– Вперед! Бросить оружие, песчаные вши! Не поднимать голов! Пошевеливайся, кал гиены! Нож на землю! Руки прочь от палицы! Не понимаешь? Получай!

Свист летящего дротика, треск черепа под секирой, предсмертный вопль, шум от падения тела… Но большинство понимали, так как язык нападавших был им знаком и, не считая ругани, слова употреблялись несложные, какими сгоняют в толпу побежденных: брось оружие да шагай вперед. Проделав путь в триста локтей до площади, Семен лишь дважды был атакован: напал на него мужчина с топором, а после – юнец лет пятнадцати. Воина он убил, парнишку стукнул кулаком в поддых и оставил корчиться на земле, рядом с догоравшей палаткой. Вероятно, его бойцы тоже не встретили сопротивления; цепь, охватившая деревню, вскоре приблизилась к площади, и каждый роме гнал перед собой трех-четырех безоружных ливийцев. Их сбили в толпу, окружили копьями, оттеснили к еще пылавшим Дому Войны и жилищу вождя.

Между этими двумя пожарищами метались люди – пять или шесть женщин, подростки – видимо, из семейства Гибли – и несколько воинов, успевших схватить кто копье, кто палицу или пращу. Над головой Семена свистнул камень, и он, шагнув в освещенное огнем пространство, поднял секиру и, перекрыв глухой ропот пленников, закричал:

– Гибли! Ты слышишь меня, Гибли? Пусть твои люди бросят оружие, иначе мы их перебьем! А ты, клянусь Амоном, повиснешь на дереве вниз головой и будешь зажарен, как антилопа! Оружие на землю!

Дюжина стрел, воткнувшихся у ног ливийцев, подкрепила эти слова: оставив мысль о сопротивлении, воины смешались с пленниками, притиснувшими их к скале. Тут было человек двести пятьдесят, но, плотно сбитые в кучу, они казались совсем небольшой толпой, бессильной и не страшной; трудно было поверить, что не прошло и недели, как эта орда лютовала в Пиоме. Вокруг нее сейчас стояли пантеры с копьями наперевес, с горящими яростью глазами, и ждали приказа: колоть или вязать.

– Тотнахт, Техенна, Нехси, ко мне! – выкрикнул Семен.

Они примчались – возбужденные, торжествующие. Молодой знаменосец плюнул на землю, с презрением оглядывая пленных:

– Живущие луком[38]! Черви, дикари! Гнев Амона на вас! Гнев бога и смерть!

Семен дернул его за перевязь:

– Молчать! Докладывай: оцепление расставлено?

Нехси увял.

– Да, господин. Мои лучники между домами… Огонь гаснет, но скоро ладья Ра поднимется в небеса… Наши стрелы даром не пропадут!

– Потери есть?

– Нет, господин. Пара синяков да царапины.

Вопросительный взгляд Семена обратился к двум другим командирам, и те кивнули.

– То же самое, семер, царапины да синяки, – сказал Техенна, поглаживая прядь длинных рыжих волос. – Мы взяли их без крови.

– Без нашей крови, – уточнил Тотнахт с ухмылкой.

– Вяжите пленников, – распорядился Семен. – Детей и женщин отпустить, Гибли – ко мне! – Он поглядел на Техенну, терзавшего свои волосы: – Найдешь отца и мать, можешь быть свободен. Весь день, до самого заката.

– Мать не найду, господин. Мать убили, когда я был меньше древка секиры.

Он повернулся и вместе с Тотнахтом пошел к толпе бывших сородичей. Пока их обыскивали, вязали, усаживали на землю, Семен пил воду из принесенного Ако бурдюка и жевал финики. Тем временем звезды в вышине погасли, небо начало сереть, а потом посветлело, и золотистый солнечный диск стал подниматься над пустыней. С места на краю оазиса, где находился поселок, было видно, что к западу лежат не столь уж гибельные земли – скорей, не мертвые пески, а сухая саванна с пучками невысоких трав и низкорослыми зарослями. Тут можно прокормиться, думал Семен, глядя на мелькавших вдали газелей и слушая отрывистый лай шакалов. Конечно, тут не поля с плодородным илом, как в Та-Кем, зато территория большая, а людей – горстка… Паси коз, стреляй зверье и не лезь к соседу! А если уж полез, так хотя бы не убивай…

Оглядев ораву пленников, сидевших на земле со скрученными за спиной руками, он поразился, как отличается этот народ от роме. Конечно, он видел Техенну всякий день, встречал и других ливийцев, но никогда – в таком числе; количество зримо выставляло напоказ их странность и особость. У роме кожа была смугловатой, волосы – темными, глаза – карими, телосложение – худощавым, хотя встречались и плотные, коренастые люди. Темеху выглядели более стройными, гибкими, с шевелюрами цвета огня или красной меди; длинные волосы слегка вились, и одни заплетали их в косы, а другие просто перевязывали ремешком будто лошадиный хвост. Глаза казались очень большими, зрачки – непривычно светлыми, но не серыми, не голубыми, как у россиян, а сине-зелеными, аквамаринового оттенка; кожа была бледна, и Семен припомнил, что ливийцы, как объяснял когда-то Инени, не загорают даже под самым ярким солнцем – в отличие от ханебу, северян.

Странное племя, загадочное… Жаль, что все загадки они унесут с собой, ничего не оставив для археологов будущего – ни изделий, ни построек, ни языка, ни письменности.

Подошел Техенна, волоча на веревке мужчину за сорок, с могучими мускулами и старым побледневшим шрамом поперек груди. В копне его рыжих волос колыхались страусиные перья, лицо было мрачным, и только в глазах горели неукротимые разбойничьи огоньки.

– Гибли, вождь, – промолвил Техенна. – Велик Амон! Я дожил до дня мести! Как и этот шакал! Ты отдашь его мне, господин?

– Отдам. Но сначала… – Семен намотал на кулак веревку и потянул вождя к пленникам.

Он возвышался над ними будто утес над холмами песка, и голос его был уверенным, сильным, громким. Слова падали в толпу сидевших на корточках людей, разили, как камни из пращи, и улетали в небо с дымом, курившимся над развалинами. Кроме этих слов для побежденных сейчас не существовало ничего; они означали смерть или жизнь.

– Я – Сенмен, сын Рамоса, семер из Обеих Земель, и я не принес вам ничего такого, чем вы не наделили бы наших людей. Смерть, огонь, разорение… Что дали нам, то и получите обратно! Но Амон милостив, и я не стану убивать вас всех, не уничтожу ваших детей и женщин и не возьму вашу землю. Живите! Приходите в Та-Кем на службу пер’о, приносите шкуры для обмена, приводите ослов и коз… Но если явитесь с оружием, конец будет таков!

Он кивнул Техенне, и тот, вытащив кинжал, ударом кулака сшиб Гибли на колени. Левой рукой ливиец вцепился вождю в волосы, дернул, заставив откинуть голову, и наклонился над ним с хищной ухмылкой. Сверкнуло бронзовое лезвие, хлынула кровь, Гибли захрипел, дергаясь всем телом, и повалился на пыльную землю. Пронзительный женский вопль донесся из толпы и тут же смолк, будто у кричавшей перехватило горло.

Семен хмуро оглядел пленников.

– Нехси, Тотнахт! Выставить стражу – десять лучников, десять копейщиков! Остальные пусть отдыхают, а эти, – он кивнул на ливийцев, – будут сидеть здесь день, ночь и следующий день, пока мы не уйдем. Кроме вождя, у этого племени есть старейшины?

– Да, господин, – сказал Техенна, вытирая кровь с ладоней пучком травы. – Иапет, Шилкани и еще трое.

– Пусть их освободят. Пусть один из них пойдет за женщинами, прикажет им возвратиться в поселок и приготовить пищу для наших воинов. Другой пусть найдет наших девушек. Я хочу их видеть и говорить с ними! А прочие старейшины пойдут с Шедау осматривать стада. Мы возьмем вдвое больше животных, чем угнано из Пиома.

– Большое стадо… не справиться… – буркнул Шедау.

– Не мы его погоним, они, – Семен покосился на пленников. – Человек тридцать-сорок хватит. Отпустим их, когда доберемся домой. – Он бросил взгляд на Техенну: – Ты нашел отца?

– Нашел, господин. Второй подарок Амона… – Ливиец плюнул на труп Гибли. – Дом Такелота, моего отца, в сохранности, и он просит, чтобы ты, господин, разделил с ним трапезу и отдохнул в знойное время. Козленок уже жарится!

– Хорошо. Пойдем!

Они зашагали к краю площади, и там их нагнал Тотнахт.

– Господин…

Семен повернулся. Лицо копьеносца было багровым, губы подергивались.