Печаль нависла над лесами и над замком Карлштейном.

Король занемог. Лежал он в горячке, и говорили, что не встать ему уже больше. Он сам знал об этом и готовился к смерти. У ложа его находились архиепископ, сыновья и вся семья. Король завещал наследнику чешского престола, сыну своему Вацлаву, править мудро и справедливо и благословил его слабеющей рукой.

И вдруг ударил колокол на башне собора святого Вита, один, два, три раза, и тотчас после трех гулких ударов понесся жалобный, заупокойный звон.

Ужаснулись все стоявшие вокруг ложа, а по лицу короля разлилось блаженство и умиротворение.

– Вы слышите? – произнес он тихим голосом. – Бог меня призывает. Да пребудет он с вами вовеки!

Испуганный звонарь Святовитского храма поспешил к башне. Была она заперта, ключи были при нем, а похоронный колокол звонил все громче и громче! Торопливо открыл звонарь дверь, взбежал вверх по лестнице и остолбенел от удивления. Похоронный колокол звонил сам собой, а с ним вместе и все остальные большие колокола. Языки их раскачивались, колокола гудели. Так было на Святовитской башне и на всех башнях вокруг. Похоронный звон колоколов широко разливался над всей удрученной горем Прагой.

 СТАРОГРАДСКИЙ ОРЛОЙ[32]

Не съезд земанов и представителей городов собрался в Староградской ратуше, не народное собрание было там созвано, не важный суд заседал там, а все же валом валил народ к ратуше с раннего утра и до позднего вечера. А кто сюда приходил, тому и уходить не хотелось. Люди стояли тут часами, и не привольно и свободно, а в страшной давке и тесноте.

Все старались протолкаться поближе к башне ратуши, на которой красовалось диво дивное – новый орлой, о котором шло столько толков повсюду. По всей Праге – в королевском дворце, в панских палатах и крестьянских хижинах, в корчмах и на улице, – всюду говорили, что тот новый староградский орлой не похож на все башенные часы, но такой удивительный и чудесный, что, верно, другого такого нет в целом свете.

Богатые горожане, ремесленники, старухи и молодые женщины, студенты в плащах – все теснились перед ратушей, поднимались на цыпочки, вытягивали шею и пялили глаза на большой циферблат с двадцатью четырьмя делениями, расчерченный золотыми кругами, линиями, числами и дивными знаками, на круг под ним с обозначениями двенадцати небесных созвездий, на изваяния и резную листву барельефов, а больше всего на фигуры смерти, удивительного турка и скряги с мешком денег. Вокруг ратуши не умолкал многоголосый шум и гул; казалось, что здесь бежит бурный поток.

Но как только наверху, на новых башенных часах, раздавался звон колокола, толпа тотчас затихала. Лишь иногда слышался чей-нибудь возглас или поднималась рука, указывая на фигуру смерти, ударяющей в колокол. И вдруг, ко всеобщему изумлению, открывались два оконца над башенными часами, и из одного из них выходили апостолы. Шли они все двенадцать друг за другом, с запада на восток, и каждый оборачивался к площади; а позади всех шествовал сам Христос, благословляя толпу. Люди снимали шапки и крестились. Некоторые боязливо указывали на смерть, скалившую зубы, на вертящегося на месте скрягу.

– Глядите, как старик качает головой! Видно, не хочется умирать, вот он и просит, чтобы скелет подождал, не звонил.

Но когда выше, над оконцами, показался петух и громко закукарекал, толпа повеселела и оживилась. Все засмеялись и закричали. И вновь неустанно шумели и гудели, как бурный поток, человеческие голоса, не умолкая и не затихая ни на минуту. Всюду в толпе толковали о мастере, соорудившем башенные часы, о том, что одарен он более других талантом и изобретательностью, и все называли имя магистра[33] Гануша, создавшего столь хитроумную вещь.

Магистры и доктора в темных плащах и накидках рассматривали орлой и тоже хвалили мастера Гануша. Важно стояли они вокруг, одни худые, другие толстые, и говорили по-латыни и по-чешски о кругах и знаках, изображенных на башенных часах. Над петухом, фигурами смерти, старика и другими они лишь смеялись, а один из них пренебрежительно сказал бакалаврам[34] и студентам, когда смерть зазвонила в колокол, а петух закричал, что эти игрушки и подобные им фокусы годны лишь на потеху простонародью.

И магистр стал объяснять, что ученым людям и особенно астрономам дорог этот редкостный орлой и без шутовских затей, ибо показывает он солнце в его движении с запада на восток, показывает, на каком знаке зодиака и градусе стоит солнце день за днем, из года в год, когда восходит оно, в каком часу достигает зенита, где опускается, высоко ли от востока над горизонтом, близко ли к линии полуденной и низко ли к западу, где находится оно ночью, после захода за горизонт, как от нас удаляется с уменьшением дня, а летом вновь приближается.

Ученый магистр внезапно умолк; из украшенной порталом ратуши вышли члены городского совета и советник Старого города, в широких, подбитых мехом плащах, в беретах и шляпах. Все они направились к орлою.

Толпа расступилась. Ученые магистры, бакалавры, студенты и весь народ устремили на орлой свои взоры. Но вскоре внимание всех привлек немолодой мужчина в черной одежде магистра, который шел рядом с бургомистром. Серьезное и бледное лицо магистра обрамляли темные волосы.

Зашумела толпа, зашевелилась, каждый старался пробраться вперед и вытягивал шею, чтобы получше разглядеть этого человека. Из уст в уста передавалось, что это сам магистр Гануш, создатель новых башенных часов.

Все, даже магистры коллегиума[35] почтительно приветствовали его; он скромно поблагодарил и, как только бургомистр и члены городского совета остановились под башенными часами, принялся толковать, по их просьбе, значение всех знаков и кругов.

Сначала говорил он о звездах и солнце, а затем начал объяснять по орлою движение луны, рассказал, когда восходит она, когда наступает ее первая четверть, когда полнолуние, когда последняя четверть, как она прибывает и убывает.

Упомянул он и о двенадцати знаках зодиака – о тех шести, что над горизонтом, и других шести, что за горизонтом. Объяснил магистр Гануш, что орлой его показывает все праздники в году и написан на нем весь гражданский календарь с двенадцатью месяцами, обозначенными простыми и золотыми цифрами.

Все вокруг внимательно слушали, шум в толпе стих, магистры и доктора с ученым видом важно кивали головами.

Когда магистр Гануш кончил свою речь, вокруг раздались громкие похвалы. Но магистр, сделав вид, что они к нему не относятся, предложил советникам и докторам подняться с ним на башню, осмотреть механизм, гири и колеса: часы сейчас будут бить, пусть все увидят, как безупречно работают колеса.

Приглашенные поднялись »а башню и, когда увидели хитроумный механизм, все колеса, колесики, гири и рычаги, много дивились тому, как могла все это выдумать одна человеческая голова, как возможно все это удержать в памяти и определить назначение каждому колесу, колесику, каждому зубчику.

А еще больше изумились они, когда магистр Гануш показал и объяснил действие четырех сторон или четырех частей орлоя, из которых каждая имела свои гири, свой особый механизм и свои колесики, которыми она выполняла свое особое дело. Все восхищались четвертой стороной, самой сложной, самой искусной, и ее главным, календарным колесом с триста шестьюдесятью пятью зубцами, которое описывало, по словам мастера, полный круг за год, подвигаясь каждый день на одну зарубку, или зубец.

Весь сложный механизм работал так четко, словно наделен он был разумом и душой. Острый ум мастера жил в нем, управлял им, и никто другой, кроме Гануша, не понимал действия всего механизма. Один из членов городского совета, Ян-часовщик, откровенно перед всеми признался, что все это ему непонятно и, конечно, могло быть создано лишь по наитию свыше; он же, старый часовой мастер, этот механизм чинить или регулировать не взялся бы. Даже следить за ходом часов он не смог бы, потому что от такой сложной работы, пожалуй у него помутился бы разум.