Мне почудилось, что стены этого ущелья, как в древнем мифе, начали сходиться, и могут схлопнуться в любой момент, растерев меня в порошок. Подчиняясь безумной мысли, что мне необходимо успеть проскочить между ними, я шагал всё быстрее, потом перешёл на бег. Пальто расстегнулось, косой и жёсткий ноябрьский ливень ударил меня прямо в грудь, а ледяной ветер облепил рубашкой мокрое тело. Но я не стал застёгиваться, я боялся остановиться и бежал, пока не увидел вдалеке несколько горящих окон. Дождь заливал мне глаза, и преломлённые водными линзами светящиеся точки играли, переливались, превращались в звёзды, указывавшие мне путь.
Когда я наконец добрался до здания со светящимися окнами, то понял, что стою перед той самой детской библиотекой, в которой размещалось теперь моё переводческое бюро. Дорога домой отсюда мне была знакома. Простояв на пороге конторы минут десять, я наконец пришёл в себя, запахнул пальто, и, ссутулившись, побрёл к себе.
Хотя, отперев тяжёлым медным ключом входную дверь, я первым делом отправился принимать горячую ванну, уберечься от болезни мне не удалось. Всю ночь меня преследовали душные видения: я то оказывался под палящим солнцем в бескрайней пустыне, в которой, сколько ни иди по раскалённому песку, сдвинуться ни на шаг вперёд не получается; то вдруг вяз в болоте посреди тропического леса. В один из особенно страшных моментов, когда мне начало казаться, что воздух в этом мире скоро закончится и я непременно умру, кошмар чуть ослабил свои тиски, и я, задыхаясь, с трудом выплыл из пучин сновидения на поверхность.
Постель была мокрой насквозь. Меня била дрожь, лоб горел, а в горле пересохло. Собрав все оставшиеся силы, я еле откинул придавившее меня одеяло и несколько долгих минут просто лежал на кровати, не в состоянии подняться на ноги. В ушах мерно стучала кровь, и звук её биения рисовал в моём воображении роты солдат, маршем проходящих мимо трибуны, с которой я принимал парад. Стоило мне прикрыть глаза, чтобы получше рассмотреть это призрачное воинство, как водоворот сна опять затянул меня с головой.
В следующий раз я очнулся от сильнейшего холода, который пронизывал всё моё тело. Озноб колотил меня так, что нелегко было даже поднести ко лбу руку, чтобы проверить температуру. Я попробовал было дотянуться до пола и подобрать сброшенное одеяло, но достать его никак не получалось. Пришлось пойти на хитрость: устроившись на самом краю кровати, я качнулся и свалился вниз. Теперь выбора у меня больше не оставалось: чтобы не провести остаток ночи на холодном паркете, надо было заставить себя встать и, нащупав одеяло, по меньшей мере, укрыться снова, а если получится – то и выбраться на кухню за аспирином.
Однако всё произошло совсем иначе, чем я предполагал. Когда я ещё стоял на четвереньках на полу, пытаясь нашарить в кромешной темноте невесть куда запропастившееся покрывало, в глубине комнаты мне послышался чей-то отчётливый вздох.
Окна оставались плотно зашторены, и из-за пасмурной погоды небо было совсем чёрным. Было, наверное, четыре или полпятого ночи – глухое время, когда последние гуляки уже вернулись по домам, а честные труженики досыпают в своих койках последние сладкие часы, фонари уже погашены, и улицы города пусты, как при чумном карантине. В комнате моей от этого царил полный мрак, который растворил в себе и очертания мебели, и чёрный прямоугольник прохода в коридор, и пол, и потолок со стенами. Поэтому разглядеть того или то, что находилось, если полагаться на слух, всего в нескольких шагах от меня, не было никакой возможности.
При всей невероятности услышанного мной звука, мной овладела полная уверенность в том, что он мне не почудился. Я прижался спиной к кровати и, боясь быть застигнутым врасплох, выставил вперёд руки. Потом сглотнул и хриплым голосом (лишь бы он не сорвался в истерический визг!) спросил:
– Кто это?
Вспоминая это мгновение, я понимаю, что всерьёз рассчитывал услышать ответ. Вздох был настолько настоящим, что я даже не стал задаваться вопросом, как неведомый гость сумел проникнуть незамеченным в мою квартиру, а просто воспринял это как данность. Я так и сидел на полу, слепо поводя перед собой дрожащими от усталости и напряжения руками, сдерживая рвущееся из груди дыхание и напрасно вслушиваясь в тишину. Больше не раздалось ни единого шороха; но только проведя в такой нелепой позе ещё добрых десять минут, я смог убедить себя в том, что послышавшийся мне звук был, очевидно, отставшим кусочком сна. Это помогло мне набраться храбрости и, поднявшись наконец с пола, на ощупь найти кнопку настольной лампы. Вспыхнувший свет ещё раз доказал, что меня просто разыграло моё воображение. В комнате никого не было. Решительным броском я достиг настенного выключателя и на трясущихся ногах осмотрел всю квартиру, особенно внимательно изучив то место, откуда, как мне казалось, шёл звук.
Удостоверившись, что во всём доме, кроме меня, больше никого нет, я уселся на кухонном диване и достал из буфета хранившуюся там коробку с лекарствами. С торчащим из подмышки градусником я ворошил белые бумажные упаковки и тюбики с таблетками, пока не обнаружил быстрорастворимый аспирин и ещё что-то жаропонижающее. Столбик ртути вплотную подполз к отметке в сорок градусов и лишь там задержался; положение было серьёзным, так что на всякий случай я выпил и шипучий аспирин, и другую таблетку. Сырая вода из-под крана отдавала ржавчиной и хлоркой, но я глотал её так жадно, что не обращал внимания на тонкие струйки, стекавшие вниз по подбородку. Только утолив жажду и утираясь рукавом халата, я с улыбкой вспомнил кадры из какого-то виденного мною фильма, в котором скитающийся по пустыне странник так же яростно набрасывался на источник в случайно встретившемся оазисе. Что ж, этой ночью я тоже бродил по барханам...
Набрав про запас большую кружку воды и так и не погасив свет на кухне и в прихожей, я вернулся в постель. К утру температура немного спала, но ещё больше недели я не отваживался выходить на улицу дальше продуктового магазина под домом. Даже эта скромная экспедиция требовала от меня столько усилий, что всякие мысли о возвращении в переводческую контору немедленно вызывали слабость в коленях и лёгкую тошноту.
