— Он не выскочка, а любезный мужчина, в отличие от вас хорошо воспитанный. Если у вас нет дел к Советнику, извольте покинуть этот дом!

— Я должен дождаться того, с кем пришёл.

— Тогда дожидайтесь, но не отвлекайте меня пустыми разговорами!

Ах, какие мы строгие! Ну и на здоровье. Не хочет поболтать? Не надо. Я вполне могу и помолчать. Даже буду рад посидеть в тишине и немного подумать.

На случай, схожий с моим, у Калласа в приёмном зале имелись кресла. Правда, они, несмотря на свою похожесть, отличались друг от друга: так три четверти из них были, что называется, «с секретом», то есть, с виду удобные и мягкие, не позволяли усидеть на них дольше четверти часа — надёжное средство избавления от нежеланный посетителей. Ра-Дьен и сам не знал, какие из кресел «враги», а какие — «друзья», но мне определить подходящее для времяпрепровождения местечко было легче лёгкого: там, где нет воспоминаний о нетерпеливом ёрзании, там и можно пристать к берегу.

Я пристроил пятую точку на подушке сиденья, вытянул ноги и скрестил руки на груди. Подремать? Нет, наверное, не стоит: разве много времени может уйти на то, чтобы передать вещь с рук на руки? Правда, если Калли заинтересуется персоной посыльного, (а он заинтересуется, если этот парень отколет какую-нибудь из свойственных ему штучек), можно рассчитывать на долгое ожидание. Ладно, пока подумаем, благо есть темы для размышлений, а потом, если соскучимся, будем искать другое развлечение.

Уверенность Джерона в том, что способностью говорить с водой могут обладать только представители одного рода, меня немного напугала. Я и сам смутно подозревал нечто подобное, но услышать из чужих уст подтверждение собственных сомнений всегда оказывается потрясением. Родственница, значит... Где искать следы её возникновения? В Архиве? Можно было бы попытаться, но... Наброски, приложенные к старинному письму, не встретили никакого отклика в архивных документах, словно возлюбленной поэта не существовало в природе. Рисунок родинок, рассыпанных в области поясницы у девиц, совпадает, значит, обе происходят из одной семьи. Моей? Похоже на то. Поговорить с отцом? Поговорю, конечно, только вряд ли узнаю что-то новое: если бы па было известно о возможности моей встречи с такого вида опасностью, он не стал бы скрывать свои знания. Хотя бы намекнул, если не мог быть честным на сей счёт. Поверить, что умалчивалось нарочно, не могу: подобными вещами не шутят. И...

Если она была безумна, значит ли это, что мой предок тоже некогда сошёл с ума? Нет, не может быть: сумасшедшему не доверили бы безопасность целого города. Или доверили бы? А что, если он в здравом уме не соглашался, и только наступившее безумие смогло заставить... Нет. Только не это. Тогда получается, что я тоже не в себе. Конечно, не назову это известие потрясающим воображение, но как-то неприятно признавать. Нет, не буду: со мной всё в полном порядке, и точка! Подумаю лучше о другом.

Парень по имени Джерон сказал, что в его крови «лунное серебро» обрело настоящую жизнь, но все маги на свете знают: сие невозможно. Нет вещества, в котором «слёзы Ка-Йен» способны полностью раствориться, а полное растворение — необходимое условие возможности освобождения от заданной формы. Что же получается, он солгал?

Я не могу читать его без разрешения. Даже хуже: без согласия серебра, которое живёт в его крови. В описанных обстоятельствах отличить ложь от правды очень сложно, поскольку можно пользоваться только собственными умозаключениями, а не привычными подсказками. Но опыт, который я всё же успел приобрести в наблюдениях за людьми, говорит: меня не обманывали. Не делали попытки обмануть. Ответы давались без назойливости, без заметной смены ритма, спокойно и дружелюбно, словно ему было совершенно всё равно, как они будут восприняты. Либо этот Джерон поднаторел в словесных играх, либо... привык к тому, что его слова никогда и никого не интересовали, а потому нет ни малейшей необходимости лгать и тратить на ложь силы. Какой вариант предпочтительнее для меня? Любой. И в том, и в другом случае я узнал много нового и любопытного, и даже если парень чуть-чуть слукавил, не беда: правды было сказано больше.

Да и что толку лезть в пещеры его души? Честно говоря, те несколько вдохов, на которые он позволил это сделать, не показались мне сколько-нибудь приятными. Тяжёлыми — да, но удовольствия не принесли никакого: слишком много тревожных теней металось в распахнувшемся передо мной сознании. А их сочетание со спокойной уверенностью человека, принявшего решение, и вовсе выглядело жутко. Вообще, странно: с виду парень вполне миролюбивый, даже излишне, а копнёшь поглубже... Нет, и не уговаривайте! Если я безумен, то не настолько, чтобы стремиться оборвать собственную жизнь раньше времени, которое...

Которое ни шатко, ни валко, но идёт. Раз Джерон не вышел из кабинета сразу, можно биться об заклад: Калли нашёл, о чём поговорить с гостем города. Значит, можно совершенно спокойно предаться сну. Я зевнул во весь рот и в полный голос, чем вызвал неудовольствие Мийны: она прекратила выводить строчки букв и выразительно постучала по столу длинными ноготками, не менее холёными, чем у Ювиса, молодого Хозяина «возчиков». Можно было бы поступить в духе Джерона и показать строгой daneke язык, но она так и не оторвала взгляд от бумаг, следовательно, мои труды пропали бы втуне. Зато ничто не мешало мне разглядывать красавицу и её окружение.

Сегодня помощница Калласа предпочла платье цвета речного песка, наглухо закрывающее грудь, к вящему разочарованию всех лиц мужеского пола, посещающих дом Ра-Дьена, потому что грудь у Мийны выше всяческих похвал, сам видел. Правда, вместе с удовольствием получил чувствительную пощёчину и холодность отношений. Но у меня ещё оставалась надежда сменить гнев на милость. Со временем.

Тёмные волосы снова причёсаны гладко-гладко и скручены в тугой узел, а зря: лучше бы распустить по плечам. Впрочем, дело хозяйское. Хотя, солнечные лучи, окрашивающиеся стёклами витражей во все цвета радуги, наверняка, жалеют, что не могут подарить свой блеск роскошным локонам.

Хорошо у Калласа: снаружи — форменное лето, жаркое и шумное, а здесь, в приёмном зале, покойно, словно особняк не расположен на одной из самых людных улиц Антреи. А может, красновато-коричневые деревянные панели задерживают гомон толпы и не пропускают его в дом? Всё может быть. А высокий ворс ковров, почти полностью скрывающих под собой паркет, глушит шаги. Так надёжно глушит, что вновь появившегося в зале мужчину я заметил только, когда он вошёл в поле моего зрения.

Плотненький, с красноватым, как будто сгоревшим на солнце лицом. Длинный кафтан, увесистый кошель на поясе, шляпа с узкими полями и тульей, с которой на спину спускается шарф, на южный манер. Штаны заправлены в высокие, до блеска начищенные сапоги. На груди, плотно обтянутой кафтаном, как приклеенная лежит массивная цепь, похоже, золотая. Зажиточный дяденька, ничего не скажешь. Купец? Скорее всего. Наверное, пришёл клянчить у Ра-Дьена содействия в заключении сделки с казначеем Её Величества.

Мийна вроде глаз так и не поднимала, но стоило посетителю приблизиться на расстояние шагов пяти от стола, ледяным тоном сообщила:

— Dan Советник сегодня не ведёт дел.

— Ах, красавица моя, да разве ж это дело? Сущая безделица! Вы только передайте ему бумаги, вот и всё. А если проследите, чтобы dan Ра-Дьен их прочитал, поверьте, моя благодарность не оставит вас до конца дней!

— Я не буду ничего передавать и ни за чем следить, dan Сойнер. Вам было отказано трижды, поэтому умерьте свои притязания.

Сойнер? Так вот, каков он из себя!

Я оторвал спину от кресла, невольно подаваясь вперёд. Жаль, сижу далековато: стол Мийны в другой стороне зала, справа и наискосок от меня, поэтому могу сейчас видеть только спину купца и сосредоточенное лицо девушки. А ещё — высокого и дюжего молодца, пришедшего вместе с Сойнером и подпирающего дверной косяк в ожидании, пока хозяин закончит дела.