Прикрываясь от дождя крышкой капота, Трэш, ковыляя и оступаясь на ровных местах, поплелся по дороге.

До грузовика он добрался после того, как обнаружил еще две легковые машины. Возле одной тоже благоухали человеческие останки, в ней он ничем не разжился, рядом со второй костей не оказалось, в ней нашлась большая бутылка сладкого газированного напитка и пакет с омерзительной тухлятиной, которую пришлось отшвырнуть за обочину.

Пластиковую бутылку Трэш пробил когтем, после чего залил в распахнутую пасть содержимое. Оно, как и съеденный до этого хлеб, тоже отдавало химией. Да, гадость несусветная, но хоть какие-то калории с нее перепадут, сейчас не та ситуация, чтобы привередничать.

Фура заставила резко заволноваться, - уж очень она здоровенная, возможно, в ней полным-полно еды. Кабина ничем не порадовала, хотя в ней и попахивало съестным, но Трэш, как ни извивался в тесноте, свернув руль и выдавив стекло, обнаружить источник заманчивых ароматов не сумел и списал учуянное на застарелые, въевшиеся в обшивку запахи.

Ну да и ладно, зато в таком огромном прицепе непременно что-нибудь сыщется.

С этими мыслями Трэш когтями разделался с замками, и распахнул двери. Внутри оказалось темновато, зрение, и без того барахлившее, окончательно стало бесполезным. Отвернувшись, убедился, что, если не считать помехи от дождевых струй, видимость приемлемая. Должно быть, глаз так скверно работает только в замкнутых помещениях или причина в чем-то другом.

Но даже с некачественной картинкой Трэш понял, что здесь полным-полно картонных ящиков: маленьких и больших, разных форм, причудливо сложенных по всей площади. И, что самое паршивое, едой в прицепе не пахло совершенно.

В ящиках обнаружились различные бесполезные предметы: сантехническое оборудование, керамическая плитка и прочее в таком духе. Сам себе не веря, Трэш разодрал десятка три, но без малейшего толка.

Полный облом.

Присев на груду рассыпавшегося из ящиков содержимого, уставился на вход с разочарованием. Но тут же голову осенила замечательная мысль, скрасившая осколки разбитых надежд.

Жаль, конечно, что она не склеила их, но хоть что-то.

Здесь ведь сухо, ни одна капля не попала, только возле входа их ветер заносит. Достаточно прикрыть двери, и можно позволить себе полноценно отдохнуть, а не бродить по дороге в поисках жалких крох, прикрываясь при этом гнутой железякой. При столь отвратительной видимости он, даже если не нарвется на неприятности, вряд ли отыщет пищу в количествах, достаточных для компенсации потерянной на ее поиски энергии, слишком уж погода неподходящая.

Итак, решено, эта машина, как минимум, на одну ночь станет пристанищем Трэша. Очень плохо, что она не оправдала надежды разжиться едой, однако, защита от непогоды тоже дорого стоит.

Однако, с питанием надо что-то решать, причем, срочно. Диета с употреблением абрикос и недозрелых кукурузных початков быстро доконает Трэша без посторонней помощи. Внутренний голос подсказывает - полученные ранения сами по себе не залечатся, потребуются, как минимум, две полноценные вещи: продолжительный комфортный отдых и усиленное высококалорийное питание.

Этому голосу Трэш доверял безоговорочно, ведь тот его еще ни разу не подвел.

Проснулся от угрожающего звука - громко пророкотал автомобильный мотор. Машина, судя по звуку, тяжелая, проехала опасно близко, складывалось впечатление, что еще бы чуть-чуть и по уху чиркнула. Инстинктивно дернувшись, Трэш болезненно заурчал - резкое движение вызвало вспышку боли в простреленном боку. Тут же заныли и запекли обожженные места, стало тошно, а во рту проявилось омерзительное послевкусие, заставившее заподозрить, что всю ночь он занимался тем, что жадно грыз встреченные по пути гниющие кости, закусывая это дело отборнейшим дерьмом.

Кстати, насчет ночи - а она ведь прошла. На дворе стоит ясный день, и, судя по углу наклона солнечных лучей, пробивающихся в щелку между створками дверей и внутренним ощущениям, он даже не в разгаре, а приближается к вечеру.

Это сколько же Трэш провалялся вот так, на всеми видном месте, посреди дороги, где разъезжают непонятные машины?!

Великое чудо, что его до сих пор не добили. Вот как можно пережить такие трудности и в итоге вести себя столь беспечно? Холод и усталость - не оправдание.

Глупо. Крайне глупо.

Трэш, стараясь двигаться аккуратно, дабы не выдать себя хрустом раздавливаемой сантехники, пробрался к дверям, посмотрел через щелочку между створками и не увидел за ней ничего подозрительного: ровная лента дороги уходит вдаль; те самые тополя, к которым он вышел в пропитанном водой мраке, тянутся вдоль нее одним реденьким рядком; асфальт успел просохнуть.

Да уж, и правда кучу времени потерял.

Уши, похоже, оголодали и начали капризничать, как и все остальное, поэтому работали скверно, ничего не подсказывали. Так что, Трэш не торопился выбираться, колебался. Даже начал подумывать, что лучше остаться здесь до темноты, она прикроет его рывок к лесополосе, примеченной по другую сторону от дороги. Но этот вариант не понравился, ведь кто знает, что за люди здесь разъезжают, вдруг они решат проверить фуру.

В то, что вернется водитель, после найденных ночью развороченных автомобилей и человеческих останков не верилось совершенно. Непонятно, что здесь происходит, зато понятно, что просто так машины посреди дороги бросать не станут (а уж свои кости - тем более).

Наконец, набравшись решимости, рывком распахнул обе створки и спрыгнул на асфальт.

Пожалел об этом тут же, причем сильно. Спину при приземлении свело столь неистовой судорогой, что Трэш непроизвольно засипел, заскулил, выгнулся затылком назад, припав на колено. Выматывающий приступ, набросившийся ни с того, ни с сего, сдавал позиции неохотно, отпускал понемногу, неспешно, растягивал извращенное удовольствие, уподобившись мучителю Мазаю.

Трэш, приняв позу покалеченного морского конька, все еще продолжал постанывать, неуклюже пятясь в сторону зарослей, когда до ушей донесся угрожающий звук. Резво развернулся и неприятно поразился - фуру объезжала машина: темно-синяя, легковая, низко посаженная. Водитель и пассажир таращились на возникшее перед ними чудище глазами по размерам превосходившими рекордные тыквы, а когда проскакивали мимо, чуть шеи не свернули, изворачиваясь, чтобы не потерять из виду.

Проклиная невыносимую судорогу, так некстати отключившую слух, Трэш поковылял на ватных ногах в сторону лесополосы, на ходу поскуливая от боли и, несмотря на это, с недоумением размышляя над очередной странностью.

Проехавшая машина похожа на те, которые он находил брошенными неподалеку. Ни намека на неброскую пятнистую раскраску, нет сеток на окнах, стальных пластин, шипов и прочего, чего хватало на транспорте преследователей. Те немало усилий потратили на его неказистую переделку, а здесь ощущалась первозданность замысла, а не его уродование. Пассажир и водитель одеты в легкомысленные легкие рубашки, а не камуфляж или кожу, вооружения Трэш у них не заметил, и по всем подмеченным признакам предположил, что у них его нет.

Чудные какие-то, совсем на Мазая и прочих непохожие. Может, зря он так торопится к зарослям, может, они ему не враги?

Нет, нельзя быть настолько доверчивым, ведь ситуация полностью непонятная. Уж, лучше поспешить, не стоит дожидаться, когда шкура украсится новыми отметинами, ему и старых хватает.

До поросли молодого ясеня Трэш добрался вовремя - мимо, не заметив его, проехала еще одна машина, выглядевшая настолько же абсурдно-мирно на дороге, засыпанной разгромленным транспортом и человеческим останками. Он разглядел пожилую женщину на пассажирском сиденье. Даже не понял, кто это, но внутренний голос подсказал, что до этого их не видел, мучили его исключительно мужчины.