— А ты! — Жанна вдруг обратила внимание на горничную. — Ты все знала и молчала! Как ты можешь пресмыкаться перед этими монстрами? Я считала тебя подругой! А ты — жалкая трусиха, предательница! Ты опоила меня этой гадостью! Убирайся прочь!

Жанна оперлась рукой о стену, в ушах зазвенело, подступила дурнота. Кейн забрал слишком много сил у своей жертвы. Каскад ее жемчужных волос вырвался из давно распавшейся прически, девушка стала оседать на пол.

Фауст подхватил Жанну, усадил в подставленное Рейной кресло.

Горничная, продолжая рыдать, принялась за перевязку.

— У тебя могут возникнуть галлюцинации. Скорее всего, начнется лихорадка. Некоторые люди впадают в беспамятство. — Бархатный голос верийца звучал в голове, а темнота в глазах все сгущалась.

На мгновение она забылась, и ей привиделось белое оскаленное лицо Короля, пламя пожирающее ее страну, мертвые, растерзанные тела. Девушка вздрогнула, пришла в себя.

— Я ненавижу вас всех. — Пробормотала она, точно пьяная. — Как вы смеете!.. Как смеете вы считать себя лучше других… кто дал вам право? — Сквозь злые слезы говорила она.

Рейна мазала виски каким-то густым раствором, бормоча себе под нос, что «она не заслужила» и «готова хоть сейчас умереть» за Жанну. Князь бережно придерживал поникшую голову графини и ее распустившиеся волосы.

Жанна рассеянно смотрела в его золотые глаза.

— Для верийцев люди — скот. Вот как ты относишься ко мне? Все твои прекрасные и воздушные слова — ложь. Ваш король ясно дал мне понять то, что ты так тщательно пытаешься от меня скрыть.

— Мне жаль, что пришлось так поступить с тобой. Я хотел, чтобы ты была счастлива. И до сих пор хочу. Но ты все время тосковала и вспоминала свою семью. Твоя безрассудная юность очаровала меня. — Томящее чувство затрепетало в голосе верийца. — Ты живешь одними эмоциями, видишь лишь то, что хочешь видеть. Твой необузданный нрав выводит меня из себя, но я уже не могу представить себе ни одного дня без твоих проказ. Видишь? Я вовсе не считаю тебя хуже или ниже. — И, словно приблизившись к рубежу, князь переменил тему.

Незаметно появилась Герда, вытолкнула за дверь безутешную Рейну, принялась убирать следы недавнего скандала в комнате. Лакей принес поднос с липовым чаем и очередным кондитерским шедевром от поварихи Варвары.

А князь все объяснял притихшей Жанне, что не мог поступить иначе, что остановить вторжение — не в его власти, но он ищет графское семейство. И, хотя это противоречит законам Сумеречного королевства, готов признать ее, смертную девушку, равной верийцам. Маледиктус истреплет его имя, если узнает о Жанне, а Кейн способен на любой жестокий поступок, чтобы удержать своих подданных в подчинении.

— Возможно, в твоих глазах я всегда буду чудовищем. Но ты не справедлива ко мне: я никогда не скрывал своего отношения к тебе. Я искренне желаю тебе добра. Что касается других: такова природа верийцев, даже если ты с чем-то не согласна.

Они уже давно остались вдвоем. За окном сгустилась чернильная ночь, появились россыпи звезд. Горячий чай согревал, тело начинало ломить: лихорадка не заставила себя долго ждать.

Слуги развели огонь в камине, но свет зажигать не стали. Так они и сидели напротив друг друга: молодая девушка и древнее чудовище.

— Что же мне делать, князь? Я люблю свою семью и сделаю все, чтобы их спасти. А ты предлагаешь мне остаться с тобой и просто ждать. Это настоящая пытка. Сидеть, сложа руки, наслаждаться жизнью, пока умирают другие. Твой мир убьет меня. А твой король убьет все то, что мне дорого.

— Я должен вернуться в Лорин. — Горько ответил он. — Я позволил себе упустить время. Если ты хочешь увидеть свою семью, прояви терпение: не пытайся уйти, доверься мне. Это все, что я могу сделать. До других смертных Лорин мне нет дела, с их обреченностью придется смириться.

Фауст и сам понимал, что ситуация вышла из-под контроля. Он давно не появлялся в Лорин, подчиненные работали самостоятельно. Гевальт не встревожился, когда доклады стали приходить все реже.

В Лорин было много свободной магии, но она не давалась в руки бессмертным. Это была другая энергия. Живая и неподвластная верийцам, такая же своевольная, как Жанна де Стрейн. Она меняла захватчиков.

Да и сама девушка менялась под воздействием Вереса: в Лорин он встретил своенравную, но милую леди, в этом мире все демоны вышли из-под контроля Жанны. Она не сдерживалась, вела себя дерзко и своевольно.

— Знаешь, когда мы были детьми, я, Маргери, Луи и дети наших слуг, мы все играли вместе. Я уже говорила: наш род обеспечен, но не слишком богат. И отец всегда говорил, что высокомерие не красит человека, а простолюдины — такие же достойные люди, как мы. Просто бедные. Так сложилась их судьба.

Так вот, однажды мы играли в прятки в парке. Стояла зима. Такая же холодная, как в этом году. Мы прятались и искали друг друга по очереди, все было хорошо. А когда сгустились сумерки, Луи нашел почти всех, кроме Маргери. Мы стали звать ее. Она была младше нас всех, ей было всего пять.

Маргери не отзывалась. Мы забеспокоились, обошли весь парк, стало совсем темно и мы позвали на помощь взрослых. Люди искали ее до рассвета, я и Луи сидели в гостиной вместе с мамой. Мы не спали всю ночь, только всхлипывали и прижимались друг к другу.

Ее нашли уже утром. Она уснула на конюшне, под боком своего пони. За эту ночь я поняла, что нет ничего дороже семьи. И поклялась, что, если кому-то из них будет угрожать опасность, я сделаю все, чтобы спасти их, а не буду сидеть и молча ждать в гостиной. Отдам свою жизнь, если потребуется. Я знаю, мой брат и моя сестра сделают то же самое для меня или для отца с матерью.

Я люблю их, а они любят меня. Я хочу вернуться к ним. Ведь именно сейчас их жизнь в опасности. Я готова довериться тебе, но если будет хотя бы призрачная возможность вернуться домой… Я не упущу этот шанс. Почему ты избегаешь меня? — Вдруг спросила Жанна. — Я настолько противна тебе?

— С чего ты взяла?

Фигура князя застыла в кресле, по алому мундиру плясали тени от огня, на бледном лице светились янтарные глаза.

— Ты можешь изменить меня.

— Ты действительно этого хочешь? — Снова жадный блеск в глазах.

— Да.

Она подошла к нему и опустилась на колени перед его креслом. Дрожащей рукой она ухватилась за бинты. Князь перехватил ее ладонь, крепко сжал и поцеловал.

— Прошу тебя. — Нервно произнес он. — Не сейчас и не так. И я не пью кровь, Жанна. Я же тебе объяснял. Я не хочу, чтобы ты жертвовала собой. Не так.

— А когда? — Она вскинула на него рассерженное личико. — Ваш король пьет. Это так делается? Вы отравляете человека своим укусом, и он меняется…

Она вдруг четко осознала это. Именно таким способом верийцы создавали полукровок. Но выживали не все, настолько ядовита была чужая природа. Некоторые, напротив, не менялись, побеждали в этой схватке. Все решал случай. И собственное желание жертвы. Нельзя было заставить измениться насильно.

— Я не могу. Это опасно. — Он подтвердил ее догадку, глаза тревожно забегали. — Просто укусить недостаточно. Это долгий и сложный процесс. Не за один день, не за неделю. Тебе стоит отдохнуть.

Как сложно было бороться с этим соблазном! Хотелось впиться зубами в ее руку, распустить нити чужой души и проникнуть, наконец, в это загадочное сознание. Прочитать короткую, но яркую жизнь, поделиться своей, дать силу и бессмертие. Фауст помог ей встать, кивнул расторопному лакею, что появился в комнате. Слуга бережно подхватил девушку за локоть, повел за собой.

— Он вернется, князь! Я знаю. Не будь же трусом! — Воспротивилась Жанна.

— Ты не смеешь меня так называть! — Он вдруг стал чужим и далеким.

Девушка невольно отшатнулась.

— Еще не время. — Сухо добавил вериец.

Нельзя рисковать. Обреченность и смирение, с которыми был сделан выбор его гостьи, не устраивали Фауста.

— Держись, девочка. Борись! — Графиня сквозь пелену слышала старческий голос. — Ты тут все с ног на голову перевернешь, девочка. — Она покачала головой. — Больно живая. И чужая.