Смотрю на огромный стеклянный шар, что висит на одной из пышных еловых веток. В нем отражается мое лицо, и мне чудится, что мой Призрак рядом стоит: опустил руки на плечи и хмурится, злится. Правильно, злись, милый — я поступила нечестно. Но я вернусь к тебе, ночь у нас еще есть, а потом снова буду ждать. Сколько понадобиться.

— Только не оставляй меня… — шепчу и перевожу взгляд на снежинку, что венчает дерево. — Я так хочу тебя встретить, Призрак, обнять. Любить тебя хочу всего: чувствовать и видеть. Знать. Не во сне, а по-настоящему.

Гирлянды мерцают назойливо, и в какой-то миг верхушка елки вспыхивает сильней. Я жмурюсь от слепящего света, а потом поднимаюсь и, минуя испуганную бабку, бегу на улицу. Сейчас я даже благодарна ей, той с остановки, потому что иначе я бы не испытала всего, что было между мной и Призраком.

Я не знаю, как добираюсь домой — на автомате. Мне все равно, что происходит на улице, в паутинах цветных ночных дорог, в набитых до предела маршрутных такси. Среди шумной толпы не могу удержаться от слез. Они ползут по щекам и рвут душу на части. Только бы он пришел… Только бы не обиделся. Вина грызет под лопатками и ускоряет мой бег. Лечу, как сумасшедшая, мимо панельных домов, мимо цветастых, наряженных снежинками и гирляндами, окон. Я готова любить Новый год, готова праздновать, восхищаться фейерверком, наслаждаться мандариновым и хвойным запахом, только бы любимый меня не бросил. И приходил, как прежде.

Да только вина и предчувствие жмут под ребрами и не дают дышать спокойно. Я столько лет к нему привязана и потому не могу осознать, как буду жить, если он меня бросит.

В супермаркете на перекрестке покупаю фонарики, игрушки, пластиковые елочные шары, даже фигурки Снегурочки и Деда Мороза. Я готова верить во что угодно, только бы не страдать сейчас, не остаться в эти несколько дней в одиночестве. И дождаться Призрака в грядущем году.

Возле забитой автомобилями стоянки паренек в вязаной шапке продает облезлые елки. Не рассматривая, хватаю одну из них и отдаю последние деньги. Завтра придется посидеть на голодном пайке, а с первого числа искать новую работу. Щемит в груди от этой мысли, ведь рекомендательных писем нет, а пару звоночков шеф обязательно сделал, и меня просто никуда не возьмут.

Но я буду об этом думать позже, сейчас в мыслях пульсирует только одно: Призрак.

Квартира встречает невыносимой пустотой и мраком. Включаю везде свет, развешиваю лампочки и украшаю елку. Из остатков еды готовлю сырный суп, но есть не могу — ничего не лезет. После душа заползаю в постель и долго не могу согреться. Заставляю себя спать, но не сплю. Не идет сон, будто нарочно, только задремлю, меня выбивает в реальность. Отдаленно слышу соседские голоса, где- то взрываются ранние предновогодние петарды. Мороз мчит по коже, и меня крутит в постели, сматывая-сминая простынь, бросает в пот. Когда доходит до абсурда, и трепет превращается в судороги, я понимаю, что заболела.

Тяжело сползаю с кровати и заставляю себя выпить жаропонижающее. Не проверяю температуру, и так чувствую, что горю изнутри. Кутаюсь в одеяло, заливаю в себя теплый малиновый чай и только тогда отключаюсь.

И проходят ко мне черные сны. Пустые и безжизненные. Я брожу бесконечными коридорами и все время выхожу к одной и той же двери: изломанной, рваной… за которой когда-то звучала музыка, и пары кружились в воздушном вальсе. Манит меня эта дверь. Заглядываю сквозь рубленную щель и вижу себя и Кима.

Мы танцуем страстно, будто в паре много лет. Белое платье летит вверх, вниз, в стороны. Руки Кима сильные и гибкие, а размах плеч восхищает. Мне кажется, что я чувствую здесь, как он касается моей кожи там, и приятный жар льется по венам. Каждое наше движение и поворот высекают в воздухе странные вибрации, и они волной катятся к моим ногам, прошибая насквозь. Как иглы. Мне кажется, что я помню его, но не могу понять откуда. Не с плакатов, намного раньше.

Когда музыка накаливается, и переливы струн задыхаются на высоких нотах, меня вырывает из сна.

Не пришел. Призрак не пришел. Я предала его мыслями о другом. Тем поцелуем, что Киму удалось сорвать. Я жалею, так сильно жалею, что реву целый день, не отвечаю на звонки и не открываю дверь, когда кто-то приходит. Не хочу никого видеть, даже родителей. Мне просто нужно побыть одной. Я и так одна всегда, но сейчас мне лишние голоса и внимание совсем не в радость.

Когда под вечер в дверь кто-то начинает колотить ногами, я все-таки приподнимаюсь и ползу к дверям.

— Ярина, открывай! Это мама! — слышу родной голос с другой стороны. Нащупываю замок, но сил не хватает даже ключ провернуть.

— Погоди, — приваливаюсь плечом к стене и со второго раза получается. В глазах на миг темнеет, падаю, но мне все равно. Он бросил меня. Так больно мне еще не было.

— Неси ее в комнату, — слышу мамин голос из вакуума. Меня отрывает от земли, я не открываю глаза и не вслушиваюсь больше в голоса. Хочу просто провалиться в вечный сон.

— Забери меня, умоляю, забери меня… — с губ срывается шепот, а потом кто-то гладит по щеке и отвечает:

— Все будет хорошо. Ты только держись.

Прихожу в себя через несколько часов. Открываю тяжело глаза и вижу, как в окне разливается темень. Плотная, как и тьма в моей душе.

Колючая тоска бьет в грудь и сгибает пополам. Реву, как сумасшедшая, вою и терзаю зубами подушку. Почему я согласилась на этот вальс? Зачем? Ненавижу Кима! Себя ненавижу.

— Эй, как ты? — кто-то кладет руку на плечо и я приподнимаюсь. Сквозь дрожащую муть слез вижу силуэт мужчины, а когда понимаю, кто передо мной стоит, хочется взорваться от ярости. Только сил нет.

— Иди прочь, Ким. Зачем ты здесь? Как?

— Мама переживала за тебя, попросила помочь дверь открыть, — он присаживается рядом и подает стакан воды. — Выпей. Ты в бреду была.

— Проваливай, я не хочу, чтобы за мной ухаживали.

— Я не ухаживаю, — он мягко улыбается и, приподнимая мне голову, притискивает стакан в губам. — Как только твоя мама вернется, я уйду.

— Для нее же выступление важней меня, — вырывается обида. Знаю, что тридцать первого у них вечер вальса. Жадно пью воду и откидываюсь на подушку. — Можешь уходить сейчас, я уже в норме.

— Конечно, — хмыкает Ким. — Но я все же останусь, не хочу отвечать потом за твой трупик, если ты пойдешь в туалет и грохнешься головой об умывальник.

— В уборную со мной попрешься?

— Если нужно будет, — отрезает и громко ставит стакан на тумбочку.

— Иди ты, Альдов! Ненавижу тебя всем сердцем.

— Само собой. Я это уже слышал. И не удивлен, пиар — злая штука, может, изменить человека в глазах других кардинально. Так ведь?

Смотрю в его синие морозные глаза и не понимаю, что меня так бесит в нем. Привлекательный, обходительный, но я не могу удержаться от неприязни и злобы.

— Расскажешь, за что ты меня так не любишь?

— Нет.

— Мне же интересно, — он усмехается и присаживается на край кровати. Я отодвигаюсь и подтягиваю одеяло на подбородок.

— Потому что ты самоуверенный козел! — все что могу сказать. Перед глазами расплывается мир, и мне приходится захпопнуть веки и справиться с полетом на кровати — голова кругом.

— Не убедительно, — наклоняясь ближе, шепчет Ким. Теплое дыхание скользит по щеке и нагревает ее еще сильнее. Меня подкидывает от дрожи.

— Ты разрушил… — хочу сказать «мою жизнь», но понимаю, как это глупо звучит. Разве сон можно назвать жизнью? Разве иллюзия перевернется в миг и станет реальностью? Нет. Так за что я его обвиняю?

Молчу и жую потрескавшиеся губы, а потом тихо выжимаю: — Извини.