«Говорят, он прекрасен. Да, Гил, так о нем говорят. Что он невыразимо прекрасен».

Кем бы ни был тот, кто рассказал Грейсу о двенде, в наблюдательности ему не отказать.

Шести футов ростом, изящный, с тонкой талией и узкими бедрами, но удивительно широкой грудью и могучими плечами, придававшими ему сходство со стилизованной кирасой, а не живым существом, двенда стоял перед ним. На то, что это мужчина, указывали и плоская грудь, и выпуклость в области паха под свободными черными штанами. Длинные руки заканчивались узкими ладонями со слегка согнутыми пальцами, будто сохранившими память о том времени, когда они были когтями. Ногти на свету отражались радужным блеском.

И, наконец, лицо. О таком лице восторженные друзья Шалака могли только мечтать: белое, как кость, подвижное, умное, с длинными губами и весьма мясистым подбородком, крупным носом, словно компенсирующим худобу впалых щек, и широким, плоским лбом. Длинные черные волосы свободно свисали по обе стороны лица, падали на плечи и волнистой струей скатывались по спине. Глаза…

Легенды говорили правду. Это были черные впадины, но в глубине их мерцал тот же радужный блеск, которым отливали и ногти двенды. В полном дневном свете они наверняка вспыхнули бы, как солнце, встающее над устьем Трелла.

Двенда наклонился над ним, и в этом движении было одновременно и что-то почтительное, и что-то хищное.

— Хочешь, чтобы я тебя съел?

Рингил снова ощутил шевеление в паху.

Возьми себя в руки, Гил. Это твой враг, и ты едва не убил его прошлой ночью.

А сегодня? Может, справишься сегодня?

Ответа он не знал, а потому лишь откашлялся и, стараясь не обращать внимания на пробегающую по телу трепетную волну, заговорил нарочито беззаботным тоном.

— Разве что попозже. Сейчас у меня слишком болит голова.

— Да. — Двенда повторил жест головой, и в чернильных глазах запрыгали огоньки. — Извини за боль. Повреждение незначительное, и здесь ты поправишься скорее, чем в своем мире. К тому же другого способа остановить схватку, не убив тебя, у меня не было.

— То есть я тебе обязан.

Двенда вдруг улыбнулся. Только вот зубы… Не самое приятное зрелище.

— Наверно.

— Спасибо.

Совершенно неожиданно и так быстро, что Рингил не успел среагировать, двенда опустился на корточки и положил ему на щеку горячую ладонь. Длинные пальцы скользнули в волосы, спутались с прядями, потянули…

— Боюсь, Рингил Эскиат, мне потребуется от тебя нечто большее, чем просто благодарность.

Губы были прохладные и твердые, и, прежде чем Рингил понял, чего от него хотят, они раскрыли его рот, и влажный настойчивый язык встретился с его языком. Прикосновение щетины к подбородку оказалось неожиданно мягким, как будто по нему прошлись бархоткой. Тлевший огонек моментально полыхнул, вскинулся, разбежался с кровью.

Двенда отстранился.

— Ты еще не поправился.

Рингил раздвинул спекшиеся губы.

— Мне полегчало.

Но двенда уже поднялся, таким же плавным, быстрым, неуловимым движением, как и опустился. Остался только тающий след: легкое давление пальцев на голову, влажная настойчивость губ, мимолетное, но обещавшее большее, прикосновение языка. Двенда снова отступил из света в полумрак, слишком поспешно, как показалось Рингилу.

— Позволь судить об этом мне, — резко отозвался он.

Удивленный такой сменой тона, Рингил лишь вскинул бровь.

— Тебе виднее, мы же у тебя дома.

— Вообще-то не у меня. — Двенда оглянулся через плечо. — Но уже близко. И будет лучше, если командовать буду я.

— Ладно.

Рингил поднялся — к сожалению, куда с меньшим изяществом. Их разделяли считаные шаги, и он чувствовал запах. Ему доводилось попадать в подобные ситуации: в последнюю минуту новичка охватывает паника, он уже не уверен, чего именно хочет и хочет ли вообще. Тут нужны терпение и чуткость, понимание, когда лучше проявить упорство, а когда — отступить и подождать. Всем этим премудростям он научился от Грейса.

Рингил ждал.

Молчание затягивалось. Запах ощущался вполне отчетливо и казался знакомым, но выделить его составляющие не получалось.

— Где мы? — спросил наконец Рингил. — Под городом?

— В некотором смысле. — Пауза позволила двенде вернуть самообладание. Он отошел еще на пару шагов, на безопасное, как ему, наверно, представлялось, расстояние и повернулся. — Вот только этот Трилейн ты, думаю, не узнаешь. В твоем варианте пройдут миллионы лет, прежде чем из речных отложений сформируется камень, который ты сейчас видишь.

— А побыстрее туда вернуться нельзя? Есть же короткий путь? Вроде путешествия под землей, как это делают кириаты?

— Нет. — Губы двенды тронула легкая улыбка. — Черный народ — инженеры. Они во всем идут долгой дорогой. В общем-то, как и люди. Со временем вы станете почти такими же.

— Я знаю нескольких махаков, которые вряд ли этому обрадуются.

Двенда пожал плечами.

— Они до той поры не доживут. Ни как культура, ни как отдельные личности. Впрочем, вы тоже не доживете. Ни лига городов, ни империя.

— Ты говоришь об этом с таким превосходством. Это раздражает. — Рингил тоже улыбнулся. — Не обижайся, конечно.

— С какой стати? Да, с превосходством, но оно ведь заметно и невооруженным глазом.

— Значит, все верно. Все эти истории о тайном олдраинском знании. Вы — бессмертны?

Тот же жест.

— Пока — да.

Рингил рассмеялся. Не смог удержаться.

— Как тот лающий черный пес. Да разве такое можно знать?

Смех долетел до потолка, отразился разрозненным эхом, и оно ускакало в темноту. Двенда нахмурился.

— Черный пес?

— Неважно. Это я так, к слову. — Он попытался припомнить какие-нибудь детали тех долгих и по большей части пустых разговоров, что велись вечерами за столом у Шалака. Сыр да вино да приятная компания — воображение играло. — Значит, вот мы где. Это, должно быть, олдраинские болота. Место, о котором говорят, что здесь не чувствуешь уз времени. Обитель Вечности.

— Его называли и так. Но не только.

— И как же ты меня сюда доставил? Колдовством?

— Проще сказать, что я перенес тебя сюда. Когда мы призываем аспектный шторм, водоворот альтернатив захватывает все в пределах определенного радиуса. Поскольку ты был рядом, воронка подхватила и тебя.

— Ловко. А меня научишь такому фокусу?

— Нет. Вам нужно… пройти долгий путь эволюции, прежде чем такое станет возможным.

Рингил присмотрелся к замершей у стены фигуре. Теперь он видел, что это некое облачение вроде защитного костюма и что висит оно в воздухе совершенно непонятным образом. Он подошел поближе. Гладкий овальный шлем без каких-либо внешних украшений больше всего напоминал голову некоего морского животного, высунувшегося за глоточком воздуха.

— Твой?

— Да.

Рингил осторожно протянул руку, провел ладонью по штанине. Материал был гладкий, скользящий и прохладный и походил скорее на кожу, чем на металл. Носить его, наверно, было так же удобно. Забрало — он обнаружил его только теперь — представляло собой полоску черного, как и весь костюм, стекла, вставленного в шлем с такой точностью и аккуратностью, наблюдать которые ему доводилось только в изделиях кириатских инженеров. Рингил подержал штанину на ладони, отпустил, и она вернулась в прежнее положение.

— За мной ты пришел без этого.

— Не было времени надевать. — Тон сменился на ироничный. — Да и не понадобилось, как оказалось.

Ощущение было такое, словно чьи-то нежные пальцы коснулись затылка. В заполненной мраком пустоте звонко падали капли. Рингил обернулся — его спутник стоял рядом, на расстоянии вытянутой руки. На сей раз пламя внизу живота вспыхнуло моментально, загудело, рванулось вверх, лизнуло ребра.

— Тебе просто повезло, — пробормотал Рингил.

Двенда приблизился еще, словно проплыв по воздуху.

— Неужели?

Он ничего не мог с этим поделать — улыбка появилась на губах, растеклась, словно растаявшее масло, но не соскользнула, а заиграла. Дыхание углубилось, пульс горячим воском пополз по рукам, стек ниже, к животу, и еще ниже. Штаны стали вдруг тесными и едва сдерживали рвущийся наружу раскаленный железный прут. Двенда поднял руки, и Рингил задрожал от легчайшего прикосновения.