Но вот пули пробивают грудь Николая Второго, его супруги и детей, замертво падает и прислуга. Юровский хладнокровно подходит к телам убитых и производит выстрелы в голову. Мне становится страшно. Сердце рвется из груди: что вы делаете? Зачем такая жестокость? Царь не представляет для вас угрозы. Зачем? Зачем убили детей и женщин? Вам нравится убивать? Вы хотели построить новое общества равенства и справедливости? Но разве может быть рай возведен на крови, жестокости и муках?

Я склонился над телом царя. Его глаза были открыты, в них застыло презрение к убийцам и страшная боль за свою семью. Дух всей семьи поднимался над телами и медленно уплывал от места преступления, покидая землю, которую они так любили. Их души еще парили в комнате, когда тела небрежно поволокли к выходу. Судьба царской семьи оказалась трагичной. Жаль, что они так мало прожили и не смогли выполнить свою миссию.

Души уходили, медленно поднимаясь в небо, их беспокоило только, что будет теперь с Россией. Умирая, они все равно думали обо мне. Я с болью смотрел на них. Николая Второго можно было любить или ненавидеть. Но такого конца он не заслуживал, тем более его добрая и отзывчивая семья.

Через несколько дней в город ворвались войска Колчака. Опять пролилась кровь, жестокость и насилие не имели предела. Аресты, пытки, расстрелы. Везде смерть. Реки крови текли по всей моей земле. Страшное время. Вот войска Колчака продолжили наступление на запад, их целью была Москва. Огромная волна жестокости катилась по городам и селам. Большевики отступали по всем направлениям. С севера двигались англичане, на западе немцы, на востоке японцы, с Урала шел Колчак, с юга армии всевозможных атаманов. Французские, американские, итальянские, китайские войска надвигались на Россию. Армии Османской, Германской, Австро-венгерской, Британской империй шли на молодую республику. Тут были войска Канады, Австралии, Болгарии, Румынии, Польши, Финляндии. Все хотели уничтожить меня, их задачей было не столько свергнуть большевиков, сколько вычеркнуть Россию из истории навсегда. Чтобы мое величие и моя мощь больше никогда не тревожила их.

Я был обречен, с такой армадой было невозможно справиться. Помню те ужасные дни. Со страхом ждал неминуемо конца. Под Царицыном видел, как Красная армия отступала под напором казачьих войск атаманов Краснова и Дутова. Это был очень важный город, опора большевиков, но он пал, и белые победоносно шли на Москву.

Фронтом командовал Сталин. Все его попытки отстоять город закончились страшным провалом. Красноармейцы отступали, потеряв веру в победу, и обреченно плелись в тыл, оставляя позиции. Сталин ставил заградительные отряды и пытался силой оружия заставить солдат воевать с казаками. Но уставшим от постоянных поражений, голодным, без боеприпасов красноармейцам стало все равно от чьих рук умирать. В их глазах читалась тоска и нежелание жить. Сталин дал команду стрелять по своим. Но такая угроза не подействовала. Красноармейцы сели в поле в ожидании конца. Командующий кричал, запугивал, давил, но все это было бесполезно. Люди словно окоченели в полном равнодушии к жизни. «Все, мы сдадим юг», – думал Сталин. Он ничего не мог сделать. Я смотрел на него и понимал, что обречен.

Но вдруг вдали появился клуб пыли. По дороге мчался автомобиль. Подъехав к полю, где сидели солдаты, он резко остановился. Из машины с юношеской легкостью выскочил человек в черной кожаной тужурке. Я пригляделся. Да это наш профессор из Смольного! Он осмотрелся, подозвал к себе одного из солдат: «А ну-ка, голубчик, пригласи ко мне командиров». Красноармеец нехотя встал и пошел искать начальство. Сталина здесь не было. Что ему было делать с этим неуправляемым быдлом?

Не торопясь, к профессору подходили командиры. Несколько минут беседы, и вдруг они словно преобразились, выпрямились, привели себя в порядок. И бегом понеслись к солдатам. Через пять минут несколько полков стояло в четком строю. Профессор встал перед полками. Его голос был могуч, но я стоял далеко и не слышал слов. Через десять минут красноармейцев было не узнать. Пока выступал профессор, они выпрямлялись, заряжаясь какой-то неведомой энергией. Их пустые глаза начинали загораться, руки сильнее сжимали винтовки. Улетучился голод, усталость, обреченность, лица стали решительными. К концу выступления это была другая армия.

Профессор сказал еще несколько слов и махнул рукой. Полки красноармейцев повернули обратно на Царицын. Они не шли, а летели вперед, снося все на своем пути. Хваленые казацкие сотни белых атаманов не смогли ничего поделать с этой ярой силой, которая неслась навстречу врагу. Атаманы в панике бежали, оставив город и сдавая Красной армии позиции за позицией.

Вот так профессор? Нет, без магии здесь не обошлось. Всего десять минут – и люди преобразились, стали другими. На других фронтах я тоже видел почти полное поражение красных, паническое отступление перед противником, который был в несколько раз многочисленней и лучше вооружен. Было ощущение, что Красная Армия будет отступать до самой Москвы и Петрограда, но тут появлялся профессор. Он встает перед солдатами. Что он им говорил, я так и не услышал. Но я видел вживую это чудо преображения людей. Троцкий говорил громко, ярко и такие слова, что люди за короткое время волшебным образом менялись. Отступающие солдаты теперь были не зайцами, которые панически отступали, мечтая только о том, чтобы спастись. Они становились львами, тиграми, решительными и твердыми как скала.

Как он сумел это сделать, я не знаю? Но профессор будил в их душах все самое сильное и лучшее, что досталось людям от всех поколений их предков. Здесь были и гордые русы, и ополченцы Минина и Пожарского, и богатыри Бородинского сражения, и прославленные воины Суворова. Я не знаю, как такое возможно. Но полк перевоплощался, наполненные мощной внутренней силой красноармейцы разворачивались и шли в бой против десятикратно превосходящего противника. Такого решительного напора белые войска не выдерживали и в панике бежали. Я много где видел этого профессора. Он приезжал на самые тяжелые участки фронта, долго сидел за картами, изучал обстановку, потом выезжал на место битвы и принимал такие решения, которые везде приносили победу.

Так произошло чудо, и я остался жив. Все иностранные войска покинули мою землю, и вновь стал большим и сильным. У меня была самая мощная армия, с которой теперь считались все враги. В то страшное время меня спас народ, который горел идей равенства и свободы. Своему волшебнику и спасителю так и не смог выразить благодарности. Да и какими словами можно оценить чудо, которое он сотворил? Дай Бог этому профессору здоровья и благополучия.

Двадцать четвертый год. Умирает вождь мирового пролетариата Ленин. Был морозный январский день. Хмурое утро, небо, закрытое серыми облаками, и снегопад оплакивали человека, который провозгласил новую эпоху. Он много читал и писал, был невероятно умен. Его мысли воплощали самые идейные соратники, которые признавали в нем духовного лидера. Его тело везли по промерзшим улицам Москвы. Большой колонный зал, у гроба стоят почему-то другие люди. Нет тех, кто был с Лениным изначально. Я был там и видел, как, убитый горем, склонился над телом духовного лидера смуглолицый человек с большими усами с темными колючими глазами. Он прощался с Лениным, как с самым близким человеком. Я был поражен столь трогательной картиной, и весь народ видел, кто дорожил Владимиром Ильичом больше всех.

Мой дух старался побывать в тех местах, которые стали дороги мне. Вот и Кремль, мой главный сердечный клапан, Красная площадь и Мавзолей, где до сих пор покоится тело Ленина. Я смотрел вниз и с болью вспоминал лучшие времена своей жизни. Когда-то по Красной площади проходили военные парады, которые демонстрировали всему миру мою мощь и силу, шли тысячи людей с красными флагами и транспарантами и приветствовали своих правителей Первого мая и Седьмого ноября. Народ шел веселый, с улыбками, махали флагами, несли своих детей и, показывая на Мавзолей, говорили: «А вот тот дядя – наш руководитель». Сколько проходило здесь жителей Москвы! Часа по три-четыре люди шли и шли. Это была демонстрация единства народа. И я в это верил. Ведь их лица светились, и от этого на душе становилось радостно. Воспоминания ушли. Я тоскливо плыву над кремлевской стеной.