Пойти прямо к маркизу и сказать ему, что случилось, означало выдать себя.

Фреда поймают — но ей придется давать показания сначала в полиции, потом перед судейскими, и тогда вся легенда о том, что она племянница нянюшки, разлетится в пыль.

Не могла же она солгать, давая присягу на Библии.

— Помогите мне, мама… Помогите мне! — в отчаянии взмолилась Оделла.

И вдруг, словно мать и вправду ответила ей, она поняла, что должна сделать.

В конце библиотеки, ближе к окну, через которое влез Коттер, стоял стол.

За этим столом библиотекарь записывал новые книги и делал пометки касательно уже имеющихся.

Вылезая в окно, Фред отдернул штору, и луна давала не меньше света, чем любой канделябр.

Оделла села за стол.

Как она и надеялась, на столе нашлась писчая бумага — в кожаной папке с вытисненным на ней гербом маркиза.

Оделла положила перед собой чистый лист .и взяла в руку перо.

Чернильница, на которую Фред Коттер не обратил внимания, была, между прочим, из чистого золота.

Тщательно обдумывая каждое слово, Оделла написала:

Портрет первого графа Транкомба работы сэра Антониса Ван Дейка был украден Фредом Коттером, живущим в Гейбл-Коттедж, Вишингэм.

Ожидая, пока просохнут чернила, Оделла огляделась и заметила на полу осколки стекла.

Как только горничные утром войдут сюда, чтобы сделать уборку, они сразу поймут, что случилось.

Потом она испугалась, что, поскольку библиотекарь в отпуске, на столе записку могут найти с опозданием.

Впрочем, Оделла знала, где она будет найдена точно.

Держа в одной руке записку, а в другой — подсвечник, она пошла к двери и осторожно выглянула в коридор.

Он был пуст — только вдоль стен мерцали редкие светильники.

Она зажгла от одного из них свою свечу и направилась к кабинету маркиза.

Оделла не сомневалась, что так же, как и у них дома, секретарь маркиза каждое утро кладет почту ему на стол.

Правда, когда Оделла только приехала сюда, секретаря в замке не было.

— Мистер Рейнольдс находится в Лондоне с его светлостью, — сказала ей нянюшка, — и это нам на руку!

— Почему? — спросила Оделла.

— Потому что иначе мне пришлось бы просить его разрешения, чтобы ты могла здесь остаться, — ответила нянюшка. — А так мне не нужно никого ни о чем спрашивать, а когда мистер Рейнольдс вернется, будет уже поздно говорить что-нибудь.

Оделла была уверена, что мистер Рейнольдс приехал вместе со своим хозяином.

«Маркиз прочтет эту записку, — говорила она себе, — и успеет поймать Коттера прежде, чем тот увезет картину в Лондон или еще куда-то, где можно ее продать».

Оделла уже видела кабинет маркиза, когда осматривала дом.

Она вошла туда и оставила записку на столе, на самом видном месте.

Любой, кто зайдет сюда, сразу ее заметит. Оделла вышла из кабинета и только тогда вспомнила про книги.

Слугам наверняка показалось бы странным, что вор, прежде чем похитить картину, снял с полок несколько книг.

Оделла быстро поспешила назад, но перед тем, как взять книги, она задернула шторы, как они были до ее прихода.

Потом она поднялась наверх, в свою спальню, и только закрыв за собой дверь, осознала, как колотится сердце.

Ей до сих пор не верилось в то, что случилось. Какое удивительное совпадение, что она оказалась в библиотеке одновременно с Коттером и таким образом смогла помочь маркизу вернуть бесценный портрет.

«Не вижу причины, почему кто-то может заподозрить, что я написала записку», — сказала себе Оделла.

Ложась в постель, она посмотрела на часы. Стрелки показывали четыре, и с трудом верилось, что за какой-нибудь час произошло так много всего.

Погасив свечу, Оделла подумала:

«Никто не узнает, что это была я!»

Маркиз Транкомб проснулся.

Какое-то мгновение он не мог понять, где находится.

Рядом мирно спала Элайн Беатон, и, взглянув на нее, он сообразил, что они оба заснули.

Это было неудивительно, учитывая, что их любовные утехи были пламенными, экзотическими и, как следствие, весьма утомительными.

Маркиз подумал, что скоро рассвет и надо бы вернуться в свою спальню.

Очень мягко, с гибкостью человека, отлично владеющего своим тренированным телом, он выскользнул из постели.

Подняв с кресла одежду, маркиз неслышно оделся и тихо направился к двери.

У порога он на мгновение остановился и оглянулся назад, на Элайн.

Выйдя в коридор, маркиз сразу почувствовал разницу в воздухе.

Французские духи Элайн были тяжеловаты, и он подумал, что, когда их нет, дышится куда легче.

Он направился в свою спальню, но по дороге ему вдруг захотелось глотнуть свежего воздуха.

Маркиз в нерешительности остановился. Потом, скривив губы в легкой усмешке, он двинулся туда, где была закругленная вверху дубовая дверь.

Отодвинув засов, он открыл ее. За дверью обнаружились узкие ступеньки, которые, как знал маркиз, вели на крышу.

Он не поднимался по ним уже много лет, но в детстве обожал забираться на крышу.

Лестница, сделанная вскоре после постройки замка, была очень узкой и такой же крутой.

Со стуком открыв люк над последней ступенькой, маркиз оказался на крыше и сразу понял, что как нельзя лучше выбрал момент для прогулки.

Звезды в небе уже начинали бледнеть, а на востоке появился первый слабый лучик рассвета.

Ветра не было, и воздух был теплым.

Стоя на крыше и глядя на занимающийся рассвет, маркиз почувствовал, что его переполняет та радость, которую он всегда испытывал в детстве в такие моменты.

В то время начало каждого дня сулило ему новые приключения.

Он рос, и вокруг было столько вещей, требующих его внимания; столь многого надо было достигнуть.

Весь мир тогда был сплошным обещанием радости.

А теперь — маркиз не мог не признаться в этом — он все чаще чувствовал разочарование.

На первый взгляд, этому не было определенной причины, но тем не менее сейчас, когда он стоял на крыше, ему казалось, будто мир, который он видит с вершины своего дома, выглядит не таким, каким должен быть по его представлениям.

И сам он не соответствует собственным идеалам.

«Быть может, я недостаточно усердно трудился, — сказал он себе, — или сошел на обочину, собирая цветы, которые умирают, стоит их только сорвать».

Он с усмешкой подумал, что это в полной мере относится к Элайн Беатон.

Она была цветком, которого он желал, который казался ему совершенством — но лишь до тех пор, пока он его не сорвал.

И который, как и любой другой цветок, увял, стал годен только на то, чтобы выбросить его без сожаления.

«Боже, до чего я дожил!» — упрекнул себя маркиз.

Первые лучи солнца озарили далекий горизонт.

От этой красоты, рассеявшей последние остатки ночи, у маркиза перехватило, дыхание.

Внезапно он заметил внизу какое-то движение и внимательнее посмотрел чуть правее, туда, где начинались поля.

Только что он был единственным человеком в волшебном мире; теперь появился другой.

От конюшен скакала лошадь и правила ею, несомненно, женщина.

Маркиз не мог разглядеть ее достаточно хорошо, но видел, что она, безусловно, опытная наездница.

Отсюда, с высоты, он мог наблюдать за ней все время, что она ехала через поле, и видел, с какой уверенной легкостью она взяла два барьера, попавшиеся ей по дороге.

Она скакала стремительно и скоро исчезла среди деревьев в роще, известной под названием Клифвуд.

Маркиз терялся в догадках, кто это может быть.

Лучи солнца ударили ему в глаза, мешая смотреть дальше.

Маркиз повернулся и спустился по лестнице в дом.

Оделла старалась уснуть, но это было невозможно.

Ее сердце никак не могло успокоиться, и она все еще боялась, что Фред Коттер продаст полотно прежде, чем кто-то его остановит.

А что, если маркиз, прочитав записку, будет опрашивать всех людей в замке, чтобы выяснить, кто ее написал?