И это была не фигура речи: хотя они находились в субреальности его подсознания, Амброус чувствовал, как неконтролируемое божественное могущество практически вырывает из его рук контроль. Владычица Ильмадика могла и его самого вышвырнуть отсюда, столь велика была ее ярость.
Нет. Это Амброус понял мгновением позже. Не ярость это была. Точнее, ярость там тоже была, но дело было не в ней. Она лишь прикрывала истинную причину, по которой Ильмадика утратила над собой контроль.
Она была напугана. Впервые в жизни Первый Адепт видел свою богиню, — бессмертную, всемогущую, великую богиню, — по-настоящему напуганной. Это казалось странным, противоестественным…
…и вызывало отчаянное желание защитить ее от всего.
— Не бойся, Госпожа, — подал голос король в перерыве между ее матерными выкриками, — Я никому не позволю причинить тебе вред. Никому и никогда.
— Ты не понимаешь! — истерически воскликнула женщина, и экспрессивный взмах хрупких ладоней породил волну искажения окружающего пространства, лишь на мгновение показав сокрытый за роскошью тлен.
— Я… — начал было Амброус, но богиня оборвала его:
— Ни хрена ты не понимаешь! То, что он мог узнать! Если он получит это оружие, то сможет уничтожить меня! Убить мою личность! Превратить в безвольную куклу! Сделать со мной все, что захочет!
— Я не позволю ему этого сделать! — пылко ответил контроль.
И весь сжался, поймав ее холодный взгляд. Сквозь отрешенность ментальной связи он ощутил, как все тело начинает ломать боль. Жестокая, выкручивающая боль, какой достойны те, кто разочаровывает Владычицу.
— Ты обещал, что он не сможет ничего узнать, — ответила богиня, — Что ни одна мышь не проскочит. И что же? Он узнал! И мы даже не знаем, как много!
Устремив на мужчину немигающий взгляд, она произнесла всего три слова, резанувших по его сердцу, как зазубренный нож:
— Ты меня подвел.
В первый момент единственным, что ощутил Амброус, стала жгучая обида на несправедливое обвинение. Ведь он обещал лишь что Килиан и повстанцы не получат доступа к оборудованию Убежища! Ведь даже сама Ильмадика не догадалась вовремя, что предателю хватит наглости ворваться в Тюрьму Богов!
Мгновением позже пришло раскаяние. Да, он не знал. И она не знала. Но он не имел права на незнание. Он должен был подумать, догадаться, сообразить. Из-за его ошибок… из-за его глупости… из-за его несовершенства Владычице угрожала опасность. И он ничего не мог сделать, чтобы исправить то, что натворил!
— Госпожа… — король сам не понял, как оказался на коленях, — Пожалуйста, прости меня.
Но богиня лишь отвернулась:
— Твои извинения ничего не изменят. И ничем мне не помогут.
Все так же не глядя на не оправдавшего надежд адепта, она продолжила:
— Я больше не могу надеяться на твою защиту. Я не могу чувствовать себя в безопасности в Идаволле, — по крайней мере, пока ты не принесешь мне или не уничтожишь Стиратель.
Это был намек, прозрачный намек. Что еще не все пропало, что еще есть какая-то надежда. Что она помнит его былые заслуги и все еще хоть немного верит в него. Что он еще может оправдаться в ее глазах…
Амброус Идаволльский чувствовал, что недостоин такой милости.
— Я останусь здесь, — продолжила Владычица, — В Гмундне. Восстановлю укрепления и защитные системы, чтобы при необходимости выдержать осаду. С собой возьму двадцать самых надежных адептов: тех, кого отберу сама. Тех, на кого могу положиться.
От осознания того, что он больше не принадлежит к их числу, король испытал жгучее желание покончить с собой на месте.
— Остальные в твоем распоряжении. Делай, что хочешь, шпионь за мятежниками или отправь войска ко всем трем базам, но Килиан НЕ ДОЛЖЕН заполучить Стиратель.
— Но на какой из баз он находится? — спросил Амброус, изучая появившиеся перед ним записи древней разведки. Детальное расположение, координаты, ориентиры, планы помещений, бесполезные уже сведения об охране.
И ни слова о главном.
— Да я сама не знаю! — раздраженно бросила Ильмадика, — Разведка тогда подвела меня. Как и ты сейчас.
Дрогнув, как от удара, Амброус нашел в себе силы собрать все остатки уверенности в себе. Напомнить себе, что он не глупый растерянный мальчишка в тени своего отца, а Её Первый Адепт.
— Я больше не подведу тебя, Владычица. Верь мне: я не позволю им переиграть нас снова.
Ильмадика лишь слабо улыбнулась. И столько сдерживаемой боли было в этой улыбке, что король немедля испытал желание прямо сейчас идти войной на тех, кто заставил ее бояться.
Взыскать с них за каждую её слезу.
— Я верю тебе, Амброус. Я все еще тебе верю. И в доказательство я научу тебя важнейшему из своих заклинаний. Тому, чему не научила никого другого и никогда не рискнула бы научить того, кто мог бы использовать это против меня. Я надеюсь, что это поможет тебе… спасти меня.
Ради того, чтобы спасти ее, — ради привилегии, которую предатель Килиан увел у него из-под носа, — Амброус готов был на все.
К огромному облегчению князя Альбаны, его замок больше не был штабом повстанцев. После уверенной победы над орденскими войсками все командование незамедлительно перебралось в Стерейю, власть над которой прочно взяла в свои руки вдовствующая графиня Селеста Карстмеер.
Ее кабинет, — строгий, по-военному суровый и практичный, — до сих пор, казалось, нес на себе отпечаток прежнего владельца. Не вязался этот образ с нежной и возвышенной леди, какой была Селеста. Не подходил он и Маврону Карно, который, скорее всего, даже не открывал его дверей на протяжении своего недолгого правления. Казалось, что здесь до сих пор незримо присутствует граф Ворден, тот, кто не побоялся открыто выступить против короля во имя своего Бога и кто поставил слишком многое на свой клинок.
«Простите меня, граф, если сможете», — мысленно сказал Килиан призраку умершего противника. Пусть глупа была попытка силами одного графства свергнуть власть Ордена; быть может, для этого благородного воина умереть в бою было бы лучше, чем быть казненным как мятежник.
Быть может.
Те, кто собрались здесь сегодня, продолжали его дело. И наверное, подумалось ученому, граф был бы доволен, если бы это увидел.
А может, опечалился бы, что это происходит без него.
Явно чувствовала неуловимую ауру графа и Селеста. Ей находиться здесь было особенно неуютно: там, где все напоминало о ее умершем отце. Но крепко сжав зубы, графиня отказалась перенести совещание в другое место. Она не желала бежать от своей боли. Она желала прожить ее полностью.
Вот теперь Килиан ощутил к ней искреннее уважение. Ради этого стоило даже потерпеть испепеляющие взгляды, которые она на него кидала.
Тем более что он их заслужил.
Леинара уже не пыталась скрывать свое состояние: под широким платьем без выраженной талии легко угадывался округлившийся живот. О ее беременности от короля Амброуса было объявлено накануне. И Килиан многое отдал бы, чтобы увидеть лицо брата, когда тот узнал об этом.
Исключительно из естественнонаучных соображений, разумеется.
Тэрл, как всегда, держался невозмутимо. Казалось, ничто, никакая сила не сможет заставить этого человека-скалу потерять хладнокровие. Шрамов на его теле за время полета к Гмундну прибавилось, но кажется, он обращал на это даже меньше внимания, чем та же Леинара.
Не удавалось прочитать и Фирса. Начальника идаволльской разведки Килиан знал плохо, но сразу же понял: даже если кажется, что ему удалось уловить какие-то отражения эмоций на невзрачном лице, никто не может поручиться, какие из них настоящие, а какие — искусная маска.
Немногим проще было прочитать и графа Рогана. Этого человека, однако, Килиан знал несколько лучше: им доводилось встречаться еще в Иллирии. Сам Роган эту встречу вряд ли помнил, но вот Килиан уже тогда готовился к предстоящему плану освобождения Владычицы и знал, что посол может сыграть в нем свою роль.
Оставшийся гость был Килиану незнаком, да и присутствовал он там лишь частично, если можно так выразиться. Как шепотом пояснила Лана, Габриэль Пламенный был единственным из иллирийских магов, кто умел общаться на большом расстоянии не только с помощью привычной мыслесвязи, но и направляя свой образ в проявленный мир. И хоть полупрозрачный силуэт вызывал неприятные ассоциации с тем памятным днем, когда все началось, — там, в Проломе Стефани, — но зато это давало возможность хоть как-то согласовать действия с союзниками, воевавшими с Орденом у восточных границ.
