Догадавшись о его намерении, августинский монах (помня о судьбе сожженного Гуса) рассудил правильно: не полагаясь на охранную грамоту императора, он бежал из Аусбурга и тем самым избежал трагической судьбы первых апостолов Реформации.
В то время как учение Лютера, пробуждая совесть народов, стремительно распространялось по Европе, папа предавался развлечениям, не понимая важности происходившего. Он пропустил момент, когда власть первосвященника была поставлена на карту. Число приверженцев Лютера росло с каждым днем. Множество сеньоров, чьи земли были захвачены папой, встали под знамя реформатора, не желая иметь пастыря, думавшего только о взыскании налогов.
Новые идеи распространялись широко и быстро. И наконец Лев десятый, несмотря на свою беспечность, испугался не на шутку. Он перечитал сочинения, в которых он подвергался резким нападкам, но не взял на себя труд ответить на них. Это была крупная ошибка, ибо его декларация в ту пору еще могла найти какой-то отклик у верующих. Постепенно авторитет папы падал все ниже и ниже, и, соответственно, возрастал авторитет его противника. Поняв наконец опасность, Лев десятый решил действовать энергичнее, но время уже было упущено.
Он направил Карлу пятому послание с просьбой арестовать Лютера и предать его суду инквизиции. Совершив столь решительный поступок, папа вновь погрузился в удовольствия и спокойно ожидал ответа императора, полагая, что нет ничего более легкого, чем арестовать взбунтовавшегося против церкви монаха. Каково же было его негодование, когда в ответном послании Карл сообщил, что при всем желании быть полезным его святейшеству он не может посягнуть на свободу монаха, принимая во внимание состояние умов в Германии, где проповедь реформатора нашла множество сочувствующих.
Карл опасался вызвать междоусобную войну или, во всяком случае, недовольство влиятельных князей, в чьей поддержке он нуждался. В то же время, как всякий заправский император, он не мог не оказать услуги первосвященнику, когда речь шла о подавлении свободной мысли, хотя бы в ее зародыше. И могущественный император пообещал созвать сейм, на котором, как он надеялся, Лютера осудят. В ожидании сейма он просил папу провозгласить еще раз анафему против вождя Реформации, дабы устрашить сеньоров и добиться осуждения.
Святой отец имел неосторожность последовать совету императора.
Лютер воспользовался текстом этой анафемы и разразился самой неистовой речью, закончив ее следующими словами:
«Подобно тому, как сжигают мои труды в Риме, я предаю огню буллы и декреталии этого князя тьмы и заклинаю всех людей прийти мне на помощь, чтобы бросить в тот же костер Льва десятого и его апостольский трон со всеми кардиналами святой коллегии».
Попросив принести ему жаровню, он в присутствии бушевавшей народной толпы сжег папскую буллу о его отлучении.
Таким образом, проклятие святого отца вызвало восторг у его противников, ибо простой монах, осмелившийся публично уничтожить декрет первосвященника — дерзость, которую не позволил бы себе ни король, ни император, — заслуживал восхищения.
Карл пятый явился на заседание сейма, чтобы выполнить обещание, данное Льву десятому. Римскому легату, представителю обвинения было поручено следить за тем, чтобы грозный враг папства не ускользнул, даже если он публично покается.
Друзья Лютера сильно встревожились и заклинали его не испытывать лицемерие папских эмиссаров.
«Я знаю, — ответил он им, — какой опасности я подвергаюсь, но я всуну руку в горло этих дьяволов, переломаю им зубы и буду исповедовать учение божье». Его сопровождал конвой из ста отлично вооруженных людей. Близ Вормса Лютера встретила восторженная толпа, и его прибытие в город, в котором уже собрались судьи, носило характер триумфального шествия. Энтузиазм, с которым встретили Лютера, привел его врагов в уныние, как ни старались они скрыть это. А их ненависть явно обнаруживалась в том пристрастии, с каким они его допрашивали.
Мы питаем к лютеранству, кальвинизму и прочим бесчисленным разновидностям протестантства не больше симпатии, чем, скажем, к католичеству. Все религии, какого бы бога они ни провозглашали — Яхве, Христа, Будду, Вишну, Индру или любого другого, вплоть до идолов, которым поклоняются дикари, — стремятся поработить человека. Все они одинаковы. Но мы должны признать, что в первые годы Реформации новое движение было почти исключительно народным и нанесло сокрушительный удар теократической тирании. Правда, впоследствии протестанты застыли, не продвинулись ни на шаг вперед и погрязли в предрассудках, которые основатель их религии, будучи столь же робким реформатором, сколь и мужественным борцом, считал нужным сохранить.
Сам Лютер был, по существу, консерватором. За его горячими речами скрывались весьма умеренные устремления, но тем не менее он помимо своей воли, ниспровергая папский абсолютизм, возрождал свободу человеческой мысли.
На все вопросы римского легата Лютер отвечал твердо: он не только не отказывается от своих взглядов, но готов защищать их публично. Предложение его было отклонено. Представители сейма не были столь наивны, чтобы дать реформатору вновь восторжествовать. Легат заявил, что поведение Лютера оскорбительно для церкви и огласка прений только усилит позор, нанесенный ей; обвиняемый обязан оправдаться перед своими судьями. После того как новые попытки уговорить Лютера ни к чему не привели — реформатор твердо стоял на своем, — обвинители опять пустили в ход старый прием: они пообещали ему бенефиции и кардинальскую шапку.
Но ни обещания, ни угрозы не поколебали упрямца.
Бессильные посягнуть на свободу и жизнь знаменитого монаха, опасаясь вызвать открытый мятеж, судьи приняли решение изгнать его из пределов империи.
Чтобы предохранить Лютера от покушения, друзья встретили его, когда он возвращался из сейма, и тайно перевезли в один замок, где он и прожил почти год.
Речь его смолкла, но его сочинения продолжали начатое им дело. Короли, знать, кардиналы, епископы, монахи объединились в священный союз и железом, огнем, ядом боролись с врагом, угрожавшим навсегда подорвать их власть.
В разгар событий Лев десятый по-прежнему избегал всего, что могло помешать ему наслаждаться жизнью. Такое равнодушие папы в сложной обстановке, требовавшей от католической церкви напряжения всех сил, вызвало естественное негодование его сторонников. Папу обвиняли в слабости, трусости, в недальновидности, упрекали за бездумную светскую жизнь, которую он продолжал вести, за охоты, концерты, спектакли, банкеты и прочие развлечения.
Лев десятый ни на что не обращал внимания. Когда депутация дворян явилась к нему с настойчивой просьбой стряхнуть с себя апатию, он отделался шутками и пригласил всех принять участие в пиршествах. Незадолго до осуждения Лютера на Вормсском сейме во Флоренции умер брат Льва десятого Джулиано Медичи, оставивший единственным наследником огромных богатств своего побочного сына. Тогда же папа женил своего племянника Лоренцо Медичи на молодой французской принцессе; свадьба была отпразднована с большой пышностью в Париже. Бедный народ и на сей раз оплатил издержки. Принцесса вскоре умерла от родов, оставив дочь, которая снискала впоследствии столь печальную славу, — Екатерину Медичи. Лоренцо ненадолго пережил свою жену и умер 29 апреля 1519 года.
Папа остался единственным представителем — по мужской линии — старшей ветви Медичи. Это было тяжелым ударом для Льва десятого. Все его усилия скопить большие богатства для своего рода оказались бесполезны. Честолюбивые замыслы покинули его. Может быть, еще и поэтому Лев десятый с удвоенной горячностью предался развлечениям.
Страсть к охоте, о которой мы уже упоминали, проявлялась у него еще неистовей.
Можно с уверенностью сказать, что охоту на оленя или вепря он в глубине души предпочитал созерцанию высоких творений. Если зверь уходил, он тут же на месте, распаленный гневом, порол несчастного егеря до тех пор пока тот, окровавленный, не валился на землю. В случае удачи егеря осыпали щедротами. Не меньше он любил и изысканный ужин в Ватикане. За новый способ приготовления рагу ценитель тонких блюд награждал высокими чинами. Стол Льва десятого обслуживали четыре специалиста, занимавшиеся изобретением новых яств. Благодаря их стараниям человечество познакомилось с рецептом особенных сосисок, нашпигованных мясом павлина. Один стол папы обходился христианам в семь миллионов в год!
