Мужики поулыбались в усы, но выбор знаменосца одобрили — парень-то был бравый, и о его боевых навыках и недюжинной силе они представление имели.

Почему в почетный караул для официальных представителей Конгрегации Наталь было решено выделить легионеров? Да чтоб гемайны сгоряча не перестреляли делегацию Федерации. Не знаю, как на остальных пароходах, но на нашей "Магнолии" все бородачи были дюже сердиты на федералистов.

Во-первых, потому, что Сан-Риоль они любили и ценили: "город роз" был для Наталя воротами в большой мир, и здесь гемайны нет-нет да и позволяли себе сменить суровую религиозную аскезу и простоту быта среди дикой природы на пару часов развеселой пирушки и беззаботных прогулок. Во-вторых, стычки в нейтральной полосе вельда и на берегах Лилианы с зуавами и другими подразделениями формирующейся федеральной армии уже начались, пускай о войне никто и не говорил — но люди гибли. И в-третьих — уши агентов Грэя торчали из-за коричневых спин каннибалов, которые участили свои набеги, подвергая мечам и пожарам краали гемайнов — и, кажется, основной их целью были пленники... Которых потом благополучно выкупал фонд некоего небезызвестного президента-филантропа.

Этот третий пункт был какой-то очень сложный, и я сходу не смог понять всей сути теории заговора, которую до меня пытался донести Винке, но основное ухватил — если гемайны и раньше готовы были зубами рвать федералистов, то теперь от масштабных конных рейдов к побережью их удерживала только стальная воля и непререкаемый авторитет архиепископа Стааля. И, кажется, после того, что сотворили войска Грэя с Сан-Риолем, малейшей провокации будет достаточно, чтобы вооруженные до зубов коммандо устремились сквозь вельд — громить коммуникации, жечь полицейские участки и резать всех, кто надел на себя форму федеральных войск... Гемайны не хотели, чтобы Наталь заполыхал с обеих сторон, и готовы были на превентивный удар.

В общем — высаживать на берег пять сотен свирепеющих с каждым часом религиозных фанатиков, владеющих методикой бинокулярной стрельбы, их отцы-комманданты не спешили. И правильно делали. Именно для таких деликатных случаев (и для других — менее деликатных) Стааль и пригласил к себе Иностранный легион.

Горожане такое видели впервые. Нынешнее поколение риольцев не хлебнуло лиха владычества лаймов, не видало ужасов сражений за колонии. Противостояние непокорного Сан-Риоля с алчной и властолюбивой Федерацией было для них сродни Армагеддону, а гудки пароходов — ангельским трубам. И вот — мы показывали им то, за что войну любят, как бы ужасно это ни звучало. Мы показали им эстетику смерти.

Сбежав по сходням, легионеры оттеснили ликующую толпу, я одним резким движением, с пробирающим до костей металлическим звоном извлек из ножен шашку.

— Становись! — мои голосовые связки отвыкли от командирского рыка, — Смир-рна!

Шестьсот каблуков начищенных до блеска хромовых сапог щелкнули друг о друга.

— Примкнуть штыки! — это было необязательно, но...

Лязг сотен клинков, блеск солнца на трехгранных остриях — и мужчины в форме цвета хаки превращаются в былинных чудо-богатырей.

— Равнение на... Знамя!

По сходням спустился жутко серьезный Тес, порыв морского бриза развернул черное полотнище с белым крестом, и головы легионеров синхронно поворачивались следом за штандартом. За абиссинцем шествовали Бенхауэр с ван Бууреном, солидные и преисполненные важности своей миссии. Они явились сюда чтобы организовать исход риольцев в новую Землю Обетованную — Наталь, ни больше, ни меньше.

— Легио-о-о-он! С музыкой — шагом — марш!

Грохочущая дробь и разрывающий повисшую над пристанью тишину маршевый ритм, нежно-свирепые, будоражащие кровь звуки флейты, синхронные удары сапог о брусчатку...

— Счет! — выдохнул Дыбенко, когда строй проходил мимо меня, так и замершего с шашкой "на караул".

И бойцы откликнулись:

— И-и-и-и р-р-раз! — шаг стал чеканным.

За моей спиной какая-то маленькая девочка спросила у мамы:

— Мам, мам, это что — лыцари?

Догонял я легионеров уже с дурацкой улыбкой на лице.

Всё оказалось не так, как стремился продемонстрировать широкой публике мэр Роберт Лесли. Многие риольцы откровенно роптали — они никак не ожидали столкнуться с яростными штурмами федералистов, следующими один за другим в течении нескольких суток. Одно дело — наподдать обнаглевшим соседям и с чувством собственного достоинства вернуться к обычной жизни, и совсем другая история — день за днем видеть, как гибнут твои родственники, друзья и соседи, а любимый город превращается в дымящиеся развалины.

Появление в речном порту судов "Натальского пароходства" стало той каплей, которая переполнила чашу. Ругань в ратуше стояла неимоверная: только что здание городского самоуправления покинула делегация федералистов, так что риольцам хватало поводов для жарких споров. Кажется, вот-вот должна была начаться самая настоящая потасовка, которую прекратило только эффектное появление легионеров и гемайнов. Члены городского совета прильнули к окнам, чтобы понаблюдать за нашим маршем, и слегка притихли, впечатленные.

Лесли подбежал ко мне и с откровенной радостью пожал руку:

— Вы! Вы снова нас спасаете!

— Не я, — пришлось указывать ему на гемайнов, — Они!

Мэр тут же подскочил к обоим бородачам и быстро-быстро заговорил на наречии Наталя. Бенхауэр внимательно его слушал и кивал, ван Буурен разглядывал членов городского совета, так, будто целился в них бинокулярным методом.

— Даар из оплоосинг, — сказал вдруг он, — Решение есть. Мы заберем каждого, кто захочет покинуть город: мужчин, женщин, детей — не важно. Если нужно — сделаем несколько рейсов. Легионеры и гемайны смогут прикрыть пристань — столько времени, сколько потребуется. Если нужно — на обеих берегах Руанты. Семьи решили, что мы примем всех. Значит — мы примем всех!

Риольцы загомонили, а ко мне вдруг протиснулся старый и недобрый Андреас Фахнерт — живой, хоть и весьма потрепанный.

— Привет тебе, о искатель приключений! Вижу — подобное притягивается к подобному! Гляди, сколько вас теперь, а? Слушай, я нашел еще снарядов — в доках, и два орудия мы докатили почти до самых городских кварталов, и в рот мне ноги, если я не останусь тут с вами до последнего и не подстрелю те клятые десантные пароходы!

Мы высаживались на Южный мыс ночью, под самым носом у федералистов. Толкали вверх по склону крутого берега Руанты тяжеленные "ахт-ахт", тащили пулеметы, волокли драгоценные бомбометы, ящики с боеприпасами, коробки с пайком и бурдюки с водой... Ни один из нас не верил, что враги просто так отпустят тридцать тысяч человек, которые решили покинуть Сан-Риоль.

Легионеры орудовали саперными лопатками, укрепляя плацдарм, преторианцы как тени скользили во тьме, устанавливая перед линией окопов минные заграждения. Зуавы были там, за холмами, тащили на дистанцию прямой наводки свои полевые пушки, обливаясь потом... И самая подходящая позиция, с которой удобно было накрыть артиллерийским огнем до отказа заполненную пароходами и людьми речную пристань, была именно здесь, на этом берегу, в этих камнях.

На правом фланге обустраивал гнездо вахмистр Перец и подносчик пулеметных лент Фишер, вдоль линии фронта, пригибаясь, пробежал старшина Дыбенко, жизнерадостно скалясь и заряжая неуемной своей энергией легионеров. У бомбометов возились Панкратов и Лемешев, Андреас Фахнерт и Билли-Боб Оушен устанавливали орудия.

— Триста спартанцев,— сказал Стеценко, — Как по́шло. И как я подписался на этот бред?

— Триста имперцев, пятьсот гемайнов... — задумчиво проговорил ван Буурен, — Не так уж и мало!

— И один абиссинец! — заявил Тесфайе и гордо воткнул в каменистую землю древко черного знамени.

— Господи ты Боже мой, — Стеценко прикрыл лицо ладонью, — Трагикомедия!