Готовность государя к участию в этой войне имела тогда новый повод, по случаю завладения французами островом Мальтой и особенной вражды, выказанной при этом генералом Бонапартом, который запретил, под смертной казнью, жителям Мальты, Гозо, Итаки, Корфу и островов Эгейского моря иметь какие-либо сношения с Россией и судам их носить русский флаг.

Итак, невзирая на существовавшее еще сомнение в искренности Турции, она немедленно получила просимую помощь, и даже прежде, нежели предварительные условия о том были с ней заключены, русской эскадре дано было приказание об оказании содействия.

Поэтому Ушаков получил 4 августа следующий высочайший рескрипт (от 25 июля): «Господин вице-адмирал Ушаков! По получении сего имеете вы, со вверенною вам эскадрой, отправиться немедленно в крейсерство к Константинопольскому проливу, куда прибыв, пошлите предварительно одно из легких судов к министру нашему в Константинополь, господину тайному советнику Томаре, известив его, что вы имеете повеление от нас, буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашею эскадрой содействовать с ними; и буде от министра нашего получите уведомление о требовании от Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с турецким флотом против французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось».

Повеление это получено было в море. Ушаков зашел на десять дней в Севастополь, чтобы исправить некоторые суда эскадры, взять благонадежные вместо старых (вместо корабля «Св. Владимир» и фрегата «Св. Александр Невский»), дополнить их людьми и запастись провизией на четыре месяца, по 1 декабря. Он получил единовременно три тысячи рублей и по 300 рублей столовых в месяц, со дня отбытия из своих портов до возвращения; командирам судов и всем прочим штаб– и обер-офицерам выдано было третное жалованье.

Итак, 1798 год снова привел адмирала Ушакова на широкий путь военной деятельности, которую ознаменовал он такими же достохвальными подвигами, доставившими много блистательных страниц истории Черноморского флота, какими отличалась служба его в Турецкую войну.

13 августа 1798 года вице-адмирал Ушаков оставил Севастопольский рейд и направился к Константинополю, послав туда предварительно лейтенанта Тизенгаузена на авизо «Панагия Апотуменгана», под почтовым флагом, для предуведомления русского посланника господина Томары, согласно с высочайшим повелением и секретными наставлениями, полученными от графа Кушелева.

Флотских штаб– и обер-офицеров находилось 1364; гардемарин из Николаевского флотского училища – 35. В числе команд состояло 1700 солдат Черноморских батальонов, полковников Скипора, Бреммера и Боаселя[66]. Относительно снаряжения и качества самих судов Ушаков и на этот раз не был счастливее, чем в предшествовавшую Турецкую войну: они были большей частью старые и неспособные для зимнего плавания, до того слабые, что ни один крепкий ветер не проходил без повреждений; были дурные ходоки, не обшитые медью и требовавшие частых килеваний.

«Долгом поставляю к сведению вашему донести, – писал Ушаков графу Кушелеву, – что корабли и фрегаты в прошлую войну строились с великой поспешностью – только чтобы поспевали на военное дело, и от такого поспешного построения не так крепки, а часто и многие гнилости уже в членах показываются. Артиллерия на всей эскадре весьма тяжелая, посему всегда, когда хожу я на море, стараюсь, для сохранения судов, избегать крепких ветров и уходить в закрытие к берегам».

Перед отправлением эскадры в эту продолжительную кампанию она провела в крейсерстве около трех месяцев, часто подвергаясь бурным погодам; поэтому, снаряженная почти наскоро для заграничного плавания, имела во многом недостаток.

В состав ее назначены еще были два новых 74-пушечных корабля, не совсем тогда готовые, под начальством контр-адмирала Пустошкина, имевшего повеление поспешить соединением своим с главнокомандующим; и сверх того, особая резервная эскадра из четырех фрегатов, под начальством контр-адмирала Овцына, должна была крейсировать у крымских берегов и находиться в готовности выйти из Черного моря для подкрепления Ушакова, если надобность потребует.

На третий день после выхода в море задул крепкий, риф-марсельный ветер от SSW, с большим волнением, и на всех почти судах открылась сильная течь; на корабле «Св. Троице» и на фрегате «Св. Николае» повредились рули. Когда стихло, адмирал приказал всей эскадре стать на якорь у Тарханкутского маяка, для осмотра повреждений[67], которые на корабле «Св. Троице» (под флагом контр-адмирала Овцына, пересевшего при этом на другой корабль) и авизе «Св. Ирина» требовали исправлений в порту, посему суда эти были отправлены в Севастополь 18-го числа; остальные же пошли к Константинопольскому проливу в трех колоннах.

Два дня эскадра держалась у входа в ожидании уведомления от посланника, и 25-го, обменявшись салютами с крепостями, стала на якорь в Буюк-Дере, в линии и вдоль берега, при многочисленном стечении народа, покрывавшего европейский и азиатский берега.

Порта с большим нетерпением ожидала этой помощи и, узнав о скором прибытии эскадры, немедленно (22 августа) объявила войну Франции, заключив посланника ее Рюфена в Семибашенный замок; раздраженная чернь столицы сожгла тогда его дом[68] и схватила всех французов. Известия об успехах французской армии в Египте, полученные незадолго до того времени, еще более послужили к радостной и почетной встрече адмирала Ушакова.

Победитель турок, за шесть лет перед тем наводивший ужас на самый Царьград, теперь, по воле монарха своего, подавал руку помощи давнишним и упорным врагам России. В самый день его прибытия драгоман верховного визиря поднес ему, по восточному обычаю, плоды и цветы, в знак самого дружеского приветствия, и к вечеру того же дня султан, переодетый в боснийское платье, чтобы не быть узнанным, ездил в каике вокруг эскадры, желая собственными глазами удостовериться в числе и могуществе полученной им морской защиты, которая служила также залогом нового союза его с русским императором.

На другой день, 26 августа, первый драгоман Порты, князь Ипсиланти, при встрече с адмиралом в доме русского посольства вручил ему от имени султана золотую табакерку, богато украшенную бриллиантами, за скорый приход с флотом, и две тысячи турецких червонцев (6 тысяч рублей) для раздачи нижним чинам.

Тогда же предъявлена ему была декларация, подписанная за несколько дней перед тем в Буюк-Дере, по предложению русского посланника – покуда окончательный договор между обеими державами не будет постановлен. Условия эти состояли в том, что эскадре Ушакова предоставлялось беспрепятственное возвращение в свои порты по первому требованию двора своего, в случае, если бы договор между Россией и Портой не состоялся; также всем русским эскадрам, военным судам и транспортам дозволялось свободное плавание из Черного моря в Средиземное и обратно, во все время военных действий против французов.

Положено было немедленно выдавать беглых с русской эскадры, и равным образом всех турецких подданных, укрывшихся на русских судах. Начальники турецких портов, арсеналов и прочих военных и гражданских ведомств получили приказание принимать все распоряжения русского адмирала относительно избранных им предосторожностей от чумы и других заразительных болезней и оказывать судам его всякую помощь и уважение.

Вместе с тем турецкое правительство предписало тогда всем пашам, в том числе Али Янинскому и Мустафе Скутарскому, исполнять без отлагательства все требования русского начальника, содействовать ему сухопутными войсками и в Морее заготовлять провиант для его флота. Шесть пунктов этой декларации, утвержденной потом государем, помещены были также в союзный договор, вскоре после того окончательно заключенный (23 декабря 1798 года) на восемь лет, и по которому Турция обязалась, на время настоящей войны, не пропускать в Черное море судов никаких наций без исключения, кроме русских, и довольствовать русскую эскадру на свой счет; Россия же обещала помогать ей флотом и 80 тысячами сухопутного войска, на иждивении Турции, для действий против Франции или подавления возмущений в собственных владениях султана.