Знал ли он меня в лицо? Очень сложный и очень важный вопрос, ответ на который позволит понять многое. Если нет, всё очень просто: мой внезапный интерес к содержимому корзин был отнесён на аристократическую блажь. А спорить с дворянином — себе дороже. Поэтому не стал меня останавливать и препятствовать иным образом. Но эта его улыбка... Если знал, что плохо выспавшийся и хмурый молодой человек со слегка опухшим лицом — Рэйден Ра-Гро, зачем позволил мне приблизиться и унюхать хэса? Из любопытства: смогу или нет? Исключено. Не выглядел дядя дураком, который стремится потерять разрешение на торговлю в Антрее из-за двух несовершеннолетних бродяжек. Ой, как мне не нравится вчерашний день... Совершенно не нравится. Надо будет, когда вернусь, покопаться в протоколах дела и выудить у ведущего его дознавателя все подробности относительно торговца рыбой, который с первого взгляда опознал во мне «благородного». Сдаётся мне, не только рыбой он промышлял за свою долгую жизнь. Ещё надо будет поинтересоваться дальнейшей судьбой девчонки: куда попала, под чьё крылышко, как младенчика устроили.

Да, надо будет. Но это всё потом, потому что первым пунктом в распорядке моей городской жизни будет составление описи пострадавшего имущества и ознакомление с протоколом дознания относительно причин пожара в Приюте. А с результатами отправлюсь прямиком к Калласу. Просить о щедром пожертвовании, разумеется. Dan Советник снова будет надо мной измываться... Ладно, о грустном пока забудем. Грустное у нас впереди. В лице необъятной daneke Амиры, которую я вынужден буду ублажать. Всеми силами и со всем прилежанием.

— Марш спать, полуночник! — кричит ма откуда-то из коридора.

Опрокидываю в себя содержимое кружки. Бр-р-р-р-р! Остывшее, переслащённое, жирное молоко. Сколько мёда она туда вбухала? У меня же внутри всё слипнется.

На мгновение сжимаю фитиль свечи большим и указательным пальцами. Огонёк гаснет, только настоящей темноты не наступает: в окна библиотеки заглядывает луна. Ещё не полная, но близкая к тому. Мягкий лунный свет окутывает всё вокруг таинственным мерцанием, которое кто-то назовёт мёртвенным, а кто-то — серебряным. Я отношусь то к первым, то ко вторым. Попеременно. В зависимости от настроения, которое у меня скачет от просто дурного к очень дурному и обратно.

Всё, цели наметил, вешки расставил, можно и на боковую.

Лунная излучина, поместье Ра-Гро,

утренняя вахта

Оказывается, я совсем забыл, каково это: просыпаться на природе. Ну, не совсем на природе, конечно, в четырёх стенах, но стенах, за которыми шумит самый настоящий непроходимый лес. Еле глаза продрал, хотя и лёг рано, и спал без сновидений, крепко и беспробудно. А матушка уже нетерпеливо понукает:

— Пей молоко и пойдёшь в огород!

— Куда?

Я настолько ошарашен второй частью фразы, что забываю о смысле первой, и уничтожаю кружку парного молока за один присест.

— В огород, — повторяет Инис.

— Зачем?

— Тебе же нужно хорошо пропотеть, верно? — зелёный взгляд исполнен кокетства.

— Ну, в общем... А причём тут...

— Нет ничего лучше физического труда на свежем воздухе! — победно провозглашает ма.

По большому счёту, я с ней согласен. Но только в теории, потому что на практике обычно получается наоборот. И этот раз исключением не стал: меня снабдили лопатой и неконкретным наставлением из разряда «там, за рядком яблонь, пара полосок... ты дёрн сними, и перекопай: как раз хватит, чтобы вспотеть». Но поскольку матушка, как человек истинно военный, привыкла выстраивать несколько линий обороны сразу, она не удовлетворилась одной лишь отправкой меня на полевые работы и заставила надеть толстую колючую фуфайку, судя по запаху, связанную из собачьей шерсти (наверное, с наших овчарок и вычесанную). Учитывая, что погода с ночи стояла ясная, и ничто не мешало восходящему солнцу греть землю, поступок Инис выглядел по меньшей мере издевательством: я бы и так взмок. Без дополнительных средств. Но она сурово нахмурилась и властным жестом указала: марш вперёд. Можно было бы поспорить, только я так редко бываю дома, что считаю расточительным тратить время ещё и на препирательства с Инис. Раз не оправдываю ожиданий, не буду лишний раз расстраивать славную женщину, которая по-своему меня любит.

На то, чтобы вымокнуть с ног до головы, мне хватило полтора часа. Фуфайку можно было выжимать, косынку, которой я повязал голову, тоже. Для моих целей — достаточно.

Возвращаясь к крыльцу, громогласно возвещаю:

— Всё, ма, больше не могу! И кстати: у меня возникает смутное подозрение, что ту стерню до сегодняшнего дня вообще никто не...

Слова застревают в горле, потому что мой взгляд упирается в тоненькую фигурку, каждую линию которой я помню наизусть.

Нежный шёлк светлых волос — с уклоном не в серебро, как у меня, а в красное золото — кажется ещё ярче на алом сукне платья, плотно обнимающего хрупкие плечи и узкую талию, а ноги скрывающего в складках просторной юбки. Голова лукаво наклонена, и от этого кажется, что глаза, соперничающие своим цветом с весенним небом, смотрят на меня осуждающе. А впрочем, всё может быть.

Всеблагая Мать, я же похож, ххаг знает, на что: грязный, в одежде не по размеру, растрёпанный и мокрый... Позорище. Ну почему мне не везёт? Если бы только можно было предположить, что Наис заглянет в поместье... А кстати, зачем она здесь?

— Так и будешь молчать? — ехидничает ма. — Даже не поприветствуешь супругу?

Выдавливаю:

— Здравствуй, Нэй.

Ответом мне служит насмешливое молчание.

— Ты... Что привело прекрасную daneke в наш скромный дом?

— Государственные дела, — с явной неохотой сообщает причину своего визита моя любимая женщина.

И почему она стесняется собственного голоса? По мне, он прекраснее любой музыки на свете! Ну, резковат. Может быть, слегка пронзителен. Но я слышу в нём не просто звук. Я слышу в нём её душу, свободолюбивую и независимую. Душу, которую никому не дано покорить.

— Насколько важные?

Я готов разговаривать, о чём угодно, лишь бы Наис мне отвечала, но матушка грозит пальцем:

— Ты довёл начатое до конца?

— Э-э-э-э-э... Не совсем.

— А что тебе мешает?

— Но я могу отложить...

— Не можешь, — подсказывает ма.

Верно. Не могу. Будь оно всё проклято! Рядом стоит та, которую я хочу прижать к своей груди и никуда не отпускать, пока Вечность не рассыплется прахом, а мне нужно возвращаться к постылым трудам. Несправедливо!

— Ты... Вы ещё побудете здесь, daneke?

— Возможно, — теперь голубые глаза, совершенно точно, улыбаются.

И что говорить дальше?

«Я постараюсь поторопиться»? Нет, не постараюсь. Хотя бы потому, что торопить свидание с рекой нельзя.

«Дождитесь меня»? Глупо. Наис делает только то, что считает нужным, и невинную просьбу может посчитать посягательством на личную свободу.

— Иди уже! — толкает меня в плечо мамина ладонь. — Не порть нам воздух!