— Не томи.

— Там стоит Мертвый Город, Федя, — выдохнул Сомов.

— Чего-о?

Вот это бомба! Мертвый Город. Даже представить непросто.

— Да вот того, шеф! Мертвый Город… Этот Мартинес и сам ничего не знает толком, туда ездил только их командир с тремя нукерами, больше никто. Огромный, каменный, страшный и сложный, вот такая легенда, прикинь… Мы с Катей до сих пор в ступоре.

Я буквально почувствовав, как за спиной от нетерпения и возбуждающего сталкерского инстинкта задрожал Кастет.

— Фе-эдя-а, слышь… — с придыханием начал заводиться комсталк, сделав стойку.

— Подождите, товарищ Лунев!

Черная точка мотоциклиста удалялась по пустынной желтой дороге.

Мне надо все услышанное обмозговать.

— Думаю, получится, — вслух подумал я. — Кончеными дураками надо быть, чтобы после такого дергаться. А они на дураков не похожи. Объявляю активную часть операции «Лавина» законченной, прячь оружие, братва.

Лунев, уже поняв, что все сладится, с довольной улыбкой сунул пистолет в деревянную кобуру, поправил портупею, но вдруг, в очередной раз перехватив мой взгляд, неожиданно театрально возгласил:

— А что, коллеги, по-моему, самое время!

— О чем ты? — с недоумением спросил я.

— Да мы на Новый год хотели… — замялся Гоблин. — Но я согласен, хороший момент. Давай, Костян.

Комсталк резко сдернул с плеча портупею и протянул мне кобуру с «маузером».

— Держи, Спасатель! Не дело без такого ствола ходить, удачи не будет. Кольт давай.

Оторопело приняв подарок, я осторожно вытащил из кобуры легендарный пистолет, и тут же рукоять статусного оружия неизвестного коллеги легонько стукнула в руку, словно здороваясь. Машинально дернул кистью. Черт!

— Что, узнает папу? — ощерился Гоблин. — А как же! Мы с ребятами его у Уксуса выменяли — шериф все правильно понял, он реальный мужчина. Ему дали английский, а родной забрали. Твой он, твой, по всем понятиям так.

Катрин чмокнула меня в щеку, парни пожали лапу. Вот теперь у нас все точно сладится.

А у меня в глазах какие-то блики пошли. С чего бы?

Вот так. Хлопнули падлу.

— А я давно говорил, что КГБ надо подлепить! — загремел Гоблин, когда я пересказал сталкерам скандальную новость. — Чтобы не крадеными простынями занимались и не разборкой мордобоев, а вот такими подложками парашными.

Негры-потеряшки оказались ни при чем. В сути же своей новость очень нехорошая.

Но меня, если честно, из всего РДО больше зацепило создание КВН.

Вот кто бы мог подумать… Разные народы, чуть обжившись на Платформе, начинают играть в старую добрую игру. А не воевать. Как-то все по-другому, как-то все неформатно.

Не по-земному. Да тут все не по-земному.

Сколько раз за время своего бытия на Платформе я убеждался: любые попытки накинуть на очередную встреченную общину «общепринято привычную» национальную матрицу оказываются безрезультатными. Всем известно — немцы должны ходить строем, дуть пиво и работать как черти, осеняя, как лейбаком, каждое свое деяние гением германской инженерной мысли. Англичане должны гордо плавать по морям, дуть пиво без сосисок, играть гениальный рок, гадить окружающим русским и ревностно оценивать дела американские. Ах да, и много работать! Последнее можно больше не повторять — «они все много работают, не то что мы»… Хм, хотел бы я посмотреть, как бы они работали, пропусти их через ряд мясорубок всех тех чудовищных социальных потрясений, через которые прогнали нас.

Кстати, твердо знаю, что русский чел, попадая за речкой в «работающую среду», тоже и тут же начинает работать, как адский черт. Он начинает улыбаться, перестает выкидывать мусор где попало — и никакой якобы мешающей внутренней ментальности: видать, она в чем-то другом.

Итак, американцы строем не ходят категорически, поют гимн, индивидуалисты, но всегда готовы сгрудиться под красивое или громкое, пьют пиво в банках и ничего не хотят знать. Ирландцы упрямы, любят быть бандитами и служить в полиции, себе на уме, живут не законами, а общинными понятиями и тоже глощут пиво, только темное. Поляки пьют пиво, каждый — шляхтич, любят не любить Россию и Весь Мешающий Им Запад, страдать и помнить все. А вот чехи… чего это я их вспомнил-то? Тут уже сложнее. Ничего особо национального не прописано. Вроде католики, а процентов восемьдесят — атеисты.