Теперь я вкратце остановлюсь на докладе о кокаине, который был сделан У. Хаммондом 2 ноября 1886 года на заседании Общества невропатологов в Нью-Йорке.

По словам Хаммонда, он применял препарат, содержащий 2 грана (0,13 г) соли хлористого калия на 1 пинту (0,47 л) вина. С помощью этого препарата он провел множество экспериментов на себе и других. Препарат коки дал замечательные результаты в случаях так называемого раздражения спинного мозга. Эти результаты, по его словам, нельзя приписать воздействию одного вина. Кроме того, он также использовал этот препарат в качестве тонизирующего и стимулирующего средства. Он сам имел обыкновение выпивать стакан вина после трудового дня и каж-

дый раз ощущал прилив бодрости, не испытывая впоследствии никакой депрессии.

Далее Хаммонд сообщает, что он применял препарат в нескольких случаях диспепсии при повышенной чувствительности желудка и не заметил выраженного успокаивающего эффекта. Он давал пациентам препарат по 2–3 чайные ложки через каждые 15–20 минут, что в итоге составило шесть доз. Прием первых ложек препарата вызывал рвоту. Следующие ложки препарата удерживались в желудке более длительное время, пока рвота наконец не прекратилась. Было установлено, что при повышенной чувствительности желудка, по-видимому связанной с раздражением спинного мозга (неврастенией), облегчение наступало через несколько часов.

Затем доктор Хаммонд вкратце затронул физиологический аспект воздействия коки и отметил, что первые авторы статей о применении коки среди жителей Южной Америки в значительной степени преувеличили ее вред. Их сообщения неоднократно перепечатывались без указания ис. — точпика и тем самым способствовали формированию предвзятого отношения к применению коки. Для проверки истинности публикаций, которые недавно появились в журналах и вызвали серьезные опасения, Хаммонд неоднократно делал себе подкожные инъекции кокаина, мягкому токсическому воздействию которых он дал подробное описание. Что касается так называемой кокаиновой привычки, то, по его словам, он на протяжении трех месяцев давал женщине, страдавшей базедовой болезнью, препарат кокаина в дозах от 1 до 5 гран, но она без труда прекратила употребление наркотика. Кроме того, с помощью наркотика он провел лечение морфиниста, применяя на протяжении нескольких месяцев ежедневные инъекции по 5 гран. У всех этих пациентов, как и у Хаммонда, кокаин вызывал существенное повышение сердечной активности, кровяного давления и температуры, потливость и бессонницу.

В трех случаях женской меланхолии с задержкой речи ему удалось с помощью инъекций кокаина в значительной мере помочь пациенткам восстановить нормальную речь.

Доктор Хаммонд сравнил привыкание к кокаину с привыканием к кофе или чаю, которое существенно отличается от формирования привычки к употреблению морфия. Он считает, что не зарегистрировано ни одного проверенного случая кокаинизма (кроме случаев, имевших место среди морфинистов), когда пациент не был бы способен самостоятельно отказаться от употребления кокаина. Однако при продолжительном употреблении кокаин способен причинить вред сердцу и другим органам.

Валерий Зеленский

Фрейд и кокаин

Мы все знаем Фрейда как отца психоанализа и автора знаменитой книги «Толкование сновидений», но лишь немногие представляют себе, чем занимался врач Фрейд до того, как обратился к своим психоаналитическим открытиям.

Фрейд предстает перед нами яркой индивидуальностью и «глыбой» мирового масштаба, ну чья еще персона в XX веке, да и сегодня, вызывает такой большой интерес?

Чем же его можно объяснить? Несомненно, фрейдовскими открытиями. Неизмеримо то влияние, которое психоанализ оказывает па жизнь европейцев. Возникнув как метод лечения ряда душевных заболеваний, он впоследствии стал радикально новой и важной теорией самого разума. Ни одна из интеллектуальных дисциплин, имеющих дело с природой и судьбой человечества, не оказалась вне воздействия этой теории. Психоаналитические понятия укоренились в общераспространенном образе мышления, хотя часто в незрелой, а иногда и в извращенной форме, образовав не просто новый словарный запас, но также новый способ суждения. Отсюда и такой интерес к личной жизни человека, вызвавшего столь существенное изменение в наших умах. Интерес к личности Фрейда объясняется также и тем, что его идеи имеют отношение к нашему собственному существованию как личностей, почти всегда оказывая на нас глубокое змоциональное воздействие.

Отсюда естественен и закономерен вопрос: кем же был Зигмунд Фрейд? Ученым, психологом, целителем душ, социальным критиком, психотерапевтом, гуру? Или литератором, о чем он сам заявил в одном из интервью в 1934 году? Вот его дословный ответ: «Все считают, что я отстаиваю научный характер моей работы и что сфера моей деятельности ограничивается лечением психических заболеваний. Это ужасное заблуждение превалировало в течение ряда лет, и мне так и не удалось внести ясность в данный вопрос. Я ученый по необходимости, а не но призванию. В действительности я прирожденный художник…И этому существует неопровержимое доказательство, которое состоит в том, что во всех странах, в которых психоанализ получил распространение, писатели и художники понимали и применяли психоанализ лучше, чем ученые. Действительно, мои книги в большей мере напоминают художественные произведения, чем научные труды по патологии… Мне удалось обходным путем прийти к своей цели и осуществить свою мечту — остаться писателем, сохраняя видимость, что я являюсь врачом. Все великие научные мужи наделены воображением, но в отличие от меня никто из них не предлагает перевести идеи, выдвигаемые современной литературой, на язык научных теорий. В психоанализе вы можете обнаружить слитые воедино, хотя и изложенные на научном жаргоне положения трех великих литературных школ XIX века: Гейне, Золя и Малларме объединены мною под покровительством моего старого учителя Гёте»³.

В письме Вильгельму Флиссу, оценивая интеллектуальный склад своего ума, Фрейд сообщает: «В действительности я не являюсь ученым мужем, я не наблюдатель, не экспериментатор и не мыслитель. По темпераменту я не что иное, как конкистадор, — другими словами, искатель приключении, — со всем тем любопытством, смелостью и упорством, которые свойственны людям данного типа».

Но тогда не получается ли так, что Фрейд вольно или невольно дурачил публику многие десятилетия? Создал нечто, что весь европейский мир признал как душеспасительное учение, а после этого сам же первым и «соскочил» с отстроенного им же «психоаналитического корабля»? По правде говоря, однозначного ответа здесь нет. И, как в старом еврейском анекдоте — «ложечки нашлись, а осадок остался», уже в постфрейдовской эпохе мы эти «психоаналитические ложечки» находим постоянно, пусть и не там, где обнаружена пропажа или где их оставил Учитель. Споры по поводу легитимности величайшего культурного и психотерапевтического мифа XX столетия или «либидобе-либерды», по выражению Набокова, не утихают до сих пор. Уже это одно подспудно доказывает, что фрейдизм как идеология наряду с другими великими идеями или — измами — мировыми религиозными доктринами (католицизмом, буддизмом и т. д.), чучхеизмом, марксизмом, феминизмом и постмодернизмом — продолжает жить, хотя и не пользуется больше абсолютным авторитетом. Произошло то, что обычно и происходит со всякими идеологиями — они релятивизируются, то есть находят себе более скромное, но отнюдь не менее прочное место в истории. Либо реинкарнируются в иных воплощениях. Время, предоставившее право голоса как хулителям, так и почитателям Фрейда, убедило нас в одном: есть много разных Фрейдов. Хотя бы и в том смысле, что существует много путей понимания Фрейда.

Конечно, он был великим ученым, и, подобно Марксу, великому социологу и экономисту, Фрейд хотел преобразовать мир. В отличие от другого великого прозорливца — Дарвина, который исследовал обратное, то, как мир преобразовывает человека. Облик терапевта и ученого скрывал одного из крупнейших реформаторов культуры начала XX века.