Я обыскал все, но тщетно. Он исчез.

Вместе с ним исчезла надежда.

В Академии нам вдалбливали в голову, что бережливость — главная добродетель бойца-одиночки. Особенно, когда он на полном автономе. Как там говорил учитель?

Я помнил эти слова наизусть.

Бережливость может считаться дочерью благоразумия, сестрою умеренности и матерью свободы.

Все правильно. У меня было все. Ресурс скафандра, гора патронов, товарищи по оружию. Все было. А теперь что имею? Энергия «хамелеона» на минимуме, последний патрон и тот потерял. Тот самый, бронебойно-разрывной. От этой начиненной железки сейчас зависело все. И, поди ж ты господи, я ее не сберег. Даже не потратил ее на зерга, а совершенно по тупому потерял. Потерял один выстрел — лишился одного трупа врага, преграждающего мне путь к спасению. Воистину, цену вещи узнаешь, когда потеряешь.

Вздох разочарования вырвался из моей груди. Снаружи слизь зергов медленно, как ползучий лишайник, расползалась по улице и поднималась по стенам домов. На этой питательной среде уже появлялись зародыши первичных структур колонии зергов.

Логично. Колония зергов растет. Скоро здесь уже будет целый кластер Улья. Тянуть больше некуда. Только одна загвоздка. Патрона-то нет. Есть ветер, что задувает в развороченное окно пыль и дым. Есть куча хлама, что раньше была кучей дорогих предметов роскоши. Есть зерги, снующие в развалинах, и протоссы стреляющие голубыми молниями и частицами анти-материи.

Шорох из коридора оборвал бесплодные измышления. Применив экстрасенсорику, я просканировал территорию. Почувствовал их.

Зерги. Они нашли меня! Охотники напали на след!

Пора уходить.

Не раздумывая ни секунды больше, я рванулся к окну. По искореженной арматуре вылез на наружную сторону здания. Резкий порыв ветра чуть не сбросил меня вниз. Я охнул и всем телом прижался к балке, чтобы обрести устойчивость. Дверь в номер разлетелась на щепки. Щелкая жвалами и стрекоча рудиментарными крылышками, в комнату ворвались зерглинги. Вслед за ними, упираясь конечностями-косами в косяк, в дверной проем протиснул свое змееподобное тело гидралиск.

Они сразу обнаружили меня. Зергушата метнулись к окну, а гидралиск приподнял костяной воротник, готовый выстрелить десятками хребетных игл.

Не выйдет, инородцы долбанные!

Словно зайчик-попрыгайчик я в несколько прыжков спустился по изуродованной сражением стене небоскреба на один этаж ниже. Где-то над головой взвизгнули иглы.

Это хорошо. Если над ухом жужжит, значит пуля или зерговский позвонок давным-давно ушел в «молоко». Но когда я увидел, что творится внизу, на сердце оборвалось. К горлу подкатил ком, перекрыв доступ воздуха к легким.

Выходит, Владыка зергов обнаружил меня. Путь вниз отрезан. Подо мной плескалось целое море зергов. Сонм извивающихся тел лилово-грязного цвета. Слава богам, что муталисков хоть не видать. Их дичь повыше летает.

Инстинкт самосохранения и вдолбленная за годы учебы память тела сработали быстрее, чем контуженый мозг успел что-то сообразить. Рука сама нашла пистолет-гарпун, нацелила его на крышу. Дальномер спец-очков посчитал расстояние до подходящего выступа — торчащей на уровне 60-го этажа балки. Пальцы автоматически выставили метраж нити на катушке и нажали на спусковой крючок. «Кошка» с тихим свистом устремилась в небо. Зацепилась. Механизм катушки выбрал слабину нити. Тихий щелчок при фиксации пистолета на поясе и я взвился вверх.

Лилово-грязное море… Я прикрыл глаза и снова увидел перед собой зараженного капрала. Он страдал. Он хотел застрелиться. Но измученный болью мозг родил фобию, которая заключалась в невозможности вложить «грязное» дуло Кадета в рот. Хотя возможно суициду помешали просыпающиеся инстинкты зергов.

Капрал хотел умереть, а я хочу жить. И на крыше я проживу чуть-чуть дольше, чем внизу.

И это…

— Кадет, ведь ты у меня не грязный, а закопченный? Ты же продукты горения в себе хранишь, чтобы меня не выдать? — спросил я карабин.

Тот многозначительно промолчал. Впрочем, как всегда.

Как только мои ноги коснулись перекрытия нового этажа, я рванулся к входной двери. Выскочив в коридор, я услышал разъяренное шипение обманутых зергов. Что ж, минимум минут пять форы у меня пока есть. А там видно будет.

Сорок с лишним этажей наверх по пожарной лестнице я преодолел достаточно ровно. Для агента класса «призрак», пусть даже раненого и контуженного, это семечки. Да, невыносимо болел бок, обколотый стимуляторами и антибиотиками. Да, пот градом лился с меня, но внутренняя прокладка комбеза исправно впитывала его. Да, подкашивались ноги, кружилась голова, и хотелось блевать, но глубокие вдохи чистого кислорода из замкнутой системы дыхания, вместо фильтрованного воздуха Тарсониса, поддерживали меня в тонусе. И, кроме того, черт возьми, — я хотел жить!

Не остановил меня даже заблудший зерглинг, что промышлял на семьдесят-каком-то этаже. Я искромсал его си-клинком, вложив в удары всю ненависть, на какую был способен. Покончив с ним, я почувствовал себя превосходно.

Миновав техэтаж, я выбрался на крышу и, продравшись сквозь лес спутниковых антенн, подошел к самому краю. Ветер обнял меня потоками воздуха, и сквозь скафандр я почувствовал его силу. Тучи свинцовым куполом нависли над городом. Урбанистический пейзаж простирался от края до края горизонта. Коктейль стилей, форм и образов… приправленный кляксами чужеродного вторжения и черными разводами пожаров.

Как заезженная пластинка в голове крутился последний бред капрала. Ну надо же, какой нашелся чистюля. Хотя… по поводу грязи он был прав. Тарсонис буквально погребен под нечистотами … везде зараза, и у нас нет сил очистить мир от скверны. Мы потеряли столицу Конфедерации. Отдали ее зергам и протоссам. Без всякой надежды вернуть обратно.

Ну, вот и все. Я на краю крыши, в трехстах с лишним метрах над землей. Купающийся в багровом свете заходящего солнца, в круговерти пепла и завихрениях дыма. Я стою и жду зергов… жду смерти. Отступать некуда.

Наблюдая за будкой выхода на крышу, я машинально поглаживал ставший родным карабин. Безмолвная поддержка Кадета наполняла душу умиротворением. Капрал был не прав, назвав моего напарника грязным. Он как раз очищал мир от скверны. Пальцы пробежали по прикладу К-10, и коснулись кнопки извлечения пенала с принадлежностями для чистки.

Оружие любит ласку, чистку и смазку.

Легкое нажатие, и…

Пенала там не было!

На мои глаза навернулись слезы. И я засмеялся. Пенала не было, но эта потеря нисколько меня не огорчила. Наоборот, я был просто счастлив. Все потому…

Потому что я нашел заступника! Нашел того, кто защитит меня, кто позаботится обо мне!

Я нашел эту треклятую железку с начинкой!

Последний патрон, помещенный умирающим капралом в отсек для пенала. Он выскользнул на мою ладонь, приветствуя меня тусклым блеском стального наконечника.

Словно сомнамбула я отвел затворную раму карабина и вложил в казенник бесшумную, бездымную, неуловимую смерть.

Я снова засмеялся. Я ликовал! Кое-кто сейчас, как в старом анекдоте, узнает, что такое разрывная пуля, раскинув мозгами по улице.

— Кадет, — я похлопал по карабину, привлекая его внимание. — Патрон пришел. И как ваш шеф, я даю вам последнее задание.

Они не возражали.

Давясь от смеха, я вскинул Кадета. Зерги подбирались все ближе, и вот-вот придут по мою душу. Я чувствовал их, но их близость не мешала моему веселью.

Их будет ждать разочарование.

В нескольких кварталах от гостиницы мерцали голубые вспышки. Даже не прибегая к оптике, я знал, что это сражаются протоссы. Сражаются, имея на то свои мотивы и цели. Может быть, тоже что-то ищут.

А ведь известно, — кто ищет, тот всегда найдет. Я нашел. И цена моей находки, — всего на всего шанс вернуться к своим.

Первый зерглинг выскочил на крышу, и, выдрав когтями куски кровли, прыгнул.

Я выстрелил.

Время остановилось.

Я падал вниз с крыши небоскреба, ощущая, как с бешеной скоростью вращается катушка с нитью.