Не стоит недооценивать силу воздействия таких фильмов, как «Сестры», – неглупых, крепко сбитых, энергичных, суровых и трогательных – на зрителей. Еще пять таких фильмов, таких вот «братьев-два за кадром», и половина тринадцатилетних девочек будут ходить по улицам с плеерами, заряженными диском «Кино», а в сумках них будут лежать зачехленные винтовки. Изменится весь героический пантеон подростков: вместо экспортных суперменов и ублюдочных разгильдяев и хохмачей (из «Национальных особенностей») у них появятся данило– и земфирообразные ролевые образцы. Вырастет новое поколение девочек, которые умеют преодолевать кризис нежного возраста – потому что у них есть нечто большее, чем надежда стать моделью в Париже и возможность купить баблгам в ларьке. В любой момент – если что – они могут уехать снайперами в Чечню – и уж как-нибудь не пропадут. Можно смеяться над этим, но только чего уж тут смешного.

Смотреть «Сестер» надо обязательно: вам может не нравиться «чернуха», раздражать балабановско-бодровская прямолинейность, примитивные сюжетные ходы. Но такие фильмы слишком ощутимо меняют климат вокруг. Не посмотреть – значит, пропустить что-то очень важное: рождение новых кодексов поведения. Новой искренности. Вы просто не поймете, как себя вести с девочкой, которая – может быть – спасет вас от тварей, трущихся у вашего подъезда, или бандитов, пытающихся ограбить вас у банкомата.

Чего она хочет? Денег? Крови? Вас?

Ничего.

Правды.

Лев Данилкин, «Ведомости»

То, что дети – самые лучшие герои, наглядно показал Сергей Бодров-младший. «Сестры» – очевидный пример того, что возможности взрослых в области героизма практически исчерпаны. Нет достаточной уверенности в границах черного и белого, нет убежденности в своей правоте, все не то, никакого волшебства. И потом, ребенок – это самый талантливый и убежденный параноик. Воюет со всем миром и верит в злой умысел рубашки, неловко брошенной на стул. Видит во взрослых не то, что принято, а то, что есть на самом деле, – опасных, могущественных, практически безмозглых созданий, начиненных дурными привычками и злой волей. Боится кладбищ и ночного леса, потому что твердо знает: зло существует.

Сестры Бодрова, вынужденные жить в мире, богатом оттенками серого, сохраняют разделение света и тьмы, необходимое, чтобы быть настоящим героем, солярным мифом, победителем чудовищ. Будущее – за них. Потому что больше некому.

Наступает Время Дождя, как в романе Стругацких, где дети не стали перестраивать запутавшийся в дихотомиях и компромиссах город, а просто, внимательно его изучив, стерли с лица земли.

Они и сейчас заглядывают вам через плечо, стоят под дверью и смотрят в замочную скважину суровым неподкупным взглядом. Вы слышите? Слышите?

Антон Костылев, «Кинопарк»

О «Медвежьем поцелуе»

<…> Вопреки критическому общему месту, гласящему, что «младший» актером не был, а просто «так получилось», задним числом понимаешь, что именно отец тренировал его в актерском мастерстве. Если в «Давай сделаем это по-быстрому» (2001) «младший» впервые за свою короткую актерскую биографию сыграл абсолютного, холодного мерзавца, то в «Поцелуе» продемонстрировал умение играть на полутонах. Его медведь Миша чувствует себя крайне неуютно. Кривоватая горькая улыбка никак не гармонирует с тем победительным образом, который Сергей Бодров-младший культивировал в фильмах Алексея Балабанова. Кто-то непременно увидит в горьковатом «Поцелуе» предчувствие грядущей трагедии. Чушь все это. Просто хороший режиссер снял фильм с хорошими актерами. И от того, что случилась беда, он не станет ни лучше, ни хуже <…>.

Михаил Трофименков, «КоммерсантЪ»

К фамилии Бодрова уже не добавляют эпитет «младший». Его отец – режиссер «Медвежьего поцелуя» – по-прежнему «старший». А Сергей, сыгравший у отца свою последнюю роль, теперь навсегда останется просто Бодровым, самым талантливым и любимым актером своего поколения.

<…> «просто фильмом» «Медвежий поцелуй» уже никогда не будет, так что нет смысла хвалить его или ругать. Три километра пленки «Кодак», на которой запечатлен живой Сергей, – вот что такое теперь «Медвежий поцелуй» <…>.

Алексей Медведев, «Время новостей»

Я не знаю, новый он герой или что-то в этом роде… Я думаю, что он должен нравиться. Я сам к нему сложно отношусь.

Как-то не хотелось произносить слова «гнида черножопая». Я никогда бы в жизни так не сказал. Но особенного спора не было, потому что это же не я говорю, а мой герой.

В эпизоде с кавказцами в трамвае мне не хотелось произносить слова «гнида черножопая». Я прекрасно понимал, что это роль, но все равно… Может быть, меня ломало потому, что я не актер. Но Балабанов убедил меня – ведь действительно эти слова произносятся, их говорят не монстры, не чудовища, их иногда говорят практически все. И если на это не обращать внимания, легче-то не станет. И в социальном смысле это точное попадание – не очень приятное для всех, но точное.

Знаю, что Данилу часто упрекают в том, что он примитивен, прост и незамысловат… Ну, отчасти я с этим согласен. Но у меня на его счет в мозгу возникает некая метафора: мне представляются люди в первобытном хаосе, которые сидят у костра в своей пещере и ничего еще в жизни не понимают, кроме того что им нужно питаться и размножаться. И вдруг один из них встает и произносит очень простые слова о том, что надо защищать своих, надо уважать женщин, надо защищать брата…

Мне не нравится слово «инстинкт» – какое-то оно животное. Но если любовь к родине – инстинкт и тяга к справедливости – инстинкт, тогда можно говорить о том, что герой действует именно на этом уровне.

Я очень рад, что о таких понятных вещах пришлось говорить мне. Я чувствую, что сказать это было необходимо именно сейчас…

Мне кажется, что существует жажда, такое кислородное голодание не от отсутствия силы, жестокости, обреза под курткой, а от отсутствия некоего слова закона, справедливости, что ли, пусть превратно понятой, оболганной, исковерканной…

Я не относился так уж серьезно к тому, что ему приходится нажимать на курок…

На войне много сомнительных в нравственном отношении парадоксов, если только не появляется понятие «враг». В «Брате» стреляют друг в друга не потому, что не хотят разговаривать, а потому что – враги и разговаривать невозможно…

Не должно существовать для человека, который делает кино, запретов: «это нельзя, это можно». Можно все, если ты сам за это отвечаешь…

Я отвечаю за моего героя и не отказываюсь ни от одного его слова, ни от одного поступка, хотя все это режиссер придумал.

Наверное, самое страшное – потерять то, из чего ты состоишь…

Взять себя за горло я не позволяю никому, в том числе и жизни. Хотя я фаталист. Но фатальна не жизнь, а судьба. Есть точка, где ты обязателен…

Детство – самое важное и потрясающее время в жизни человека. И я стараюсь не забывать про то, каким был я, чего хотелось мне…

Главная отличительная черта Данилы Багрова не в том, что он говорит «а чё?», а в том, что у него есть чувство собственного достоинства. Можно сказать, что «Брат» и «Сестры» – кино про человеческое достоинство. И это главное, что интересует меня в героях любого фильма, который мне хочется смотреть. Хотя, конечно, есть масса замечательных картин про болезнь, про страх, подлость и прочее – кому что ближе.