Из алтаря, где он разоблачался, выходит король Карл. Справа от него Ла Гир, слева – Синяя Борода. Жанна прижимается к стенке за колонной. Дюнуа оказывается между Карлом и Ла Гиром.

Дюнуа. Ну вот, ваше величество, наконец-то вы – помазанник Божий. Вам это нравится?

Карл. Если бы мне предложили стать императором вселенной, я не пошел бы снова на эти муки! Одежды тяжелее вериг! Мне казалось, что я вот-вот свалюсь, когда на меня напялили эту корону. А знаменитый елей, о котором столько говорят, – он просто воняет! Фи! Архиепископ чуть не отдал Богу душу: облачение весило чуть не тонну. Его еще раздевают в ризнице.

Дюнуа (сухо). Вашему величеству надо почаще надевать доспехи. Это вас приучит носить тяжести.

Карл. Опять издеваетесь? А я вот не буду носить доспехи, и все. Война – не моя специальность. Где Дева?

Жанна (выходя вперед и падая на колени между Карлом и Синей Бородой). Ваше величество, я сделала вас королем, мой долг выполнен. Я возвращаюсь к отцу, на ферму.

Карл (с облегчением, хотя он и удивлен). В самом деле? Вот прелестно!

Жанна встает, глубоко обескураженная.

Карл (продолжает, ничего не замечая). В деревне ведешь такую здоровую жизнь.

Дюнуа. Унылую, ваше величество.

Синяя Борода. После такого перерыва вы будете путаться в юбках.

Ла Гир. Вам будет скучно без сражений. Война – это плохая, но очень увлекательная привычка. От нее труднее всего избавиться.

Карл (с беспокойством). И все же, если вы решили ехать домой, мы не смеем вас задерживать.

Жанна (с горечью). Я знаю: никто из вас не опечалится, когда я уеду. (Поворачивается к Карлу спиной и отходит к более близким ей Дюнуа и Ла Гиру.)

Ла Гир. Теперь я смогу чертыхаться, сколько мне вздумается. Но порой мне тебя будет недоставать.

Жанна. Знаешь, Ла Гир, несмотря на все твои грехи и богохульство, мы с тобой встретимся на небе, ведь я люблю тебя так же, как я люблю Питу?, мою старую овчарку. Питу мог убить волка. Ты ведь будешь бить английских волков, пока они не покинут нашу землю, правда?

Ла Гир. С тобой вместе – да.

Жанна. Нет. Мне отпущен всего один-единственный год.

Все. Как?

Жанна. Так. Я уж знаю.

Дюнуа. Чепуха!

Жанна. А ты, Жак, сможешь их выгнать, как по-твоему?

Дюнуа (со спокойной решительностью). Да, я выгоню их из Франции. Они били нас потому, что война казалась нам рыцарским турниром или рынком, где торгуются из?за добычи. Мы валяли дурака, англичане же дрались серьезно. Но я получил урок, теперь я знаю им цену. Они не пустили здесь корней. Я бил их раньше, и я буду бить их снова.

Жанна. Но ты не будешь с ними жесток, Жако?

Дюнуа. Англичане ласкового обращения не понимают. Вольно было им лезть в драку.

Жанна (внезапно). Жак, давай-ка возьмем Париж, прежде чем я поеду домой, а?

Карл (в ужасе). Нет! Нет! Мы потеряем все, чего добились. Не надо больше воевать. Мы можем заключить с герцогом Бургундским очень выгодный договор.

Жанна. Договор?! (Она топает ногой от нетерпения.)

Карл. А почему бы и нет, раз меня уже короновали и помазали. Ох, этот елей.

Из ризницы выходит Архиепископ и присоединяется к стоящим.

Карл. Архиепископ! Дева опять хочет драться!

Архиепископ. А разве мы кончили войну? Разве у нас уже мир?

Карл. Да кажется, еще нет, но давайте довольствоваться тем, чего уже достигли. Заключим договор. Нам слишком везло, так долго продолжаться не может. Пока удача не отвернулась от нас, давайте кончать войну.

Жанна. Удача! За нас сражался Бог! А ты зовешь это удачей! И хочешь кончить войну, хотя на святой земле нашей Франции еще держатся англичане?

Архиепископ (сурово). Дева, король обратился ко мне, а не к тебе. Ты забываешься. Ты слишком часто забываешься.

Жанна (ничуть не смутившись и довольно грубо). Тогда скажите ему вы, скажите ему, что Бог не велит ему опускать руки.

Архиепископ. Я не так щеголяю именем Божьим, как ты, потому что я выражаю его волю властью церкви и моего священного сана. Когда ты пришла, ты его почитала и не смела разговаривать так, как говоришь теперь. Ты явилась сюда в покрове смирения, а после того, как Господь вознаградил тебя, даровав победу, ты запятнала себя гордыней. И будешь наказана за гордыню.

Карл. Ну да, ей кажется, что она все знает лучше всех.

Жанна (с огорчением, но по наивности не понимая, что они против нее имеют). Но я и на самом деле знаю лучше вас. И совсем я не возгордилась; когда я не знаю, что я права, я молчу.

Синяя Борода, Карл (вместе). Ха-ха! Видите!

Архиепископ. А почем ты знаешь, что ты права?

Жанна. Знаю. Голоса…

Карл. Голоса, голоса! А почему я не слышу никаких голосов? Ведь я – король, а не ты.

Жанна. Голоса говорят и с тобой, но ты их не слышишь. Ты ведь никогда не сидел вечерком в поле, прислушиваясь, не прозвучат ли голоса. Когда позвонят к вечерне, ты перекрестишься, и дело с концом. Но если бы ты прислушался к трелям, которые несутся над полями уже после того, как колокола отзвонили, и сам услышал бы голоса не хуже меня. (Резко от него отворачиваясь.) Но какие нужны голоса, чтобы сказать то, что знает любой кузнец: куй железо, пока горячо. Говорю тебе, мы должны прорваться к Компьену и освободить его, как мы это сделали с Орлеаном. Тогда Париж откроет нам свои ворота, а если нет, мы их изломаем! Чего стоит твоя корона без твоей столицы?

Ла Гир. Вот и я это говорю. Мы пробьемся сквозь вражеские ряды, как раскаленная дробь сквозь сливочное масло. Как ты думаешь, Незаконнорожденный?

Дюнуа. Если бы пшеничные ядра были так горячи, как твоя голова, и у нас было их побольше, мы покорили бы весь мир. Храбрость и пыл – добрые слуги в войне, но дурные командиры; они отдавали нас в руки англичанам всякий раз, когда мы на них полагались. Мы никогда не видим, что мы биты, вот в чем наша беда.

Жанна. Ты не видишь, что ты победил, а это – беда почище. Так бы и сидели в Орлеане в осаде, если бы я не заставила вас наступать. Вам бы с зеркальцем в бой ходить – может, тогда увидите, что англичане вам нос не отгрызли. Надо всегда наступать, наступать – только так остановишь врага. Вы не знаете, как начинать бой, вы не знаете, как вводить пушки. А я знаю.

Садится на церковные плиты, скрестив ноги и надув губы.

Дюнуа. Будто я не знаю, мой генерал, что ты о нас думаешь?

Жанна. Скажи лучше, как ты относишься ко мне.

Дюнуа. Бог, видно, и в самом деле был на твой стороне. Я ведь не забыл, как переменился ветер и совсем по-другому забились наша сердца, когда ты появились. Клянусь, я никогда не откажусь от того, что победили мы благодаря тебе. Но говорю, как солдат: Бог человеку не поденщик, не нанимался он к нему в батраки. Если ты достоин, он порою вырвет тебя из когтей смерти и поставит снова на ноги – вот и все. А став на ноги, твое дело драться изо всей мочи, со всей доступной тебе хитростью. Ведь Бог должен печься и о твоем враге – ты этого не забудь. Что ж, благодаря тебе он поставил нас на ноги в Орлеане, и эта победа пронесла нас через несколько сражений. Но если мы и дальше будем пользоваться плодами все той же победы – нас разобьют, и туда нам и дорога!

Жанна. Но…

Дюнуа. Тсс! Я еще не кончил. Не думай, что наши победы были завоеваны без помощи полководческого искусства. Король, в ваших воззваниях вы ни словом не помянули о моем участии в этой кампании, да я и не жалуюсь – ведь народ бежит за Девой и ее чудесами, а не за мной и моей черной работой. Да и надо же кому-нибудь собирать для Девы войска и кормить их… Но я точно знаю, что именно сделал для нас Бог через Деву и что оставил доделать мне – своим умом. И поверьте: время чудес отошло, теперь выиграет войну тот, кто лучше играет в эту игру, – если счастье на его стороне.