Вы все волки битые-перебитые. Даже женщина-врач. У неё три отметины от ранений, два из них пулевые. У тебя четыре и ты когда-то был порезан в лоскуты. Видимо, миномётная мина небольшого калибра рядом разорвалась или граната из подствольника. У капитана два пулевых и два осколочных. У старшины одно пулевое. Он молодой, но по самому краю ходил. Это по его глазам было видно. Этот парень на нас всех волком смотрел. Как на врагов народа.

Двое на втором этаже вас прикрывали как родных — до последнего патрона, а потом пустыми автоматами отбивались. Один автомат сплющен, у второго сбит приклад и оба ствола кровью и кусками кожи забиты. Ваши сослуживцы сами погибли, но вам отойти дали.

Вы трое всё, что у вас было, до железки отстреляли, от жажды умирали, но не дрогнули. Капитан в этой бронированной коробке сидел, хотя мог попробовать уйти, пока у него силы были. И заметь — никто не застрелился, хотя такая возможность была у всех. Лично для меня это показатель стойкости бойцов и всего подразделения в целом — необстрелянных щенков к вам не набирали.

Вот только неинтересно нам всё это. Здесь люди совсем иначе живут. Созреешь, сам о себе расскажешь, а по мелочам ты ни разу не соврал, хотя вполне мог. Люди всегда врут в мелочах. Им так жить проще. — Платон замолчал, и старший мичман тут же задал вопрос.

— Откуда знаешь, что не соврал?

— Дары разные бывают. Ты воду из воздуха достаёшь, а кто-то ложь от правды отличает. Только и всего. — Боцман, глядя Платону в глаза, медленно опустил подбородок.

До следующей точки Рона они добрались через шесть дней. Поначалу хорошая лесная дорога через сутки энергичного движения превратилась в узенькую тропку, выведшую отряд на обширную поляну и на ней пропавшую. Если бы не Тигр с Шушей, пришлось бы пробиваться через окружившие поляну густые кусты и переться дальше по лесной чаще. Осталось бы только бросить прицеп. Платон уже начал прикидывать, что и на кого ему нагрузить, а что просто оставить на месте, спрятав в кустах, но рядом неожиданно нарисовалась Шуша.

Большая кошка подошла с важным видом и ткнулась Платону в бедро, громко мурча и напрашиваясь на похвалу. У Платона выскочила картинка — нормальная лесная дорога. Начиналась он в самом дальнем углу поляны сразу за пятиметровой полосой густого кустарника. Сначала неширокая заросшая травой колея становилась шире, затем вливалась в небольшую прогалину и превращалась опять в лесную просёлочную дорогу. По этой дороге и дошла группа Лучника до, спрятанной глубоко в лесу, секретной военной базы.

Это была небольшая военная часть на, перезагружающемся каждые четыре месяца, кластере. Она должна была перезагрузиться ещё неделю назад, но, видимо, время перезагрузки сдвинулось и здесь. За два километра до части появилась граница кластера — лента лесной дороги, испещрённая грязными кляксами высохших луж, сменилась на ровную полосу тёмно-серого асфальта без единой выемки или изъяна.

Подходя, они услышали отдалённые редкие одиночные выстрелы. Оставив бо?льшую часть отряда прямо на дороге, Платон с Тайрой и грысями пошли дальше.

Метров за двести от военного городка дорога делала резкий поворот и её полотно сужалось. На всём оставшемся отрезке дороги, до крепких стальных ворот, на асфальте стояли бетонные блоки, казалось, набросанные хаотично. Проехать было можно, но скорость машины была бы минимальной.

Ворота части были закрыты, и сама она сильно отличалась от предыдущей. Трёхметровые бетонные стены венчали метровые металлические штыри с натянутой между ними колючей проволокой. КПП состоял из бетонных блоков с выглядывающими из амбразур крупнокалиберными пулемётами. Наверху блока стоял стальной колпак с торчащим из него стволом странного, похоже, скорострельного орудия. Платон остановился и проговорил в рацию.

— Кнопка! Подтягивайтесь. Без тебя не справимся. — Далёкие выстрелы продолжались, но это был не огонь на поражение, а, скорее, способ привлечения внимания. Одиночные щелкали раз в полторы-две минуты. Больше никакого шевеления на видимом Платону пространстве не было.

Ворота, блокпост с торчащим колпаком орудия, забор с колючкой и две возвышающиеся по углам забора капитальные вышки. Высотой метров в шесть, укреплённые металлическими листами и с торчащими стволами крупнокалиберных пулемётов. Обочины дороги были чисты, а лес за ними явно искусственно прорежен, и лезть туда Платону категорически не хотелось. Нарваться на мину там можно было как «здрасти».

— Радость моя! — Обратился Платон к Кнопке, легко дотащившей до него прицеп с немудрёными пожитками отряда.

— Глянь, пожалуйста, своими глазами. — Кнопка сразу же ответила.

— В левой вышке один. Стоит спокойно. В правой — наверху никого нет. Но один лежит или сидит внизу под стенкой. На КПП шестеро. Все стоят не двигаются. По всей территории около двухсот, но рядом с КПП больше никого нет.

— Ясно. Тогда я пошёл.

Кнопка! Смотри за изменением положения. Если кто двинется, тут же докладывай.

Егерь! Раскладывай свою бандуру и смотри за часовым на вышке. Если что, стреляй, но по команде. Вряд ли там живой, но на всякий пожарный присматривать за ним надо. — Проговаривая всё это, Платон менял оружие. Себе оставил только автомат с ПБС и лук с колчанами.

— Тайра! Со мной пойдёшь? — Девушка соглашающе угукнула. Она вообще была немногословна.

— Тогда вооружаешься как я и берёшь с собой две «Мухи». Повесишь их за спину. Отстанешь шагов на тридцать и всё повторяешь за мной. В случае опасности падаешь за ближайший бетонный блок, прикидываешься ветошью и не отсвечиваешь.

Платон шёл по дороге максимально доброжелательно. Повесил автомат на плечо стволом вниз, а руки расставил в стороны и немного приподнял вверх. Ни один часовой не будет стрелять по одиночному сдающемуся условному противнику. Сначала крикнет, выстрелит в воздух, вызовет разводящего и только потом откроет огонь на поражение. Устав караульной службы во всех мирах одинаков. Вояки те ещё бюрократы, но у них все законы кровью написаны.

До ворот Платон дошёл спокойно. Стальная калитка, разумеется, была закрыта, но Платон на неё и не надеялся. Следом, так же спокойно, дошла до калитки Тайра. Платон, к тому времени, разгрузился и достал из рюкзака сапёрную «кошку». Раскрутил её и, закинув на ворота, полез наверх. Перелезать он и не собирался — ворота тоже были густо оплетены колючей проволокой. Долез до верха, подтянулся и стал разглядывать внутренний двор. Разглядев всё, что нужно, Лучник хмыкнул, и неторопливо перебирая руками, стал спускаться обратно.

Встав на землю Платон, прикинул угол обстрела из, почти наверняка, автоматического орудия в стальном колпаке и отошёл с девушкой за шестой от ворот бетонный блок. Здесь была «мёртвая зона» — непростреливаемое пространство перед орудием, а у пулемётов никого живых не было. Жестом приказал девушке лечь, он разложил трубу гранатомёта, прицелился и нажал на кнопку.

Короткая огненная стрела воткнулась в край калитки. Грохот близкого взрыва ударил по ушам. Платон успел упасть в самый последний момент. Поднял голову — норма. Стрелял Платон не в серединку, а в район укреплённых петель. Теперь калитка была вогнута внутрь и висела на одной петле. Лучник подошёл, взялся за низ калитки и, напрягаясь, потянул вверх и чуть вбок.

Калитка с треском оторвалась от дверного проёма. Всё-таки от этих даров столько пользы. После чего Лучник отвалил в сторону, покорёженную стальную дверь и сторожко заглянул в проём, курившийся тротиловым дымком и пылью. То, что на базе остались одни пустыши, он ни на секунду не сомневался. В противном случае у КПП уже было бы всё население военной части и все пришлые не иммунные.

Где-то посередине короткого коридорчика стояла обычная металлическая «вертушка» как на всех проходных. Сбоку располагалась застеклённая со стороны «вертушки» комната для дежурного караула. Стекла теперь было выбиты, а внутри комнаты слышались обычные звуки издаваемые пустышами.

Платон знаком подозвал Тайру и показал рукой внутрь КПП. Защёлкали одиночные выстрелы, приглушённые глушителем. Пустышей было шестеро. Все раньше были серьёзными бойцами, что называется «в полной боевой форме»: чёрные прыжковые костюмы, подогнанные по фигуре, бронежилеты скрытого ношения с защитой шеи и паховой области, разгрузки в цвет костюмов, забитые всем, чем можно и, наверняка, нельзя, перчатки с обрезанными пальцами. Оружие было Платону незнакомо, но обвешано оптическими и коллиматорными прицелами и различными приблудами.