Мы входим в невзрачный коридор с заплесневелыми стенами. Сдается, что в этом бараке не жили уже тысячу лет. Пахнет сыростью и затхлостью. Берю чихает, но чихает сильнее обычного, потому что он старался удержаться от чиха. От воздушной волны закачался китайский фонарик, подвешенный на потолке.

Я моментально выхватываю из кобуры своего дружка «пифпафа», чтобы быть готовым ко всему, и продвигаюсь внутрь лома.

Справа и слева в коридор выходят много дверей. Мы пинком распахиваем их и заглядываем в комнаты. Пусто, обшарпанно, изъедено молью и пахнет гнилью.

— Будто спальня Спящей красавицы из дубовой рощи, — замечает Толстый, демонстрируя свои глубокие познания в культуре.

Нам ничего не остается делать, как подняться по лестнице на второй этаж, потому что на первом мы ничего не обнаружили. Мы вступаем на лестницу, хотя это и не так престижно, как вступить в воздушно-десантные войска. Я об этом уже говорил в моменты самозабвения. Не так престижно, но более опасно, так как едва мы поднялись на несколько степеней, как сверху в нас стали плеваться. Какой-то господин сидит на корточках на клетке второго этажа и весело постреливает в нас из пистолета с глушителем! Классный презерватив, ребята, почти ничего не слышно! Сцена из фильма Лаутнера! А он один играет за всех дядюшек в фильме «Дядюшки-убийцы». В двух миллиметрах от моей физиономии отваливается большой кусок штукатурки. Я едва успеваю плюхнуться на живот и на животе скольжу по ступенькам. По пути я задеваю Его Округлость. Мы соединяемся и катимся дальше в виде небольшой лавины из двух тел. Малость побитые и помятые, мы оказываемся в коридоре.

Маленький спектакль такого рода страшно нервирует.

— Вот так дела, — ворчит Толстощекий, — эта таверна случайно называется не «Радушный прием?» Надо звякнуть в полицию, чтобы нам прислали подмогу, а то мы можем проторчать здесь весь день, как в осажденном Вердене!

Я качаю головой.

— Мы урегулируем этот вопрос между собой, папуля!

— Ну, ты даешь, — ворчит он, — с твоими выдающимися умственными способностями ты скоро будешь работать только на себя. На фоне таких гениев, как ты, остальные полицейские просто ремесленники.

Классный убийца наверху наверное уже жалеет, что поспешил. Он не дал нам подняться выше по лестнице, и ему пришлось стрелять под неудобным углом.

— У меня такая мыслишка, что он там один, — шепчу я на ухо Толстому, — давай попробуем подобраться к нему сзади.

— Хоккей, — отвечает Несносный, — я схожу к соседу и одолжу у него лестницу. Трепану, что она нужна для подстрижки усов у клубники!

Он уходит.

Рукоятка пугача щекочет мне ладонь. Как я хочу взять его на мушку, этого нехорошего человека со второго этажа!

— Эй, дружище, — ору я ему во всю глотку. — На вашем месте, я бросил бы свою хлопушку и тихонько спустился по лестнице с поднятыми руками. К счастью, вы меня не задели, поэтому вы еще можете надеяться на смягчающие обстоятельства при определении меры наказания!

Никакого ответа.

— Ваше поведение неразумно, — добавляю я, — вы влипли, влипли, влипли, как пел воробушек на ветке липы!

По-прежнему никакой реакции. Может быть, этот канонир вообще не сечет по-французски? А вдруг случайно у него рот заклеен лейкопластырем, а?

Проходит несколько минут. Над собой я слышу его дыхание. В пустом доме все звуки заметно усиливаются.

— Ты слышишь, метатель желудей, — снова кричу я злющим — презлющим, брюзжащим голосом. — Тебе крышка. В твоих же интересах не брать на себя лишнее и увеличивать свой пассив, иначе ты никогда на расплатишься с долгами!

Наверху слышится легкий шум шагов. Парень меняет место. Это что, военная хитрость? Я поднимаю свое навостренное ухо: никакой ошибки, он входит в какую-то комнату; слышится скрип половиц под его ногами. Вдруг в тишине раздается выстрел, звук которого, приглушенный глушителем, кажется каким-то глухим, металлическим и даже смешным.

У меня на мгновение появляется мысль, что он выстрелил в Его Высочество, но она тут же исчезает. Здраво рассуждая, у Берю просто физически не было времени одолжить лестницу у соседей и взять приступом главную башню этого замка. Тогда, что же?

Я решаюсь и, пистолет в руке, палец на курке, голова напряжена, глаза, как у орла, я делаю молниеносный бросок на эту треклятую лестницу. И одним броском перескакиваю половину ступеней. Тут я замечаю, как из одной комнаты крадучись выходит парень гусарского сложения. Без пиджака. На шее шелковый галстук с рисунком под названием «Гибель Титаника», выполненным в естественных цветах. Седые волосы подстрижены «под ершик». Лицо цвета охры. Густые брови. Из ствола пушки идет дымок… Глушитель придает пистолету еще более угрожающий вид. Тип держит пистолет у бедра, на манер наемного убийцы. Теперь до меня доходит, почему он промахнулся в меня. Месье привык палить из определенного положения: от бедра. А когда он стреляет с вытянутой руки, то теряет целкость. Поскольку мне известны его намерения по отношению ко мне, я говорю сам себе (но гораздо быстрее, чем это пишу), что лучше мне его опередить и первым пожелать покоя его душе. И слету открываю огонь. И пока он не успел ничего понять, я всаживаю в него всю обойму. Последним усилием он нажимает на спусковой крючок, и перила лестницы расцвечиваются пунктиром дырочек. После этого парень, который схлопотал восемь моих картечин в свой буфет, делает кульбит вперед. Его голова смешно свешивается с первой ступеньки лестницы, а из вспоротого живота фонтаном хлещет кровь.

Как говорил один мой приятель: «если он любит цветы, то скоро их будет иметь».

Я завершаю свое восхождение наверх и переступаю через тело. Меня продолжает интриговать выстрел из пушки, который я слышал несколько секунд назад. Я врываюсь в комнату, из которой он вышел, и с трудом перевожу дыханье. Передо мной Матиас. Лицо залито кровью… Он сидит на полу, прислонившись спиной к батарее центрального отопления. Рот заткнут кляпом из шелкового платка. Но сейчас этот кляп бесполезен: от пули, которую всадил в его котелок этот громила, у рыжего явно нет никакого желания рассказывать свою биографию. Пуля пробила крышку его котелка, и из раны, пузырясь, вытекает кровь. Будто его мозг пускает пузыри. От крови рыжая шевелюра приобретает пурпурный цвет. В этот момент он чем-то похож на клоуна. Я становлюсь перед ним на колени и прикладываю руку к груди. В груди что-то бьется.