— Си-5! Попал! Си-6! Убил! Так их, Кузьма!

Мы утопили три рейдера, считая нахлебавшуюся воды "Ласточку", и повредили еще два, и, кажется, накрыли один из транспортных пароходов. Это был удивительный результат для таких доморощенных артиллеристов, как мы, и я относил его или к разряду фантастики, или на счет слабоумия и отваги федералистов, мечтавших поскорее расправиться с мятежным городом и гнавшим свои корабли вперед навстречу снарядам.

Меня на колокольне сменил оберфельдфебель, Фахнерт остался с ним. Я отправился на батарею пешком, и путь мой лежал сквозь зарева пожаров, ночные отголоски винтовочной стрельбы в предместьях и сосредоточенные лица людей, которые были уверены, что смогут отстоять свой город — несмотря ни на что.

Очень не хотелось их разочаровывать.

У нас не было времени пристрелять возможные места высадки, поэтому мы палили в белый свет как в копеечку, обстреливая прибрежные воды в надежде отпугнуть корабли от берега. Эскадрой федералистов не идиоты командовали — они смекнули, что батарея располагается у основания Северного мыса, и отправили один из рейдеров высадить десантную партию и разобраться с нами. Фахнерт даже сказал, какой именно — переоборудованный чайный клипер "Жан-Поль".

Мэр, конечно, прислал отряд своих ополченцев — уже нюхнувших пороху и извалявшихся в грязи, с огромными шальными глазами и побелевшими костяшками пальцев, сжимающих цевье винтовок. Полсотни бойцов подошли к нашей позиции уже в глубоких сумерках.

— Они прут и прут, прут и прут... — молодой еще парень с закопченным лицом нервно курил у кирпичной стены сарая, — А мы стреляем и стреляем... Отступим чуть повыше — и снова стреляем, а когда они убегут — то возвращаемся пониже и ждем новой атаки... Но иногда не возвращаемся, иногда и остаемся — повыше...

— У западного предместья уже полевые пушки развернули, — ополченец в мятой фетровой шляпе, с разбитым в кровь подбородком хмуро пинал ногой кусок штукатурки,— Как пить дать наших оттуда выбьют. А нас вот сюда перевели! На кой хрен?

— На тот хрен, боец, что мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем, — оберфельдфебель подошел незаметно.

— Лаптьем? Шчи? — откуда было знать риольцу нюансы имперского фольклора?

— Эскадра Летики пытается войти в гавань, а мы ей этого не даем, вот с помощью этих вот хреновин,— преторианец махнул в сторону орудий, — И сейчас они ищут место, где бы высадить десант, чтобы добраться до батареи и уничтожить орудия — и нас заодно. И представь, что будет с городом, если у них получится?

— И много их там? — охрипшим голосом спросил "шляпник".

— Восемь пароходов битком набитых злющими гертонцами. Мы притопили пару корабликов, и остальные потрепали — так что сердиты они на нас неимоверно...

— Восемь пароходов? А как мы...

Пришлось включаться в беседу мне:

— Ну, сразу все они высадиться не смогут. Наша задача — определить место, куда они решат причалить, и попытаться попортить им кровь артобстрелом. А если не получится — в дело вступят винтовки.

— Так а что тут определять? — молодой докурил, бросил бычок и затушил его ногой, — Они у Оверкилла высадятся, больше негде. Только там крупный корабль к берегу подойти сможет, и причал нормальный есть. Или шлюпки гонять по пятьсот раз туда-сюда — это у Корпса, там лодки и плоскодонки швартуются.

-И других вариантов нет?

— Скалы, — пожал плечами молодой, — Или у самой горловины, разве что...

— А сможешь провести отряд к этому Оверкиллу?

— Да запросто!— сплюнул ополченец.

— Кузьма-а-а! — крикнул я.

Кузьма появился как чертик из табакерки. Он тут же понял задачу — заминировать причал и рвануть его, если туда причалит федералистское судно. На что они способны в подрывном деле, я уже видел.

— Только мне придется забрать телефонный аппарат и кабель, — развел руками Кузьма, — Гробить кого-то из парней — ну уж нет... А бикфордов шнур — дело ненадежное.

Надо — значит надо. Четверка преторианцев нагрузила рюкзаки артиллерийскими снарядами и ушла во тьму вслед за молодым ополченцем.

— А нам, стало быть, в Корпс, так? — "шляпник" тяжко вздохнул.

— Ну а куда деваться-то? Пока Натальские пароходы не придут — у нас другого выхода нет.

— Это мы знаем, что нет... Как беглые-то наши возвращаться начали и ужасы всякие рассказывать — оно всё понятно стало...— он снова пнул кусок штукатурки, — У них разговор короткий — если риолец, значит изобьют до полусмерти или вовсе пристрелят, с девками— и того хуже, а имущество — конфискуют в пользу казны Федерации. Особенно, говорят, гертонцы лютуют, у них на нас давний зуб! Им там плевать — кто из нас за федералистов был, а кто за сепаратистов. Всех, говорят, к ногтю, а Сан-Риоль снести, только грузовой порт оставить...

Где-то он явно преувеличивал, но в то, что беженцев заворачивали назад в город — я поверить мог. Больше голодных ртов, больше хаоса на улицах... И то, что Гертон хотел убрать основного конкурента в сфере грузоперевозок, рыбной ловли и обрабатывающей промышленности — тоже было похоже на правду. А насколько сильно рабочий и портовый люд в первом увиденном мной городе Колонии был накачан риторикой ненависти — это я знал не понаслышке... Винить других в собственных проблемах — самый простой путь, по которому часто идут люди эмоциональные и малообразованные.

Мы поставили на каждом холме по человеку с фонарем для поддержания связи. Моряки худо-бедно знали семафорную азбуку, преторианцы — тоже. Оставалось убедиться, что от нашей пальбы не пострадают жители Корпса. Я взял с собой братьев Адгербал и молодого преторианца, который откликался на то ли фамилию, то ли прозвище Шпак, и всех городских ополченцев. На батарее оставался оберфельдфебель и все сработанные расчеты — два орудия не сбивали настроек на горловину, а два — должны были при случае помочь нам отбить десант. Хотя с нашей точностью стрельбы надежды на это было мало.

Ополченцы курили и перекусывали на ходу, негромко переговаривались, топая по едва видимой в темноте тропинке. Авангард освещал путь керосиновыми фонарями, электрические имелись только у Шпака и одного из зажиточных финикийцев — старшего Адгербала.

Я примечал ориентиры — возможно, возвращаться придется в спешке.

— А до Оверкилла мы от Корпса добраться сможем?

— Полтора часа по тропе вдоль моря, — откликнулся кто-то из ополченцев. — Можно добежать и минут за тридцать, только ноги переломаем.

Ноги ломать не хотелось.

В Корпсе было тихо, только выла ледащая псина, забытая хозяевами во дворе. Мы стучали в двери хибар, пытаясь найти хозяев — но, похоже, местные покинули свои жилища, почуяв дыхание войны.

— Они контрабандой промышляли в большинстве своем, принимали товары мимо порта и таможни. Вот — выкопали свои кубышки с червонцами да и подались куда подальше... Я бы тоже подался, да у меня, почитай, кроме квартиры на Седьмой улице и сестры с племяшками и нет ничего на свете... — посетовал невысокий горожанин в пиджаке с протертыми локтями.

На прикладе его винтовки было четыре зарубки. Присмотрелся к оружию ополченцев повнимательнее — зарубки были у многих. Это у них вместо скальпов? Дурной тут народ, гордятся количеством убитых... Я снова вспомнил про свои ордена и скрипнул зубами.

— Рассредоточиться! — скомандовал я, но поймал непонимающие взгляды, и тут же объяснил: — Прячьтесь и сидите тихо! Желательно залезть поглубже — если придется вызывать огонь артиллерии, на точность не рассчитывайте.

Ополченцы разбежались по Корпсу, мы с Адгербалами и Шпаком засели в дренажной канаве на обочине тропы, по которой мы добирались до поселка. Позиция была хорошая— отсюда было видно и пологий пляж, и причал— если тучи не закрывали луну.

Шумел прибой, кричали ночные птицы, со стороны предместий Сан-Риоля доносились редкие выстрелы — больше не было слышно ни звука.