В это время на Западе усилились распри между различными течениями среди реформаторов. Карл пятый решил, что раздоры облегчат ему восстановление религиозного единства, и созвал съезд в Аугсбурге. Протестантов по настоянию Лютера возглавлял Меланхтон. Сам Лютер, как осужденный императором еретик, не имел права присутствовать на съезде. Когда съезд закончил свою работу, император пришел к выводу, что совещание доказало несовместимость двух христианских учений.

Помня о своих беседах с глазу на глаз с первосвященником, император обнародовал указ, предписывавший повсюду учредить судебную власть епископов, ввести святое причастие, исповедь, крещение, конфирмацию, отпущение грехов, почитание святых — словом, восстановить весь ритуал католического богослужения. Он потребовал возвратить церквам и монастырям их бывшие владения. Кроме того, он возродил целибат, приказав священникам немедленно расстаться с женами и детьми; те, кто окажет сопротивление и непослушание, обрекались на изгнание с конфискацией всего имущества.

Этот акт тирана объявлял настоящую войну реформаторам и был чистейшим безумием.

Приказы императора при поддержке Климента седьмого выполнялись беспощадно и в короткое время привели к значительным жертвам.

Императорский эдикт, призывавший мстить, карать и грабить, довел до отчаяния реформаторов. Они сплотились под одним знаменем, чтобы бороться против жестокого врага и непреклонно защищать свою веру.

Вскоре Карл пятый понял, что сопротивление со стороны немецких князей-протестантов наносит ущерб королевскому престижу. Стало очевидно, что, слепо доверившись святому отцу, он совершил промах. Религиозные вопросы отодвигались на второй план перед вопросами политическими, все яснее обнаруживалось влияние феодальных князей, которые отказывали в своей поддержке императору.

Столкнувшись с силой, с которой нельзя было не считаться, император начал во всем обвинять папу. Святой же отец со свойственной ему заносчивостью, в свою очередь, упрекал императора в недальновидности и слабости. В конце концов обоюдные нападки привели к разрыву.

Между тем Франциск первый, внимательно следивший за всеми фазами этого разрыва и стремившийся по разным соображениям сблизиться с римской курией, попросил у папы руку его племянницы Екатерины Медичи для своего сына Генриха, герцога Орлеанского.

Предложение французского короля превзошло все честолюбивые ожидания святого отца: брак закреплял союз папы с Францией и сулил ему опору в борьбе с Карлом пятым.

Недовольный сближением папы с Франциском первым — его старым соперником — и сознавая трудность положения, в котором он очутился, император отложил осуществление своих мстительных планов и поспешил исправить отношения с немецкими протестантскими князьями. Он огласил декрет, которым прекращал все религиозные процессы и предоставлял протестантам свободу вероисповедания до созыва всеобщего собора. Этот тяжелый удар омрачил радость тщеславного папы. Он понимал, что декрет Карла ставит его перед альтернативой: либо ему придется признать самостоятельность германских церквей, либо, в случае отказа от союза с Францией, подчиниться воле собора, который один только мог ввести реформы и настоять на их исполнении.

Но времени для размышлений у папы осталось немного: свадьба французского дофина с Екатериной Медичи была уже назначена. И папа, отогнав печальные мысли, начал готовиться к веселому путешествию. Невесте было всего четырнадцать лет, однако ее порочность и извращенность были широко известны в Риме, своим беспутством она могла соперничать с искушенными блудницами.

Франциск первый и Генрих в сопровождении всего двора выехали в Марсель навстречу папе и его племяннице. Сославшись на срочные дела, не позволяющие ему долго задерживаться во Франции, папа настоял на ускорении бракосочетания. В действительности, зная характер своей племянницы, Климент седьмой не мог поручиться, что Екатерина не оттолкнет своим поведением и распущенностью молодого принца.

Брантом, историк и собиратель анекдотов, приводит несколько пикантных эпизодов, относящихся к пребыванию Климента седьмого во Франции. Один из них, рисующий нравы того времени, мы приведем здесь.

Несколько дам обратилось к герцогу Альбани, высокому сановнику папской курии, чтобы он разрешил им не воздерживаться от мясного во время поста. Герцог, сделав вид, будто толком не разобрался в их просьбе, препроводил милейших дам к его святейшеству и сказал:

«Пресвятой отец, позвольте представить вам трех молодых дам, которые просят не лишать их плотских сношений в дни великого поста».

Климент седьмой тотчас поднялся, расцеловал щечки красоток и, рассмеявшись, ответил: «Ваша просьба малоспасительна для души, но все же я даю вам разрешение потакать плоти три раза в неделю — вполне достаточно для такого греха, как любострастие».

Дамы вспыхнули и заметили его святейшеству, что у них было только желание вкушать мясное и ничего более. Папа долго смеялся, а потом обласкал и отпустил их с миром.

Развлекаясь в Марселе, Климент не возвращался в Италию, до тех пор пока не закончил переговоров с Франциском относительно мер по борьбе с Реформацией. Он заставил французского короля издать приказ о восстановлении инквизиторского суда над лютеранами. Союзники обдумали также, какие шаги им следует предпринять, дабы ослабить влияние Карла пятого. Наконец, получив множество роскошных подарков и значительную сумму денег на покрытие расходов по путешествию, папа отправился домой, уверенный, что французский король будет преследовать еретиков в своей стране.

Прибыв в Рим, он почувствовал мучительные боли в желудке и вскоре умер.

Некоторые историки утверждают, что его отравили кардиналы. Версия эта вполне правдоподобна.

Кардинал Александр Фарнезе, не дожидаясь смерти Климента седьмого, заблаговременно позаботился о занятии престола. Благодаря огромному состоянию он без труда скупил все голоса священной коллегии, и, когда собрался конклав, был убежден, что его кандидатура не вызовет никаких возражений. Но ошибся. Пять кардиналов, в глубине души надеявшихся, что Карл пятый заплатит им больше, чем Фарнезе, стали интриговать против Александра. Надо признаться, что на этот раз обвинения против кандидата на апостольский трон вполне соответствовали действительности. Фарнезе обвиняли в преступлениях, совершенных им вместе с его сыном, в распутных оргиях, в том, что он занимается магией, не скрывает своего увлечения астрологией и некромантией, не верит ни в бога, ни в святых да еще похваляется своим неверием.

Не забыли и его чревоугодия: действительно, во время оргий, насытившись множеством блюд и вин, он, следуя древнеримской манере, искусственно вызывал у себя рвоту, чтобы иметь возможность вновь приняться за еду. Кардиналы распространили также множество памфлетов, написанных ими, где разоблачали связь Фарнезе с его дочерью и сестрой и обвиняли его в убийстве пяти дворян, виновных только в том, что они разделяли вместе с ним ласки этих двух распутниц.

И все-таки Александра Фарнезе избрали папой: он сумел привлечь на свою сторону членов священной коллегии, пообещав им величайшие милости.

Агенты кардинала шли на самые невероятные уловки. Они ссылались на то, что Фарнезе шестьдесят шесть лет, здоровья он слабого и хотя бы по этой причине его стоит избрать, ибо не за горами выборы его преемника.

Такого рода соображение возымело свое действие, и противники начали колебаться.

Но это еще не была окончательная победа. Тогда агенты кардинала нанесли решительный удар: они обратились к двум прелатам со следующими словами: «У кардинала Фарнезе роскошные дворцы. Он может уступить вам четыре из них — по два палаццо каждому из вас! Обратите внимание: роскошная меблировка, золоченая посуда и все прочее остается на месте!» Это предложение сломило упорство прелатов, хотя они все еще колебались. В конце концов пятьдесят тысяч дукатов золотом преодолели сопротивление: столь веский аргумент превратил злейших противников Фарнезе, которого они же совсем недавно обвиняли в безбожии, содомии, кровосмешении и убийствах, в его горячих сторонников.