Он роется в своем бумажнике и достает оттуда потрескавшуюся, пожелтевшую, измятую, сложенную в несколько раз визитную карточку и, разворачивая ее, заявляет:

— Вот меню моей свадьбы, парни. Такое же, как на приеме в посольстве Англии в Париже, который устраивал в 1903 году его Высочество Эдуард VII во время своего визита.

Он громко читает, наподобие того, как придворные объявляют о прибытии гостей на большой прием:

"Жидкий суп из черепахи.

Ячменный крем по-дюрански.

Зефиры по-румынски.

Бок тайменя по-современному.

Задняя часть баранины по-английски.

Отбивная из цесарки «Георг IV».

Дичь запеченная в тесте «Россини».

Гусиная печенка «Инфанта».

Щербет «Мадам Помпадур».

Пулярки из Бресса на шампурах.

Салат Гюглиеми.

Омары по-парижски.

Спаржа из Аржантения с подливкой.

Пудинг 'Замок Виндсор".

Глазированные сырки «Мотеле».

Карамель в обертке и кекс по-честерски."

По его красивому лицу ручьем текут слезы. Он кашляет, сморкается в широкую часть галстука, запихивает галстук под рубашку и заявляет:

— Да! В это время умели есть! Это меню я откопал в «Детской Энциклопедии», когда был пацаном. Я его знал наизусть и всегда говорил про себя, что наступит день, и я отведаю все это меню. А моя свадьба и была этим желанным случаем, согласитесь? Вот только стоило это целое состояние. Я не знаю, представляете вы себе или нет, но такой жратвы не было даже на приемах в Голливуде. Мы пригласили на свадьбу тридцать человек. И позволить себе такое эксцентричное меню на такое количество мы были просто не в состоянии! Даже со скидкой мы не укладывались в наш бюджет. А ведь так хотелось все это попробовать! Выход из положения нашла моя Берта. Мы заказали это знаменитое меню только для двоих, учитывая, что женились то мы, а не они. Для остальных выбрали шамовку более разумную: картошку с селедкой в подсолнечном масле, шкварки из цветной капусты, кровяную колбасу и корзину фруктов. Натюрлих, они закончили раньше нас. Они уже снимали кожуру с апельсинов, а мы еще только приступали к боку тайменя по-современному. У них были очень недовольные рожи, когда смотрели, как мы расправляемся с такой шикарной жратвой. Вкусные запахи дразнили у них слюнные железы. Мой дядя Аженор, со своей подогнанной вставной челюстью, скрипел своими искусственными зубами. Кузина Гертруда тоже рвала и метала, ворчала, как сто чертей, и во весь голос обзывала нас ненасытными обжорами. Но нам с Бертой было начхать на эти сарказмы. Я считаю, что их ошарашенные физиономии и руки, безжизненно замершие на столе, еще больше стимулировали работу нашей выводной трубы. Только маман с умилением смотрела на нас: «Давайте, давайте, детки, подбадривала она нас. — Пользуйтесь случаем, это замечательный день». И мы с женушкой давали. Аппетит у Эдуарда VII был ничто по сравнению с нашим! В какой-то момент мы чуть было не испортили о себе впечатление, потому что я влепил оплеуху Пьеро, сынишке моего шурина, который стал лить слезы на наш щербет «Мадам Помпадур». Он так и норовил отхлебнуть из моего бокала, этот нахал. С досады я не рассчитал и очень сильно его треснул, и у него, к моему сожалению, пошла кровь из носа. Маман быстро увела его в уборную, чтобы умыть ему витрину и не допустить инциндента.

Смакуя, я изредка поглядывал на свою Берту н гордился тем, что у нее такой прекрасный аппетит. Берта за столом держится, как настоящая ученая дама. Пережевывая пищу, она правильно дышит в не заглатывает вместе с глотками воздуха куски «Георга IV». Даже в то время, когда она еще не вошла в свою лучшую «форму», она расправлялась с едой, как девчонка! Страсть поесть — это у нее врожденное. Но на омаре по-парижски я подумал, что она сломается. Она стала пунцовой, угрожающе конкурируя с омаром. Она зарубала вхолостую. Чтобы скорректировать стрельбу, я вовремя протянул ей стаканчик мускаде. Хорошо охлажденного. Эта рюмка холодного вина привела в норму ее слизистую, и к Берте опять вернулась вся ее живость.

Берю допивает бутылку.

— Всегда помните о том, что я вам сейчас скажу, — с ученым видом продолжает он. — На свадьбе полагается музыка. Если гости в этот день не подрыгают ногами, то у них создается впечатление, что их надурачили. Я это предусмотрел и поэтому нашел одного элитного музыканта: младший капрал Гроссель, настоящий виртуоз. Хоть и полицейский, а играл на аккордеоне. Аккордеон у него блестел, как новая пивная, и, помню, был красного цвета, и клавиши у него были подделаны под чистое золото. Только взглянешь, как сразу в ногах чувствуешь счастье. Посмотришь, как он шикарно переливается на свету, и тебя охватывает большая радость. Но больше всего всех потрясло, как он пристраивал его себе на колени. Сначала он расстелил на них маленький бархатный коврик черного цвета. Наблюдая за этими приготовлениями, все подумали, что он собирается перекусить. Потом он перекинул ремень через шею. А у самого вид такой серьезный, сосредоточенный. Вылитый священник, собирающийся прочитать молитву по телевидению! Вдруг его сильные лапы, привыкшие держать дубинку, стали, так сказать, хрупкими. Они обняли эту машинку для танцев и пробежали по клавиатуре. Гибкие, как девушки в кордебалете, парни! Как он не путался во всех этих клавишах — одному Богу известно! Тем более, что они были не пронумерованы! Если бы вы видели Гросселя в его естестве — в своей форме фараона, когда он орал на автомобилистов, — вы бы ни за что не поверили, что он может так музицировать! Он становился неузнаваемым прямо на глазах! Когда он играл классику: «Малышка из Тонкина» Моцарта, «Я люблю сразу двоих» братьев Милья, ваша душа сама начинала петь, как аккордеон. А в те моменты, когда инструмент начинал натурально рыдать и испускать стенания, она плакала от переполнявших ее переживаний.

Заполучить такого парня, как он, на свадьбу — это же просто везение, правда? Он заменял целый оркестр. Его водрузили со своим стулом на стол. Увы! Он немножко перебрал. И на такой высоте у него стала кружиться голова. Те, кто изучал алгебру, знают, что теплый воздух поднимается вверх. И Гроссель стал задыхаться. Если бы он сразу сказал, что у него в желудке прилив, его бы вывели проветриться во двор таверны я дали бы выпить глоток минералки «Виши», раз он такой слабый. Но у него была своя капральская гордость, и он не признался в своей слабости. Так вот, худо-бедно, но он начинает играть. А мы — перебирать ногами. И никто не обратил внимания, что у него на лице портрет мученика. Надо признаться, что мы с Бертой несколько отяжелели после нашего «Эдуарда VII». Но мы все-таки тоже танцевали. Мы думали, что танцы утрамбуют этот потрясающий рубон, что во время вальса и танго состоится представление гусиной печенки «Инфанта» пуляркам из Бресса на шампурах, жидкий суп из черепахи договорится с зефирами по-румынски. Но в чем мы с Бертой ошиблись, так это в том, что мы, решив попробовать все блюда меню, слопали пудинг «Замок Виндсор». Англия — потрясающая страна, я не спорю, но в ее истории были тоже отдельные факты измены. Во время последней войны это была военно-морская база Мэр Эль-Кебир в Алжире, а на моей свадьбе — пуддинг «Замок Виндсор». У нас так слиплись кишки, как они не слиплись бы, даже если бы мы проглотили мешок мокрого цемента! Внутри что-то заклинивало, закупоривало проходы, направляло деликатесы на беспокоящие запасные пути. Мы думали, что все придет в норму после исполнения антраша. А пока приходилось сжать челюсти и терпеть. В это время, сидя на столе, как на насесте, младший капрал заставлял плакать навзрыд свой аккордеон. Он был мертвенно бледный, с зелеными пятнами под глазами и слипшимися на лбу волосами. Его так тошнило, что он не мог больше дышать; это было свыше его сил; тепло в нем сохранилось только под кожей. А он все играл «Малышку из Тонкина», «Я люблю двоих сразу»… Кузина Гертруда стояла за спинкой его стула и, закрыв глаза, что-то пела во все горло, как она всегда делала, когда мы собирались на семейные торжества. Я сейчас не помню, но какой-то кретин ей однажды сказал, что у нее голос соловья, и с тех пор она пилила нам уши своими визгами зазубреной пилы. Она была старой девой и получала удовольствие на свой манер. Я думаю, что эти ее визги и доконали Гросселя…