Вокруг на многие километры ни одной живой души. Ни одного человека на улицах, лишь бесчисленные стаи зергов, рыскающие повсюду в поисках жертв.

Зерги. Раса ксеноморфов из космоса, смертельная масса разнообразных видов существ, объединенных коллективным разумом, и действующая как единый организм. Многоликое существо с одной-единственной целью — поглощение всего живого. Быть ассимилированным или стать пищей — вот путь, что уготован каждому, кто подвернется им по пути.

Контур автозахвата целей на внутренней поверхности спец-очков метался туда-сюда как проклятый, фиксируя множественные цели: стайка зерглингов, клыкасто-шипастой саранчи, рыскает среди машин, вскрывая их словно консервы, чтобы добраться до «начинки»; то тут, то там появляются змееподобные гидралиски, конечностями-косами разнося в щепки двери, и залпами хребетных игл разбивая окна. Кажется, им больше приглянулись заведения общепита и магазины… Оно и понятно, ведь там полно мороженого мяса…

Когда раздалась серия взрывов, я невольно пригнулся. Каменное крошево непроницаемым туманом взвилось метров на двадцать в воздух, но так и не дотянулось до моего этажа. Я посмотрел вверх и увидел золотистый росчерк, через секунду растворившийся в гуще истошно вопящих крылатых бестий — муталисков. Однако и на этой странной войне не обошлось без горькой иронии. Ирония заключалась в том, что этот самый золотой росчерк не имел отношения к творениям рук человеческих! Это был летательный аппарат еще одной чужой разумной расы — протоссов!

Они пришли в колыбель человеческой цивилизации вслед за зергами. Высокоразвитые, безумно технологичные, достигших таких высот эволюционного развития, о каких мы даже и не подозревали. Прямоходящие гуманоидные рептилии, чья культура по человеческим меркам даже самую незатейливую вещь создает на уровне произведения искусства.

Протоссы, как и мы, сражались с зергами. Вот тут-то и проявлялась суть иронии — люди оказались между молотом и наковальней, — каждая человеческая планета, где побывали протоссы, их стараниями превращалась в обугленный шарик. Полное выжигание. Ни дать ни взять — вполне реальный Армагеддон для местного населения.

Ящерицы произвели еще один авиа-удар. Пол в номере заходил ходуном. Взрывная волна одна за другой били по зданию, раскачивая конструкцию в попытках сложить ее как карточный домик. Те стекла, что удивительным образом до сих пор оставались целыми, в один миг превратились в мириады сверкающих осколков. Толстенная металлическая арматура гнулась как мягкая проволока, а гладкая поверхность стен лопалась, обнажая искореженные внутренности. Здание по другую сторону улицы не выстояло перед разрушающей силой, и обрушилось мутно-белым селем, стремительно растекающимся по земле, сминающим в лепешки машины, погребая собой гидралисков, унося прочь верещащих зерглингов.

Зачарованный я наблюдал за стихией разрушения, пока прилетевший из этого хаоса обломок не ударил меня в грудь. Болезненный толчок подействовал отрезвляюще. Как я вообще допустил снижение бдительности? Непростительная ошибка.

Но на этот раз мне повезло. Никто не искал меня, чтобы убить… Зергам хватало дичи там — СНАРУЖИ. Моя очередь еще не подошла.

Так почему тогда я все еще где-то у черта на куличках? Почему я до сих пор не у своих?

Необходимость в ответах отпала сама собой, когда я увидел его. Владыка зергов, летающий шипастый пузырь с клешнями и кучей сверхчувствительных зрительных органов висел среди домов, наблюдая за окрестностями и координируя наземных тварей. Ну, точь-в-точь как в древние времена наблюдатели взлетали на цепеллинах, чтобы следить за передвижениями противника.

Все встало на свои места.

Контуженый мозг сложил обрывки воспоминаний в единую цепочку. Я вспомнил.

Я торчу здесь уже несколько дней. Агент класса «Призрак», позывной «Следопыт» — профессионал, обученный выслеживать, находить, убивать и выживать. Несмотря на такие «заслуги», вот уже несколько дней я не могу найти выход из ловушки. Этот отель, этот этаж номер 38 стали моей тюрьмой, или, если сказать проще — беличьим колесом. Все потому, что от бдительного взора зерговского надзирателя не скроется никто, даже призрак. Как бы он не прятался.

И это несмотря на то, что свой позывной я получил ой как неспроста. Немногие курсанты, закончившие Академию призраков, могут похвастаться подобным. Большинству достается только порядковый номер, — все остальное, даже имя, стирается из памяти. И только единицы получают право иметь собственный позывной. Кличку, если хотите. Будущих Призраков в Академии учат всему. Но во главе угла стоит работа в команде. Командная работа — это ценится превыше всего. Единый механизм, в котором каждый агент просто винтик. И когда обучение заканчивается, новоиспеченные агенты проходят нейронную ресоциализацию, и в действительности становятся безымянными винтиками, в военной машине Конфедерации. Они теряют свою индивидуальность, теряют личность. Теряют имя… теряют все связи с прошлым и обычными людьми. А в обмен получают развитые пси-способности… телепатию, телекинетику, технопатию и многое другое… с нейронным ингибитором в довесок.

Но есть и другие…

Я отдавал себе отчет, что сейчас не время предаваться воспоминаниям, но ничего не мог с собой поделать. Внизу копошились зерги, а передо мной одна за другой проплывали картины прошлого.

Да, были и другие. Одиночки. Такие как я. Мы обучались по-другому. У каждого был личный инструктор. Личный учитель. И мы помнили свои имена. Меня зовут Ник Маулер, и имя мое, — бесценный подарок родителей, и который я с гордостью храню, и который никогда не потеряю.

Откуда-то издалека донеслась новая серия взрывов. Протоссы продолжали вести ковровые бомбардировки, или как там у них это называется… Методично, квадрат за квадратом, сектор за сектором, планета за планетой зачищая территорию…

А Тарсонис… Что Тарсонис?

Ни дать ни взять заоблачный горный массив с пиками, попирающими небо. Только облака не снежно-белые, а свинцово-черные. И громады небоскребов не величественные вершины, а полыхающие вулканы.

Протоссы будут утюжить город, пока от него камня на камне не останется. Поэтому надо бы побыстрее выбираться отсюда.

Легко сказать: «побыстрее выбираться…»

— Ну что Кадет, куда запропастился наш патрон, когда он нам так нужен? — задал я вопрос карабину.

— Можешь не отвечать. И так знаю, что скажешь. Мол, «не знаю шеф, шляется где-то».

Карабин, как бы невзначай, качнулся в моей руке. Знак согласия.

Да… Все мои попытки вырваться отсюда провалились. Последняя сигнальная ракета навела на меня десантный катер наших, но на самом подлете его сбили Муталиски. Последняя горсть патронов ушла на то, чтобы на огромном рекламном мониторе выбить буквы S.O.S. Монитор проработал пару дней, пока не заглохли дизель-генераторы в подвале. Последний десантник из группы сопровождения — цельный капрал, тоже уже не переживет меня. Я и он обшаривали номера, собирая простыни и светильники, чтобы соорудить из них на крыше призыв о спасении наших душ. В итоге нарвались на зараженных людей… Несчастные превратились в монстров-камикадзе, всецело подчиненных зерговской воле.

Эти мутанты при обнаружении врага просто взрывались. Лопались, как мыльные пузыри, расплескивая канцерогенную субстанцию. Мы успели убраться чуть раньше, прежде чем терро-зерги испарили пол-этажа. Но все равно такая удача дорого нам обошлась. Немного погодя я потерял сознание, под крики раненого капрала. Я помню, что сознание периодически возвращалось ко мне, и я видел его, — страдающего от зергушачьих спор. Он сжимал в кулаке тот самый патрон. Я не спрашивал, что он собирается с ним делать. Поток его мыслей вкупе с болью, наждачной бумагой скребли по моему рассудку. Меня хватило ненадолго.

«…не-могу… больно-больно-больно!.. грязный… не-буду-брать-в-рот-грязный…» Под этот бред я опять вырубился.

На порядочный срок.

Когда я очухался, капрал исчез. Наверное, выпал из окна, чуть не прихватив с собой Кадета. А вот патрон он куда-то дел.