Они поговорили о возможных рынках для компьютера, а затем Сэм попросил Блейна предложить название для их детища.

— Наиболее очевидный вариант — это «Сисвэл-II», — ответил Блейн.

— Да, наверное. Но мне хотелось что-нибудь покруче.

Сэм никогда не интересовался ее мнением о названии для нового компьютера! Сюзанна почувствовала, как растет ее обида, и решила пойти в библиотеку, чтобы на какое-то время избавиться от опостылевшей парочки, но кончила тем, что прочитала там все, что смогла отыскать, о Митчеле Блейне. Прочитанное расстроило ее еще сильнее. Блейн был не только выдающимся инженером — он считался блестящим стратегом маркетинга, и с его мнением считались наиболее видные эксперты в области бизнеса по всей стране. Это был именно тот человек, о котором они могли мечтать. Хотя для Блейна понятие «они» включало лишь Сэма и Янка.

— Зачем тебе возвращаться в Бостон? — убеждал Блейна Сэм за день до запланированного отъезда. — Бостон — его вчерашний день!

Но смена обстановки, похоже, залечила некоторые душевные раны Блейна, и он начал рассуждать более трезво:

— Вовсе не хочу тебя обидеть, но пойми — я могу занять ведущее место практически в любой корпорации Америки. И пусть с вами мне очень интересно, но надо быть сумасшедшим, чтобы остаться работать с парнями, пытающимися создать компанию в гараже. А я пока еще не сошел с ума.

Сэм продолжал приставать к Блейну на протяжении всего пути в аэропорт. Сидя на заднем сиденье, Сюзанна услышала, как Сэм задает Блейну тот же вопрос, что задавал когда-то ей:

— Так ты с нами или нет? Я хочу знать!

Блейн добродушно похлопал Сэма по спине:

— Нет, Сэм, не с вами. Я тебе об этом сказал еще вначале. Да представляешь ли ты, сколько мне платили, пока я не ушел с этой должности? Я заколачивал почти миллион долларов в год плюс покупка акций по льготным ценам, а уж всяких надбавок имел столько, что ты и представить себе не можешь. Ты не сможешь мне столько платить.

— Бога ради, ведь деньги — еще не все! Главное — принять вызов. Ты что, не понимаешь? И потом, рано или поздно будут и деньги. Это только вопрос времени.

Блейн отмахнулся:

— Я подумываю вернуться на Средний Запад, может, двину в Чикаго. Но связи с тобой терять не хочу. Ты выручил меня в чертовски трудную минуту, и я этого не забуду. Буду помогать тебе советами задаром.

— Это не совсем то, что нужно, — упирался Сэм. — Ты нужен мне полностью, на все сто процентов. И если ты не согласишься, то будешь жалеть до конца жизни.

Однако Митчела Блейна уговорить оказалось гораздо сложнее, чем Сюзанну.

— Торговаться не будем, — ответил он.

Умея читать чрезвычайно быстро и обладая почти фотографической памятью, Блейн обычно глотал печатную продукцию с такой же жадностью, с какой иные пьют пиво. Но на этот раз он глядел на одну и ту же страницу еженедельника «Бизнес уик» с момента вылета из Сан-Франциско на «Боинге-747», направлявшемся в Бостон, и никак не мог понять, это там написано.

Он неустанно размышлял о Сэме и Янке, о том, что они делают в своем гараже. Насколько он мог помнить, уже многие годы ничто другое не приводило его в такое возбуждение. Они, конечно же, обречены на неудачу. И все же Блейн не мог не восхищаться их отчаянной попыткой.

Стюардесса, обслуживавшая пассажиров первого класса, украдкой изучала его. Когда она наклонилась, чтобы поговорить с пассажиром, сидевшим через проход от него, прямая юбка плотно обтянула ее бедра. Будучи женатым, он безоговорочно хранил супружескую верность, однако дни, когда Блейн был Мистером-Не-Бегающим-На-Сторону, ушли в прошлое, и он представил эти бедра под своими.

Повернувшись, она спросила, не желает ли он чего. Слабая волна ее духов подействовала на него не хуже холодного душа. Ее духи отдавали старомодным цветочным ароматом, тотчас напомнившим ему ароматические соли для ванны, которыми пользовались его тетушки. От него самого годами несло этим самым порошком — и не потому, что он пользовался им, просто этим запахом пропиталось все в том беспорядочно выстроенном старом доме в Клирбруке, штат Огайо.

Он закрыл глаза, вспоминая порошок и своих тетушек и угнетающую, тошнотворную мягкость их методов воспитания.

—  Ми-чал! Ми-чал! —Ежедневно в четыре тридцать пополудни одна из его теток выходила на парадное крыльцо их дома на Черри-стрит и звала его заниматься игрой на пианино.

Их звали Теодора и Эмити. Родственницы его отца, они были единственными, пожелавшими взвалить на себя бремя ответственности за воспитание астматичного мальчугана семи лет от роду после того, как его родители погибли в автомобильной аварии.

Обе были старыми девами. Хотя они и уверяли, что не вышли замуж по своей воле, а вовсе не потому, что им не нравятся мужчины, но во всем городишке Клирбруке было лишь трое представителей сильного пола, заслуживших их полное одобрение: пастор, помощник пастора и мистер Лерой Джексон, помогавший им по хозяйству. С момента, когда малыш попал в их дом, они вознамерились сделать из маленького Митчела Блейна четвертого представителя мужского пола в Клирбруке, достойного их безоговорочного одобрения.

Самым главным было добиться благовоспитанности.

—  Мит-чел!

Он побрел к дому, неохотно волоча ноги по тротуару. За его спиной Чарли и Джерри принялись дразнить его — достаточно громко, но так, чтобы не услышала мисс Эмити Блейн.

— Сосунок, сосунок! Беги домой — смени мокрые трусы, смени свои пеленки!

Вечно они заводили об этом разговор. Прекрасно зная, что он из-за астмы не может заниматься спортом и что ему нужно идти домой упражняться на пианино, они тем не менее постоянно насмехались над ним подобным образом. Ему хотелось сжать кулаки и расквасить им физиономии, но драться было нельзя. Драка могла спровоцировать приступ удушья, а тетушки приходили в ужас, когда он начинал задыхаться. Но иногда ему в голову лезли мысли, что тетушки, возможно, используют эти приступы как предлог, чтобы содержать его в чистоте, ведь более всего на свете они ненавидели грязь. И еще они не любили кличек, собак, занятий спортом, телевизора, ругательств, в общем, всего того, что сопровождало жизнь мальчика, росшего в пятидесятые годы в Клирбруке, штат Огайо.

Его тетушки любили книги и музыку, благотворительные ярмарки и вязание крючком. Они обожали цветы и хорошие манеры. И они любили его.

Петли ворот заскрипели, когда он отворил их. В этом старом доме все скрипело, трещало и клохтало.

—  Ми-чал! Ми-чал!

Тетушка Эмити ухватила его, едва он ступил на порог. Митчел попытался было увернуться, но она оказалась шустрее. Загородив дверной проем своим костлявым птичьим тельцем, она подхватила его на руки. Джерри и Чарли издали наблюдали, как она запечатлевает на его макушке поцелуй. До него донеслись их насмешливые вопли.

— Ты опять бегал, не так ли? — спросила она, приводя в порядок его и без того аккуратно причесанную голову, расправляя девственно-чистый воротничок белой рубашки, суетясь вокруг него, как это бывало всегда. — Дорогой, дорогой Митчел! Я уже слышу эти хрипы. Если Теодора узнает, что ты бегал, то, боюсь, она не позволит тебе играть завтра после школы.

Именно таким способом они и приучали его к дисциплине. Одна из них, отлавливая его на месте преступления, перекладывала на другую наложение наказаний. А наказания всегда бывали мягкими и неизобретательными — не играть после школы, пятьдесят раз написать какое-нибудь предложение. Они полагали, что именно благодаря эффективности их методов он превратился в самого примерного мальчика во всем Клирбруке. Они не понимали, что он отчаянно пытается им угодить, потому что очень любит. Он уже потерял отца и мать, которых обожал. В глубине души он был уверен, что если не станет очень-очень хорошим, то потеряет и своих тетушек.

Без подсказки вымыв руки, он усаживался за пианино и с отвращением глядел на клавиши. У него не было музыкальных способностей. Он ненавидел песни, которые вынужден был разучивать, — все эти песни про солнечные деньки и про маленьких славных индейцев. Ему хотелось очутиться на улице и гонять с другими пацанами мяч.