На самом деле — несерьезное отношение к себе. Я-то еще могу все послать к черту, устроюсь, не пропаду. Но им-то… они-то хорошо приработались, — если разойдутся, такого им уже нигде не будет. Ну хорошо, я счастья их не понимаю, но вижу, что им хорошо. Так кто ж, кроме них, будет думать за них?! Ну, а если точно не выйдет — надо срочно всем места искать. Официально их трудоустроить ничего не стоит: распихают по районным поликлиникам — и все довольны. Все, кроме них. Им — зарез. Я со Львом говорю — вроде сообразительный мужик, цепкий. А он цепкий, оказывается, только в своем деле. Чуть в сторону — и тоже курица. Как он сам говорит: специалист подобен флюсу. Вот именно. Флюс на ровном месте.

Вот и решил. Съезжу-ка я сам. Понюхаю, что к чему. А нет — так пусть уж быстрей все развалится. Тогда пойду добывать себе место.

Нашел, кому все это нужно. Приехал. Поговорил.

Смех же один да слезы.

Это вроде наши враги, противники вроде, мы с ними должны бороться. А вот и выходит, что во всяком важном деле нужно и противным сторонам объединяться, а не бороться. Поди ж ты знай… Мы у себя на них бочки катим, а они, оказывается, отбиваются до последней капли крови, не хотят в нашу больницу. Им, говорят, нужны кинозал, бассейн, кафе. Мелкие подсобные корпуса. По их нормативам, у нас они не смогут разместить столько людей, сколько сейчас могут у себя. У нас-то другие нормы на койку, а посчитал кто-то неправильно. Ну никак им наша больница не годится! И они тоже кудахчут, крыльями хлопают, бумаги в разные стороны пишут.

Спрашиваю: так откуда что пошло, кто начал, кто вел, кто решение принял? Не знают. Но, говорят, раз решение принято, отменить его уже почти невозможно. Предотвратить было бы легче. Это я и без них знаю. Так где же вы все были, когда решалось?!

Никто ничего не знает, и каждый бегает в своем направлении. Это как те, что роют туннель навстречу друг другу. «А если не сойдется?» — «Тогда два туннеля будет».

Вот у них точно не сойдется.

Ну дурни!

Последний раз попытаюсь ткнуться к нашим. Может, хоть что-нибудь сообразят наконец. Должен же Лев сообразить. Если, правда, не сломали его голову личные проблемы. Там, где лошадь ногу сломит, человек — голову. Нет, лучше и впрямь роботы.

А то ведь учатся, учатся, а все равно жить не умеют.

— Послушай, Святослав Эдуардович, откуда у тебя такое странное сочетание?

— Не понял?

— Имя сугубо славянское, а отчество неожиданное. Не сочетается.

— Ну и проблемы у вас, коллега. Просто когда рожала бабка, модно было одно, а когда мать — другое. Мои предки шли в ногу со временем. Вы лучше, Лев Михайлович, объясните, почему у вас в роду такой зоопарк? Почему мишка вдруг родил львенка?

— Да-а, тут ты меня поставил на место. Даже не думал никогда.

— Ладно. Я не затем к вам пришел, чтоб выяснять дела давно прошедших дней. Меня волнуют дела сегодняшние. Был я в доме ветеранов, которых к нам хотят перевести.

— Ну! Энергии в тебе, Свет, на целый горсовет хватит! И что они?

— Такие же рохли, как и вы. Им этот переезд — зарез: живут все рядом, коллектив сработался — развалится; для дела тоже не годится — и места мало, и всяких помещений не хватает. Отбиваются, но такими же методами, как и вы. Короче, ситуация такая: каким-то деятелям из профсоюза не нравится там территория — у них на три дерева, пять кустов и четыре газона меньше, чем у нас. Глупость! Им и сказали, профсоюзу: выбирайте, мол, любую больницу, какая понравится. Я говорю: у нас же магистраль рядом проходит. Смрад, угар… А теперь, когда решено уже все, кто пойдет из них на себя же клепать? Решение-то состоялось по их просьбе, по их выбору.

— Что ж, кранты?

— Как дергаться будем. Я им дал всю нашу планировку, цифры, все нормативы — пусть идут доказывать. И еще Вам поработать надо, Лев Михайлович. Надо посмотреть сейчас одного больного и положить, наверное. Он здесь, за дверью.

— Нет проблем. Можно и положить. Когда ляжет, тогда и посмотрю.

— Ну Лев Михайлович, ну деятель! Так никакую кашу не сваришь. Посмотрите, пощупайте, языком поцокайте, головкой покачайте, поразмышляйте, каким путем будет легче в больницу положить. Когда просто, все обесценивается. Жизнь кончается, а элементарным вещам не обучены.

— Учитель жизни. У меня, Свет, свои правила в этом деле. Уж извини.

— Я понимаю так: ради больницы личное и общественное должны сливаться в экстазе, в едином порыве.

— Ты, значит, за гармонию личного и общественного, чтобы не было примата одного над другим?

— Слишком сложно для меня. Мы, как говорится, университетов не кончали, но я за справедливость, чтоб всего и всем было поровну.

— Утопист.

— Лев Михайлович, еще не все. Надо принять одного человека на работу.

— Однако! Во-первых, с этим надо к главному. Во-вторых, брать врача перед закрытием было бы совсем уж нелепо.

— Дорогой Лев Михайлович, во-первых, он не врач, а фельдшер…

— А фельдшера куда? В отделение?

— Да хоть куда. В приемное, например.

— А какой работник? Ты хоть знаешь?

— При чем тут это? Надо. Надо помочь людям. Они начнут действовать более активно. Помогать надо — никогда не знаешь, кто сумеет помочь тебе. Все может оказаться полезным. Да и не только в больнице дело. Жизнь все равно продолжается. И аппаратура вам нужна, и иголки нужны, и машину чинить надо. О чем вы говорите, Лев Михайлович? Не за красивые глаза люди друг другу помогают.

Телефонный звонок избавил Льва от поиска аргументов, могущих поколебать железную и проверенную логику Света.

— Слушаю.

— Льва Михайловича, пожалуйста.

— Это я, Вера.

— Лев, сегодня приезжают к нам родители Сергея. Объявись, пожалуйста, дома пораньше. А еще лучше, если заедешь за мной к концу работы, надо бы в магазине что-нибудь поискать. У тебя коньяк есть?

— Ладно. Постараюсь. Посмотрим. Позвоню.

— Учти, что они первый раз приезжают. Надо принять хорошо.

— Понятно. Позвоню. До свиданья. — Лев положил трубку, невидяще поглядел на Света, вспоминая, зачем он здесь. — Ах, да… Ну, зови своего больного.

Пока Лев Михайлович смотрел больного, кабинет заполнился шумным Русланом и тихим Федором, которые и у начальника продолжали о чем-то спорить. Святослав Эдуардович посмотрел на них и строго сказал:

— Коллеги, потише нельзя? Вы же зашли в кабинет шефа. Шеф смотрит больного. Думать надо!

Доктора ошеломленно посмотрели на заведующего. Заведующий либо не слышал, как Свет превышает свои полномочия, либо не хотел слышать и реагировать. Имел право — смотрел больного. Закончив осмотр, заведующий предложил больному для уточнения диагноза и выбора лечения побыть некоторое время в отделении.

Святослав Эдуардович прервал неопределенную, размышляющую речь заведующего и сказал больному:

— Подождите в коридоре, а я потом пройду с вами в приемное отделение. Как-нибудь устроим. Положим. Не волнуйтесь. (Больной вышел.) Лев Михайлович, напишите, пожалуйста, заключение, а в приемном я уже сам все сделаю. Вы меня, коллеги, извините, конечно, за замечание, но обстоятельства требовали… — И Свет обезоруживающе засмеялся.

Федя ответил улыбкой. И тут в кабинет значительно тише, чем друзья-хирурги, гостем, а не хозяином вошел главный врач:

— Здравствуйте, гвардия. Лев, у тебя в шестой палате лежит жена зав отделом культуры райисполкома. Тебе еще не звонили?

— Нет. Когда легла? С чем?

— Сегодня ночью. Что ж ты не знаешь?

— Я не смотрю все истории болезни. Да там такой должности и не обозначено. А что у нее?

— «Что у нее»! Я у тебя хотел спросить. Живот болит. Пойдем к ней.

— Матвей Фомич, скажите хоть вы, на каком мы свете? Не пора ли нам себе места подыскивать? — Руслан Васильевич решил использовать появление главного для доверительной беседы в надежде, что в кабинете у Льва главный будет доступнее и откровеннее.

— Сам не знаю, ребята… Все-таки надо думать государственно, смотреть на мир надо не только со своей колокольни… Нужен, очень нужен хороший, настоящий дом для ветеранов промышленности. На их труде, на их болезнях — на их здоровье, вернее, — выстроилось благополучие нашего города. Нам бы шапку перед ними снять, а не противостоять тому благородному вниманию, которое справедливо на них обращено.