— Сколько они весят?

Повернув голову, Винс взглянул на картинку.

— Примерно восемьдесят фунтов. Я не старался из последних сил. Ненавижу быть «мокрым и в песке».

Они уже выяснили, что он любит воду, но ненавидит песок. Сэйди взяла еще одну фотографию юной версии Винса, где он обнимал женщину и рыжеволосую девочку-подростка. На нем была белая морская форма с черным шарфом, белая фуражка. И широкая улыбка.

— Это мои мать и сестра на выпускном из БАД/С.

Сэйди заметила некоторое сходство Винса с матерью. А вот с сестрой они были совсем не похожи.

— Что значит БАД/С?

— Основы подводных подрывных работ.

Сэйди также увидела гордость в глазах его матери. Если бы у ее отца был такой сын, как Винс, Клайв бы им гордился. Может, даже похлопал бы его трижды по спине.

— Твой отец был там?

— Нет. Уверен, у него имелись дела поважней.

Учитывая то немногое, что Винс рассказывал о своем отце, Сэйди такой ответ не удивил. Но что могло быть более важным, чем выпускной сына?

— Например?

Винс покачал головой:

— Не знаю.

— Мой отец не пришел на мой школьный выпускной. — Но, по крайней мере, она знала, что было важнее ее выпускного. — Он клеймил коров.

Сэйди подумала о событиях дня и обо всех историях Клайва. Хороших и не очень. Когда она виделась с отцом в последний раз, между ними возникла бoльшая связь, чем за все предыдущие годы, позволив Сэйди мельком увидеть ту сторону отца, которую никогда не видела прежде, но это ни в коем случае не было той всепоглощающей эмоциональной связью, которую она всегда желала.

— Твой отец все еще жив, может быть, он изменится.

— Мне все равно. — Винс заглянул в коробку и засунул туда вещи. — Не думаю, что люди меняются, если только они в самом деле не хотят этого. Никто не изменится только потому, что этого хочет кто-то другой. И даже если старик изменится, думаю, уже слишком поздно.

Сэйди не считала это правдой, но кто она такая, чтобы спорить? Она так никогда и не достигла настоящего мира со своим отцом. Того большого голливудского хэппи-энда, который бы связал для нее все в красивый узелок. Если бы отец прожил еще десять лет, она и то, вероятно, не получила бы от него желаемого.

Заглянув в коробку, Сэйди вытащила голубой шлем с белой надписью «Хэйвен» спереди и «228» по бокам.

— Что это?

— Шлем второй ступени БАД/С. — Винс взял его из рук Сэйди и надел ей на голову: шлем съехал на брови. — Он подходит к твоим глазам.

Она подтолкнула шлем вверх.

— Он мои глаза закрывает.

Винс вытащил золотой значок из бархатной коробочки и прикрепил его к футболке Сэйди.

— В моем шлеме и с моим трезубцем ты выглядишь очень горячо.

— Правда? — усмехнулась она. — И скольким женщинам ты разрешал надеть твой шлем?

— Конкретно этот — никому. — Винс наклонился и сказал, касаясь губами ее шеи: — Ты первая женщина, которая трогает мой трезубец.

Сэйди не поняла, делало ли это ее особенной или нет, но прикосновение теплого рта к ее коже делало что-то особенное с ее телом.

— А у меня нет ничего, что ты мог бы потрогать.

— У тебя очень много того, что я мог бы потрогать. — Винс провел губами чуть ниже ее уха. — Мягкое. Такое приятное на ощупь.

— Ты это уже трогал.

— И хочу потрогать еще. — Сэйди откинула голову назад, и шлем упал на стол. — Мне нравится трогать тебя, — сказал Винс, целуя ей подбородок. — Люблю быть глубоко.

Винс любил быть глубоко, но это не значило, что он любил ее. В прошлом Сэйди могла бы по ошибке решить, мол, такое признание значит, что этот эмоционально холодный мужчина любит ее. Но он не любил, а она не могла позволить себе чувствовать что-то глубокое по отношению к нему.

Звякнул входной звонок, и Винс поднял голову: брови сошлись на переносице, взгляд казался немного остекленевшим.

— Кто бы это мог быть? Никто, кроме тебя, не знает, где я живу.

— Пицца.

— А, точно. — Он моргнул. — Я забыл.

Они сидели посреди пустой гостиной, ели двойную пепперони и пили «Лоун стар». Сэйди была удивлена тем, сколько умудрилась съесть, учитывая, что ее собственный дом был полон похоронных запеканок.

— Не думаю, что пицца — источник энергии. Теперь чувствую себя амебой, — сказала она, откидываясь на локти и давая передохнуть набитому желудку. — Если я и дальше буду зависать с тобой, то это я растолстею. — Прямо сейчас в мире не было места, где она хотела бы быть. Однако было место, где она должна была быть. — Наверное, мне надо ехать домой.

— Наверное, сначала я должен показать тебе свой надувной матрас. — Винс запил последний кусочек пиццы «Лоун стар» и поставил бутылку на пустую коробку.

— Зачем? — Она видела надувной матрас и спальный мешок на двоих, когда Винс показывал ей квартиру. — Этот делает что-то, чего не делают другие матрасы?

— Сделает, когда на нем окажешься ты.

— Будем лежать ложечками голые?

Винс кивнул:

— Яйца к заднице.

Тихий смешок Сэйди превратился в зевок:

— Ты та-а-акой романтичный.

Что-то было не так. Сэйди почувствовала это прежде, чем открыла глаза. В течение нескольких секунд она не могла сориентироваться и вспомнить, где находится. Послышался грохот, и Сэйди всмотрелась в темноту комнаты. Она у Винса. В его спальном мешке на надувном матрасе. Она не знала, сколько проспала, но теперь было совсем темно. Повернув голову, Сэйди посмотрела на пустую подушку рядом с собой.

— Понял!

Встав, она подняла коричневую футболку Винса с пола. Снова раздался грохот. Она натянула футболку и пошла к коридору. Звуки были такие, будто Винс дрался с вором.

— Черт возьми!

— Винс! — Мелькнула мысль, чтобы взять что-нибудь ему в помощь, но Сэйди знала, что тут нет ничего подходящего.

— Убей всех этих безмозглых скотин!

Лампочки над плитой в кухне освещали коридор. В приглушенном свете двигалась тень.

— Винс?

— О, Боже. — Он тяжело дышал, будто пробежал десять миль по слепящему жару. — О, черт!.. Уилсон. — Винс сделал несколько шагов назад. — Держись, приятель… Дерьмо. Все будет хорошо.

Уилсон? Кто такой Уилсон?

Винс опустился на колени, тусклый свет залил его обнаженные бедра и талию. Воздух казался густым от напряжения.

— Не делай этого, Пит.

— Винс?

Его дыхание стало еще тяжелее. Быстрее. Он кашлял и задыхался. Свет выхватил из тени его руку: вены вздулись так, будто Винс поднимал тяжести. Огромный мужик сидел на корточках в узком маленьком коридоре.

— Оставайся со мной.

— Винс! — Сэйди не трогала его. Не подходила ближе. Она не боялась его. Она боялась за него. Боялась, что он задохнется или поранит себя. — Ты в порядке? — спросила Сэйди, хотя было ясно, что нет.

Винс вскинул голову, и она подумала, что, возможно, он услышал ее.

— Вертушка уже рядом. Держись.

Сэйди включила свет в спальне и опустилась на одно колено в дверях.

— Винс.

Его широко открытые глаза смотрели в ее, но видели то, что было доступно ему одному. Сердце Сэйди разбивалось из-за него. На мелкие кусочки. Она не хотела, чтобы так происходило. Но не могла это контролировать.

Винс откинул голову назад, будто высматривал что-то в небе: рот открылся, втягивая воздух в легкие, руки двигались перед грудью, будто Винс хватал что-то невидимое.

Он всегда был большим и сильным и держал под контролем все вокруг себя.

— Винс! — закричала Сэйди.

Моргнув, он обратил на нее невидящий взгляд.

— Что?

— Ты в порядке?

Винс закрыл рот и начал дышать носом: ноздри затрепетали. Брови сошлись на переносице, и Винс огляделся.

— Что?

— Ты в порядке?

— Где я?

Сердце Сэйди сжалось и разбилось вновь.

— У себя квартире.

Коридор наполнил звук тяжелого дыхания. Винс посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Сэйди?

— Да.

Казалось, будто это просачивается сквозь трещины в ее сердце. Прямо тут, в коридоре необставленной квартиры. В худший день ее жизни. Она очень старалась. Очень старалась не влюбиться в Винса Хэйвена — самого недоступного мужчину на планете. Но влюбилась.