Не бывает таких совпадений. В смысле, не бывает, чтобы они были по-настоящему случайными.

Это Вотан знал, как никто другой.

Лица семи всадников были закрыты черной тканью. Здесь, в пустыне, это было вопросом не обычая, а здравого смысла. И все же, определить среди них предводителя, одного из младших адептов Лефевра, не составляло ни малейшего труда. И даже не из-за характерных для колдунов Халифата светлых глаз, контрастировавших с темной кожей. Слишком ярко сияли, несмотря на дорожную пыль, золотой воротник, браслеты и пояс. Слишком властно, уверенно он держался. Как будто люди перед ним были лишь пылью под его ногами.

Пожалуй, в глазах слуги Халифата так оно и было.

— Господин…

Яруб склонился в подобострастном поклоне. Стоявший за его правым плечом Джамиль повторил его жест, хоть на какие-то мгновения и позволил проникнуть на свое лицо выражению бессильного гнева. Черных ненавидели. Пожалуй, все ансарры разделяли эту ненависть. Но поделать с этим они ничего не могли: вздумай они бунтовать, вся деревня полегла бы под выстрелами пары солдат со штурмовыми винтовками Дозакатных.

Что уж говорить об адепте, перед которым ансарры испытывали не меньше священного ужаса, чем их черная родня?

— Господин, мы не ждали вас так скоро, — продолжал знахарь, — Мы успели собрать не так много, но надеюсь, что великий халиф Намир оценит по достоинству наши дары.

Адепт перевел брезгливый взгляд на сваленные в кучу дары, которыми маленькое племя откупалось от всесильной империи, властвовавшей над континентом. Керамика, изделия из глины и кости. Кожаные доспехи для воинов и сушеное мясо, незаменимое в дальних походах. А самое главное — пара горстей золотой пыли, адским трудом отмытой из золотоносного песка. Главное, ради чего Халифат вообще до сих пор позволял племени условно-свободно жить на условно-своей территории.

— Мало, — фыркнул адепт, — Твои обезьяны совсем обленились.

— Господин, но вы должны понять… В прошлый раз у нас забрали слишком много трудоспособных мужчин. Те, кто остались, работают медленнее… А времени было немного…

— Молчать! — рявкнул черный, — Я никому и ничего не должен! Ты знаешь, что вы должны делать, чтобы покупать свою свободу. Если вы этого не делаете, выходит, своей свободой вы не дорожите.

Вотан уже знал, что это значит: в конце концов, первые ансарры, с которыми он встретился, были рабами, используемыми Халифатом на самых тяжелых и неблагодарных работах. Насколько он знал, такими были большинство представителей их народа, за вычетом тех, кому выгоднее было дать определенную степень свободы.

— Скольких вы заберете на этот раз? — спросил Яруб обреченным тоном. Он уже потерял таким образом сына. Но бороться с Халифатом знахарь был не в силах.

— Подумаю, — отмахнулся адепт, после чего в его голосе вдруг появились какие-то гаденькие нотки:

— Впрочем, в одной претензии ты прав. Мы забрали много трудоспособных мужчин, и нам ни к чему ослаблять золотодобытчиков еще больше. Халифу и его верным служителям давно нужны свежие наложницы. А ну-ка, созови сюда всех девочек и женщин племени!

Джамиль заскрежетал зубами. Вотан знал, что у воина была молодая и красивая жена, которая наверняка заинтересует черных. Заметил его реакцию и один из солдат Халифата, предупредительно нацелив на Джамиля винтовку, но пока не торопясь стрелять.

Прочие же солдаты с энтузиазмом ринулись кнутами и пинками сгонять, как скот, перепуганных женщин. Кое-как выстроив их в шеренгу, адепт заставил их открыть лица и стал проходиться вдоль ряда, ощупывая и комментируя каждую:

— Эта уже стара… А эта страшна, как задница шайтана… А вот эта очень даже хороша. Пожалуй, оставлю ее себе. А тут у нас что? Еще не созрела, но уже видно что будет писаной красавицей. Ее тоже берем. Дальше…

Всего он отобрал четырнадцать девушек — почти треть племени. Тринадцати из них по его приказу надели колодки, соединив одной цепью, привязанной к луке седла. Четырнадцатую, отобранную лично для себя, — Нагму, — адепт посадил перед собой. Ей не придется идти пешком, но счастливой по этому поводу она явно не выглядела.

А между тем, Вотан вдруг понял, что аргументы, которыми он убеждал себя оставаться в палатке, стали казаться чем-то до отвращения мелким и неважным. Наверное, стоит пережить полное крушение идеалов, чтобы выковать в пламени личного Ада свои собственные идеалы. Наверное, он вдруг понял, что расчет и здравый смысл склоняются перед простым принципом. Не дать случиться тому, чего ты не хочешь.

А может быть, дело в том памятном разговоре с Ярубом. Вотан боялся подвести людей, которые спасли его. Боялся глупой выходкой завести их в западню, из которой нет выхода.

Но он знал, что выход есть. А значит, можно не бояться.

Не бояться и делать то, что считаешь правильным.

Из палатки Вотан вышел с открытым лицом. То еще лицо было, если честно: он никогда не принадлежал к числу тех, кто считал пиратскую повязку на глазу чем-то крутым. А учитывая, что черты лица у него были тонкие и изящные, ни капельки не брутальные, смотрелось это и вовсе не столько круто, сколько нелепо. Хотя слегка сглаживали картину раздуваемые пустынным ветром длинные темные волосы, делавшие его силуэт визуально немножко больше.

— Господа, прежде чем вы уйдете, я хотел бы задать вам один вопрос, — громко сказал он на Дозакатном языке.

Адепт бросил на него удивленный взгляд, после чего воззрился на перепуганного Яруба:

— Подлый шакал! Ты сговорился с чужаками?!

Знахарь даже не нашелся, что ответить. Казалось, ужас сковал его, как лед реку.

Но ему и не требовалось говорить.

— Теперь два вопроса, — снова подал голос Вотан, — Первый: вы полагаете, что вежливо говорить с кем-то другим, игнорируя тех, кто обращается к вам?

— Ты вздумал учить меня манерам?! — взвился черный.

— …и второй вопрос, — невозмутимо продолжал чужестранец, спокойно приближаясь к всадникам, — Интересовало ли вас когда-нибудь… как умер Лефевр?

Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. На какие-то секунды воцарилась тишина. Даже ансарры, не верившие в Лефевра и вообще Владык, не могли помыслить о том, чтобы сказать такое вслух. Что уж говорить о черных?

Первым нашелся, что сказать, адепт. Что, в общем-то, не удивляло.

— Богохульник! — закричал он, — Да за такие речи тебя протащат лошадьми до самой столицы! Взять его!

— А лошади верят в Лефевра? — невинно осведомился Вотан, — Кстати, ты никогда не задумывался над таким вопросом? Почему боги, все из себя такие всемогущие, перекладывают наказание богохульников на смертных? Может, им плевать на то, что считает богохульством человек? Или просто они не такие уж могущественные?

Адепт жестом остановил своих солдат и расхохотался:

— Ты хочешь увидеть могущество Лефевра, чужеземец? Узри же!

Один из браслетов на его левой руке рассыпался иридиевой пылью. В руке черного колдуна начала собираться энергия для разрушительного разряда молнии.

— Неплохой фокус, но не более того, — пожал плечами чужеземец, — Как насчет того, чтобы сравнить на практике силы наших богов? Помериться, так сказать, у чьего бога длиннее?..

Адепт Лефевра снова расхохотался:

— Не смеши меня, язычник. Христианский Бог не проявлял себя с библейских времен.

— О, ты знаешь, что такое Библия? — с легким удивлением переспросил Вотан, — Любопытно. Только вот есть одно «но». Я не христианин.

Он улыбнулся, вспоминая главную истину, что осознал накануне своего падения. Истину, даже сейчас наполнявшую его спокойствием и силой.

— Единственный мой Бог — это я сам.

— За подобную ересь я сдеру с тебя кожу и залью глотку расплавленным свинцом, — пообещал адепт, — После того, как ты падешь ниц перед могуществом Лефевра. Что ж… Твори свою магию, чужеземец. У тебя одна попытка.

Вотан улыбнулся. Ему и была нужна лишь одна попытка. На одну попытку у него и были силы. На одно применение чар, что когда-то открыли для него, что значит наполнять заклинания не заемной силой, а лишь своим внутренним светом.