1940

Могила М. Волошина

Прибрежный холм – его надгробный храм:
      Простой, несокрушимый, строгий.
Он спит, как жил: открытый всем ветрам
      И видимый с любой дороги.
Ограды нет. И нет ненужных плит.
      Земли наперсник неподкупный,
Как жил он здесь, так ныне чутко спит,
      Всем голосам её доступный.
Свисти же, ветер. Пой, свободный вал,
      В просторах синих песнью строгой:
Он в ваших хорах мощных узнавал
      Открытые реченья Бога.
Своею жизнью он учил – не чтить
      Преград, нагроможденных веком,
В дни мятежей не гражданином быть,
      Не воином, но человеком.
С душою страстной, как степной костёр,
      И с сердцем, плачущим от боли,
Он песню слил с полынным духом гор,
      С запевом вьюги в Диком поле.
И су́дьбы пра́вы, что одна полынь
      Сны гробовые осенила,
Что лишь ветрам, гудящим из пустынь,
      Внимает вольная могила.

1934

Семь стихотворений

Стансы

А. А.

Порой мне брезжила отрада
В простом, – совсем, совсем простом:
Подкрасться полночью из сада
И заглянуть в мой сонный дом.
Окно распахнуто. Гардины
Чуть зыблются… Весна легка,
И отсвет, тонкий, как седины,
Скользит на сумрак потолка.
Над абажуром старой лампы
Так тих светящийся венец,
Так мирны тёмные эстампы,
Ковров тяжёлый багрянец…
Так странно нов, манящ и светел
Знакомых книг над рядом ряд:
Ночь окунула в мягкий пепел
Их слишком праздничный наряд.
Как вы пленительны, как святы,
Друзья, взлелеянные мной —
Пенаты, добрые пенаты
Родимой комнаты ночной!
Чуть внятный шелест… Шаг… И светом
Вдруг сердце сладко залило:
Как будто в сонной синеве там
Взметнулось белое крыло.
Хрупка, светла, нежна, как иней,
Прошла по комнате она
И стихла в старом кресле синем
С шуршащей книгой у окна.
Вся жизнь полна блаженным ядом,
И изменяет стих певцу,
Чуть подойду с певучим ладом
К твоим глазам, – душе, – лицу.
А счастье – в чём? Под этим кровом
Из-под руки твой взгляд следить
И зовом беглым, лёгким словом
Твой отклик сразу пробудить.

1950

Так было

А. А.      

…Всё безвыходней, всё многотрудней
Длились годы железные те,
Отягчая оковами будней
Каждый шаг в роковой нищете.
Но прошла ты по тёмному горю,
Лёгкой поступью прах золотя,
Лишь с бушующим демоном споря,
Ангел Божий, невеста, дитя.
Расцвела в подвенечном уборе
Белой вишнею передо мной,
И казалось, что южное море
Заиграло сверкавшей волной.
С недоверием робким скитальца,
Как святынь я касался тайком
Этих радостных девичьих пальцев,
Озарённых моим очагом.
Гром ударил. В какой же ты ныне
Беспросветной томишься глуши, —
Луч мой, радость, подруга, – богиня
Очага моей тёмной души?
Оглянись: уже полночь разлуки
За плечами, и мрак поредел, —
Слышу издали милые руки
И наш общий грядущий удел.
И по-прежнему вишней цветущей
Шелестишь ты во сне для меня
О весенней, всемирной, грядущей
Полноте подошедшего дня.

1950

* * *

Бурей и свободою шумно маня
    В пенное море,
С юности порочной бороли меня
    Страсти и горе.
Но́шу прегрешений, свершенных в пути,
    Снять помогая,
Волю закали мою, ум просвети,
    Мать всеблагая.
Приуготовить научи естество
    К радости цельной,
Ныне отпуская слугу своего
    В путь запредельный.

1950

* * *

Предваряю золотые смолы,
Чащу сада в мой последний год.
Утром – липы, радостные пчёлы,
      Пасека, мёд.
Обойду ряды гудящих ульев,
Опущусь на тёплую скамью,
Вспомнить город, блеск забытых улиц,
      Юность мою.
Как далёко!.. Вот, скамья нагрета
Хлопотливым утренним лучом,
И двоится зыбь теней и света
      Звонким ручьем.
Кто-то добрый ходит в краснолесье,
Ходит утром близ меня в бору…
Жду тебя, неотвратимый вестник!
      Я – не умру.

1933

* * *

Спасибо за игры вам, резвые рыбы,
У тихих днепровских круч!
Тебе,
        отец наш Солнце,
                                      спасибо
За каждый горячий луч;
Тебе, моя землюшка, тёплая матерь,
Целовавшая пальцы ног,
Протягивавшая золотистую скатерть
Мягких своих дорог;
Вам, неустанно тёкшие воды,
За каждый всплеск и причал…
Тебе, Всеблагой, Кто руками природы
Творил меня,
                      нежил,
                                    качал.