Торговец встал и вернулся к костру.

Долгое время он просто сидел, доедая мясо. Затем, когда вниз по стене поползла тень, он с ножом в руках лег на землю и заснул.

Трое пленников уставились на него. Никто не двинулся с места; никто не сделал попытки освободиться от пут, хотя это, наверное, не составило бы большого труда. Казалось, возникла в голове Тигхи мысль, что он привязал их к себе не только осязаемыми путами.

Торговец людьми дергался во сне.

Прошло несколько часов. Торговец внезапно проснулся и, подскочив на месте, сел с широко открытыми глазами, озираясь вокруг затуманенным взором. Однако через несколько мгновений он пришел в себя. Костер уже догорел. Торговец сидел, выставив перед собой нож. Затем потер лицо свободной рукой и с шумом втянул носом воздух.

Поворошив ногой остатки костра, он убедился, что тот окончательно догорел и рассчитывать на тепло от огня больше не приходится. Тогда он подошел к гребню и в который уже раз сел на него, закинув назад голову. Можно было подумать, что он спит, однако нет, торговец просто смотрел на быстро поднимающееся солнце. Бело-голубое небо слегка окрасилось в розовый оттенок, что не ускользнуло от внимания Тигхи, который подумал, что солнце должно вот-вот перевалить за стену. Затем, не проронив ни звука, торговец встал с гребня и направился к пленникам. В правой руке у него по-прежнему был нож, однако, подойдя к рыжеволосой девушке, он спрятал его в карман своей кожаной куртки. Нагнувшись, торговец стал отвязывать шнур. Сердце Тигхи застучало; он не сразу разглядел, чей это был шнур, но когда выяснилось, что торговец развязал рыжеволосую девушку, юноша невольно почувствовал прилив облегчения. Девушка застыла, словно деревянная кукла, но торговец рывком поднял ее и поволок в сторону.

Шнур, оставшийся от больного паренька, валялся на земле и торговец обвязал одним концом лодыжку девушки (причем только одну лодыжку, успел заметить Тигхи), а другой закрепил на колышке. После этого он опять достал из кармана нож и, повалив девушку на землю, взгромоздился поверх нее. Разрезав ножом ее штаны, он приставил лезвие к шее девушки. Со своего места Тигхи не совсем хорошо было видно, что происходит.

Рыжеволосая девушка лежала совершенно неподвижно, лишь ее левая нога слегка подрагивала. Через рваные дырки в штанах просвечивала розовая плоть, время от времени содрогавшаяся. Торговец стянул с себя штаны свободной рукой. Затем его тело стало совершать странные движения, ритмично поднимаясь и опускаясь, и вскоре начало содрогаться, словно у торговца начались конвульсии. Это продолжалось недолго, и вскоре он, похоже, снова заснул прямо на девушке, продолжая держать нож у ее горла.

Это состояние покоя казалось Тигхи еще более ужасным, чем действие, предшествовавшее ему. Его собственный вик зашевелился. Тигхи содрогнулся и попытался сосредоточить все свое внимание на цвете неба. Он старался уловить едва заметные изменения оттенков. Руки замлели, и он потер их одна о другую за спиной. Однако когда взгляд Тигхи упал на оба тела, он опять заметил движение. Торговец опять задергался, вихляясь всем телом на рыжеволосой девушке, словно стараясь втереть ее в землю. Он подпрыгивал и вонзался в нее со всего размаха, а затем внезапно задрожал и замер. Через несколько минут он сполз с тела девушки.

Позднее, во время сумеречного шторма, трое пленников были вынуждены сбиться в одну кучу со своим владельцем и прижаться к стене, чтобы их не сдуло. Вонь, исходившая от торговца, настолько раздражала юношу, что он даже не заметил, какой слабой была сумеречная буря. Однако когда ветер утих, Тигхи все же удивился. Ему показалось, что сумеречный шторм так и не вышел из предварительной стадии, не смог достичь своей прежней ярости.

Торговец людьми отодвинулся от своих пленных, проверил в темноте их путы и свернулся клубком под своим одеялом.

Лишь на следующий день Тигхи вдруг осенила страшная догадка: торговец людьми с самого начала не собирался продавать их в ближайшей деревне. От этой мысли у юноши мурашки побежали по коже. Ведь торговец запросто мог продать всех троих и получить денег хотя бы на одну козу, однако с какой стати ему довольствоваться одной козой, когда он мог устроить себе настоящий праздник, съев в три раза больше. Тигхи понял, что с точки зрения торговца это был отличный шанс получить редкое наслаждение.

Утром торговец достал кусок человеческой плоти и съел его, а затем намочил тряпку в росистой траве и пожевал ее, утоляя утреннюю жажду. Своим пленникам он не дал тряпок, и Тигхи по примеру девушек лег на землю и стал лизать мокрую траву. На какое-то время жажда отступила, но зато чувство голода еще больше обострилось.

Торговец посмотрел на них и ухмыльнулся.

– Проголодались? – спросил он их на имперском языке. – Проголодались?

Трое несчастных смотрели на него, недоумевая. В голове Тигхи внезапно возник образ Ати с неестественно вывернутой головой. Он почувствовал такой прилив злости, что даже закашлял.

– Ты сожрешь нас всех, – сказал он. – Ты злой человек. Нужно свернуть ему шею так, как свернул себе шею. Ати!

– Я уважаемый торговец людьми, – произнес ухмыляющийся любитель человечины. – Злой? Да у меня полный желудок. Вот в чем разница. Нет ни добра, ни зла, есть только полные желудки и пустые. Сегодня нам предстоит долгий путь.

– Куда мы идем? – спросил Тигхи, расхрабрившись.

Похоже, теперь уже ничто не имело значения; если ему суждено умереть, стало быть, он умрет, а трусость и страх уже ничего не изменят.

Торговец оскалил зубы до самых корней.

– Ты смелый, – сказал он, – смелый. Возможно, ты станешь следующим, кого я съем, и тогда твоя смелость перейдет в меня.

Он рассмеялся.

– Куда мы идем?

– На восток, – ответил торговец.

– К тебе домой?

– Мой дом там, где Богиня Солнце, – сказал торговец и стал собирать свои пожитки и увязывать одеяла и одежду.

– По-моему, ты не Отре, – произнес Тигхи.

– А ты не уроженец Империи, – бросил в ответ торговец – пусть даже ты и говоришь на их языке. Все мы из разных частей и уровней стены, но все возвращаемся к одной. – Он задрал голову к небу и почтительно поклонился солнцу. – А теперь, – сказал он, возвращаясь к своим невольникам и развязывая их руки, – вы свободны. Пора отправляться в путь.