Торговля на отрезке от Ниццы до Турина и вовсе пришла в упадок, цены на все, кроме выращенных на здешних землях овощей и фруктов, а также на баранину и свинину, поднялись до баснословных цифр. Герцог Савойский решил, наконец, сменить начальников гарнизонов на всем этом пути, поставить на их место тех, кого считал честными служаками и с разбойниками не связанными. Заодно объявил цену за голову Лепорелло — шесть тысяч эскудо.

Желающих ловить разбойника, способного перерезать горла четырем пленным только за то, что они могли узнать атамана в лицо, не нашлось. Новые командиры гарнизонов «спешили» на место совершения разбоя с той же медлительностью, как и их предшественники, а солдаты стали еще более осмотрительными и на рожон лезть перестали совсем. Просто удивительно, как это шальная пуля задела одного из членов шайки Лепорелло и вынудила его искать замену раненному, а потому прирезанному злодею.

Для поиска подходящей замены своему разбойнику (а Лепорелло так же, как и его предшественник Серый череп, почитал число семь священным и выше этого числа людей в шайку не принимал) отправился атаман в Сан-Коро, где и услышал в этом вот самом кабаке, принадлежавшем — тогда болтливой сороке Юлии, что из замка Аламанти сбежала дочь синьора, наследница и вообще красавица неописуемая. Сбежала без монетки в кармане, одетая кое-как и в направлении к перекрестку дорог: на юг в Италию, на запад во Францию и на север — к Аламанти. Вот в кабаке народ и судачил: в какую сторону отправится наследница громадных богатств Аламанти и какому дворянину удастся соблазнить ее, а потом жениться на ней самой и на ее приданом. Ибо мысль о том, что девочку великих Аламанти можно обесчестить, никому даже в голову не приходила.

А Джакомо-Лепорелло пришла. При этом сразу. Он лишь услышал болтовню о юной Софии, как сразу смекнул: кто первым познает сладость тела юной графини, тот и будет следующим графом Аламанти. Ибо не было и нет в Италии отцов, которые не поспешили бы отдать дочь замуж за человека, отведавшего прелестей его наследницы. Всякий граф захочет скрыть грех девчонки и согласится на брак хоть с каким безродным насильником, не то прослывет его дочь согрешившей, пусть даже не по своей воле. Лепорелло решил найти девчонку во что бы то ни стало и жениться на ней тоже во что бы то ни стало. А так как разбой стал практически не приносить дохода, заставляя привыкших к жирной и обильной пище разбойников перебиваться с хлеба на воду, то ожидаемое богатство просто вскружило голову Лепорелло.

И он, забыв о необходимости найти седьмого злодея, принялся расспрашивать своих верных шпионов, понатыканных по всему северу Италии, служащих ему не по совести и не за деньги, а от страха, что было вернее, о всех девчонках тринадцати-семнадцати лет, не имеющих родителей и бродяжничающих по Савойскому герцогству.

Таких ему нашли четырех. И лишь одна из них была ослепительной красоты, с замашками знатной дамы, хотя денег у нее наскреблось едва лишь на оплату трех дней проживания в отдельной комнате в таверне «Серый череп», названной так после смерти Франческо хозяином таверны «Красный конь». Кроме красоты, у девчонки было еще одно отличительное свойство, ставящее эту девицу отдельно от всех живущих в герцогстве девчонок и женщин: она умывалась по утрам, мыла руки перед едой и подмывалась по вечерам перед сном. Странность эту обсуждали все жители Сан-Коро. Хотя прожила она в постоялом дворе при таверне «Серый череп» едва ли сутки.

Лепорелло не знал, что деньги на оплату комнаты в постоялом дворе София забрала с трупов двух разбойников из его банды, попытавшихся во время отсутствия главаря сходить в земли Аламанти и там чем-нибудь поживиться, но нарвавшихся на девочку, оказавшуюся способной справиться с насильниками. Он лишь удивился наличию денег на оплату постоялого двора у нее — и сначала подумал, что это — не наследница Аламанти, а какая-то другая дворяночка, сбежавшая от родителей.

Но когда прибыл на постоялый двор сам, поговорил с красавицей, то сразу убедился — она. Никто, кроме Аламанти, не мог заявить в лицо мужчине с огромным ножом за поясом:

— Перед кем стоишь, падаль? Кланяйся!

Никто, кроме Аламанти, не мог в ответ на грубость человека с ножом руках не захныкать, а взлететь в воздух и садануть голой пяткой прямо в лоб хаму, а после вырвать нож из-за пояса поверженного противника и, подставив его к горлу Лепорелло, спросить:

— Жить хочешь?

— Да, — честно признался разбойник.

— Тогда целуй, — сказала девчонка, и изогнувшись немыслимым образом, поднесла грязную ступню к его лицу.

Лепорелло поцеловал. И не почувствовал ни обиды, ни разочарования. Ибо хоть нога девушки была и боса, и пахла коровьей лепешкой, на которую успела наступить перед тем, как сбить разбойника с ног, вид точеной пяточки и красиво изогнутой голени возле своего лица взволновал его больше, чем возбуждала женская нагота. Оторвав губы от ноги Софии он застонал от вожделения.

«Она! — подумал он, — София!» А вслух сказал:

— Божественная!

И получил легкий удар пальцем ноги по носу.

— Не балуй… — сказала девчонка.

После этого перекувыркнулась и вскочила на ноги, держа нож в вытянутой руке перед собой.

— А, ну-ка! — весело сказала она. — Отними!

Лепорелло сделал вид, что тяжело поднимается земли, чтобы в неожиданном броске сбить девчонку с ног и разоружить ее. Так он делал не раз, отнимая и ножи, и шпаги, и даже пистолеты у матерых мужиков и опытных воинов, сопровождавших грузы по дороге — и всегда выходил победителем.

Но на этот раз бросок его оказался направленным мимо, а удар голой пятки в правый бок достиг печени и отозвался сильнейшей режущей болью. Лепорелло вновь упал на землю и едва не застонал от боли и унижения. Потому что понял, наконец, что справиться в одиночку с этой чертовкой ему не удастся, а иного способа разговаривать с людьми, как подчинять их себе, он не знал.

— Чертова девка! — прошипел он, поднимаясь на одно колено и держась рукой за бок. — Ты у меня еще попляшешь.

Девчонка змеей бросилась ему за спину и, ухватив одной рукой Лепорелло за волосы, вторую вместе с ножом поднесла к горлу разбойника.

— Проси прощения, — сказала весело. — Иначе…

Лезвие ножа крепко вдавилось в горловой хрящ.

Лепорелло сам не раз перерезал глотки овцам и людям именно таким образом. И еще он почувствовал, что рука этой девчонки не дрожит. Такая и впрямь может зарезать.

— Прости великодушно… — сказал он, — не знаю тебя по имени.

— Синьора София.

— Прости великодушно, синьора София, — повторил разбойник.

Нож выпал из руки девушки, а сама она отшагнула назад.

— Принимаю ваши извинения, синьор! — весело прозвенел ее голосок.

Вот тут-то Лепорелло подсек ее ногой и придавил всем своим телом к земле.

— Молодая ты еще, да глупая, — сказал усмехаясь. — Словам веришь.

И хоть девчонка оказалась верткой и сильной, он все же сумел завернуть ей за спину руки и связать их оторванной от подола платья лентой. Она извивалась, кусалась, норовила лягнуть его ногами, ругала Лепорелло последними словами, а он в ответ лишь похохатывал. С каждым словом ее, с каждым движением похотливое желание его лишь усиливалось, он был готов здесь же, на виду высунувшихся из окон и наблюдающих за происходящим постояльцев и прислуги постоялого двора изнасиловать ее. Но такое действие было бы лишь потехой для толпы, после подобного глумления не могло бы и речи идти о том, чтобы Лепорелло женился на красотке. А он теперь желал этого больше всего. Ибо впервые в жизни встретил девушку, способную не только ответить ему ударом на удар, но и победить.

Когда разбойник укладывал предварительно оглушенную Софию на запряженную мулом повозку, взятую у владелицы постоялого двора, испуганной и согласной на все, лишь бы поскорее избавиться от Лепорелло, в приоткрытые ворота въехал верховой — запыленный, изможденный, но при этом явно знатный.