье де Рагнель купил дом. Тогда же ее перекрасили и сменили обивку стен, так как Персеваль надеялся, что когда-нибудь его крестница сможет здесь жить. Забота была видна даже в мелочах. Венецианское зеркало, прелестные туалетные принадлежности из серебра тронули сердце Сильви. Это было доказательством подлинной нежности. Она поблагодарила крестного, когда после ужина они остались вдвоем в кабинете Персеваля. Но тот не принял ее благодарность.

– Я доставлял удовольствие самому себе. Мне так нравилось думать, что однажды эта комната станет вашей. Поэтому я сделал все, чтобы здесь вы чувствовали себя дома.

– Вам это отлично удалось. Мне здесь так хорошо! – вздохнула Сильви, поглаживая ручку кресла, в котором она сидела.

– Лучше, чем в Лувре?

– О этот Лувр...

Она весьма выразительно махнула рукой.

– Вы там несчастливы. Этого я как раз и боялся. Я был не согласен с тем, чтобы вы стали фрейлиной королевы. Но разве я мог этому помешать? Королева требовала вас к себе. Герцогу Сезару этого хотелось по одному ему известной причине. Мне его желание непонятно...

– Чего же тут непонятного? Он просто хотел избавиться от меня.

– Возможно, но мне казалось, что вы и сами не против занять это положение?

– Истинная правда. И сейчас я спрашиваю себя, правильно ли я поступила. Все так сложно, все так запутанно вокруг меня, что я просто перестаю понимать, кто на чьей стороне, кому должен принести пользу тот или иной заговор и какова моя роль!

– До такой степени? А что же королева?