Много миль спустя, когда мы опять выскочили из-под дождя, сияние Вегаса осветило горизонт. Зрелище напоминало постер научно-фантастического фильма: пустынное шоссе, уходящее к необычному свету межзвездного корабля, опустившегося на землю и дожидающегося за следующим холмом, чтобы наполнить твою душу ощущением чуда. Но сиял лишь Вегас, в котором не было ничего необыкновенного, если только ваша идея необыкновенности не включает голых по пояс танцовщиц, шоу «Блу Мэн гроуп»[26], невезуху за столом для блек-джека и изобилие бесплатных напитков, приводящее к очищающей организм рвоте, потере сознания и жуткому похмелью в выжигающем мозг утреннем свете пустыни.

Внезапно перед моим мысленным глазом образ ковбоя стал ярче, прорисовался более детально.

— Следующий съезд, мэм, — скомандовал я. — На север.

Съезд вывел нас на двухполосное асфальтированное шоссе. Мы проехали мимо больших зданий неопределенной формы, вероятно складов, если учесть, что многие национальные компании развозят свою продукцию из Невады благодаря отсутствию в этом штате инвентаризационного налога[27]. Мы проехали несколько скромного вида жилых домов, потом еще несколько, какие-то отдельные постройки, наконец придорожный магазин, который владелец назвал «ТОРГОВЫЙ ПОСТ ДЖЕБА». При магазине находилось и несколько заправочных колонок.

Скоро дорога начала полого подниматься среди холмов, заросших кустарником и жесткой травой с высокими светлыми метелками, затем угол подъема увеличился. Огни Лас-Вегаса, по-прежнему невидимые, остающиеся за горизонтом, подсвечивали низкие, наполненные водой облака, и в этом свете мы различали громоздящиеся впереди силуэты гор.

Мы приближались к ковбою, поднимаясь все выше, и желудок у меня сжался, как бывает, когда тебе десять лет и ты в вагончике на русских горках, правда, теперь меня не отпускало предчувствие дурного, а не приятное предвкушение быстрой езды под гору.

Появились первые сосны, невысокие, с кривыми стволами, с трудом выживающие на сухой песчаной почве. Увеличение высоты над уровнем моря означало уменьшение среднегодовой температуры воздуха, большее количество осадков и более богатую почву, поэтому вскоре к дороге подступали высокие сосны.

Мы прибыли на плато с густыми лесами и небольшими лугами. Справа от нас асфальтовая дорога уходила в лес, перегороженная низкими деревянными воротами, какие увидишь на ранчо, между двух каменных столбов. Я сразу понял, что именно та дорога приведет меня к маскарадному ковбою, но предложил миссис Фишер проехать мимо.

Плато уходило вдаль. С обеих сторон шоссе еще несколько дорог с воротами вели к расположенным среди леса домам. И когда шоссе начало вновь подниматься в гору, на левой стороне фары выхватили из темноты указатель: «ПРОТИВОПОЖАРНАЯ ДОРОГА. ТОЛЬКО ДЛЯ ТРАНСПОРТА ДЕПАРТАМЕНТА ЛЕСНОГО ХОЗЯЙСТВА».

Если ничего не горело, никто и не пользовался той проселочной дорогой. Миссис Фишер припарковалась на ней, загнав «Мерседес» задом достаточно глубоко, чтобы его не заметили с шоссе, на котором после поворота с автострады мы не встретили ни одного автомобиля. Она выключила фары, потом двигатель.

Когда я вышел из лимузина, в лесу стояла полная тишина, если не считать металлического постукивания и пощелкивания остывающего двигателя. Воздух пахнул соснами и чем-то еще, но я не мог понять, чем именно.

Со всех сторон ночь, казалось, наблюдала за мной: высокие деревья — колонны Колизея, я — вышедший на арену мученик, а темнота полна львов.

Всунувшись в пассажирский салон за мешком со снаряжением, я спросил через открытую створку между салоном и кабиной: «Мэм, эта шлюпка достаточно большая, чтобы вместить всех детей?»

— В салоне могут со всеми удобствами разместиться десять взрослых, дорогой. Я уверена, что в нем вполне хватит места как минимум для семнадцати детей.

Я раскрыл мешок, достал все, чем нас снабдили Кипп и Мейзи, и начал собираться при ярко-белом свете маленького фонаря на светодиодах.

— Мэм, я вас кое о ком не спросил, но мне интересно.

— О ком, дорогой?

— Парди Фелтенэм.

— Шафер Хита на нашей свадьбе. Такой обаятельный.

— Почему он всюду ходил с мешком на голове?

— Заботился о других, дорогой.

— Как он выглядел?

— Парди родился с жутко деформированным лицом. Гораздо более страшным, чем у Человека-Слона. Люди падали в обморок, когда видели его.

— Это очень печально.

— Знаешь, они получали важный урок.

— Какой урок?

— Не сдергивать мешок с головы того, кто его носит. Не дразнить и не мучить других. Многие несносные подростки накладывали в штаны после того, как сдергивали мешок с головы Парди.

— Такие уроки запоминаются надолго.

— Плюс к этому внешность Парди позволила ему разбогатеть.

— Как так?

— Он купил «Десять-в-одном» и стал главной звездой.

— «Десять-в-одном»?

— Ярмарочное шоу уродов, павильон с десятью аттракционами. Потом их запретили, но Парди уже успел стать миллионером.

— Однако ему всюду приходилось ходить с мешком на голове.

— Не переживай, дитя. В мешке были прорези для глаз.

— Приятно слышать.

— И он не носил мешок в ярмарочном мире, где проводил девяносто девять процентов жизни. Карни принимают всех.

— Не всех. Однажды у меня возникла проблема с двумя карни, этими парнями, Бакетом и Пекером. Извините меня, мэм, но так его звали.

— И что за проблема, дорогой?

— Я им насолил, и они попытались меня убить.

— Пожалуйста, только не говори, что ты сдернул мешок с головы одного из них.

— Нет, мэм, я бы никогда такого не сделал.

— Хорошо. Если они были плохие парни, то не могли быть друзьями Парди.

— Я уверен, что они не были его друзьями. Но это грустно.

— Что грустно?

— Парди, наверное, жилось так одиноко.

— Он женился на красивой девушке, Дарнель, которая танцевала в кутч-шоу. «Хутчи-кутчи». Это не означает, что она был стриптизершей. Кутч-танцовщицы не раздеваются догола.

— Так его лицо у нее отвращения не вызывало?

— Его лицо не вызывало отвращения ни у единого человека, который чуть получше его узнавал. Главным у Парди было сердце, а не лицо.

— История получилось получше той, что я ожидал.

— Дитя, твоя история тоже будет лучше, чем ты ожидаешь.

— Я бы не стал ставить на это все мое состояние, мэм.

— Я бы тоже.

— И правильно.

— Но только потому, что я никогда не делаю ставок.

В двух плечевых кобурах, с «Глоком» под каждой рукой, в оружейном ремне, на котором болталось все, кроме оружия, я вылез из пассажирского салона, а миссис Фишер — из кабины, потому что бронежилет застегивался сзади, и мне требовалось, чтобы она закрепила его, после чего я мог окончательно подогнать под себя плечевые кобуры.

Когда подогнал и уже мог идти, она остановила меня.

— А теперь дай-ка я на тебя взгляну, дитя.

Она не могла ясно видеть меня в темноте лесов и под затянутым облаками небом, но проверила все четыре подсумка для запасных обойм, чтобы убедиться, что клапана защелкнуты. Спросила, при мне ли «Токэбаут», рация для двусторонних переговоров, и я ответил утвердительно. В столь отдаленном месте сотовая связь работала плохо, а может, ее здесь вообще не существовало, поэтому, если уж мы хотели общаться друг с другом, рации «Токэбаут» представляли собой наилучший вариант, при условии, что расстояние между нами не превышало радиуса действия каждой. Она проверила все остальное, прошлась рукой ко кевларовому жилету, словно стряхнула пылинку, ущипнула мою щеку.

— Теперь ты выглядишь не просто милым, но еще и непобедимым. — И я почувствовал себя смелым мальчиком, отважившимся в одиночку выйти из дома на улицу и дожидаться школьного автобуса.

Я отошел лишь на несколько шагов, когда она окликнула меня. Поспешила ко мне со словами:

— Жилет не проткнешь, потому я прицеплю его на рукав твоего свитера.