— Ничего себе!

— ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

Дэвид просто смотрел на меня, приподняв одну бровь.

— Ха-х. Он очень пьян, — сказала я, на что у Дэвида изогнулись губы в полуулыбке. Самый лучший вариант — игнорировать мой мини-сердечный приступ, случившийся после того, как Мал произнес те слова.

— Я ОХЕРЕТЬ КАК ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЭНН.

— Да-да, ладно. Заткнись уже, — Дэвид попытался закрыть Малу рот рукой.

— ЭЭЭЭЭНННННИИ!

Мое имя было долгим, затянувшимся, похожим на вой, криком, немного заглушенным в конце, когда Дэвиду удалось закрыть ему рот. За ним последовали приглушенное мычание и рычание.

— Чтоб его, — проклял его Дэвид. — Он только что, мать его, укусил меня.

— Ничто не заткнет мою любовь!

Я старалась изо всех сил, чтобы не засмеяться.

— Мал? У меня голова болит после того, как ты случайно ударил меня по голове. Ты не мог бы вести себя потише?

— О, черт, блин, хорошо. Извини, Тыковка. Мне очень жаль, — он уставился на небо. — Смотри, Энн, звезды и прочая хрень. Красиво, да?

Я посмотрела вверх, и действительно тучи разошлись, открывая кусочек ночного неба, на котором сияла парочка храбрых звезд.

— Да. А теперь, давай возвращаться в отель.

— М-м. Ага. Давай. У меня в штанах есть кое-что, что я бы хотел тебе показать, — его неуклюжие пальцы начали опускаться вниз по талии к джинсам. — Посмотри, это очень важно.

Я схватила его пальцы и крепко их сжала.

— Как здорово. Покажешь мне, что там, когда мы вернемся в наш номер, хорошо?

— Хорошо, — счастливо вздохнул Мал. Большая часть воздуха вокруг него состояла из паров виски.

— Спасибо, что написала Эв, — Дэвид открыл дверь с пассажирской стороны, взял Мала за руку и принялся заталкивать того в машину. — Если эта ночь показалась тебе полной веселья, то погоди, увидишь, что будет, когда мы направимся в турне. Тогда все станет еще интереснее. Впервые с нами поедут девушки и жены.

— Судя по тому, как ты сказал об этом... мне стоит бояться?

Мал постучал по окну пассажиркой двери.

— Энн, у меня из-за штанов зуд. Кажется, у меня на них аллергия. Иди, помоги мне снять их.

Мы оба его проигнорировали.

Дэвид почесал голову.

— Думаю, для всех нас это послужит тем еще уроком, да?

— Да.

Будущее было большущим, массивным шариком возможных событий, о которых я, черт возьми, не имела ни единого представления. И впервые в жизни в этом не было ничего плохого. 

Раздался громкий, протяжный и определенно болезненный стон. Больше всего он походил на вопль раненного животного. Хотя, если бы это было животное, тогда ругани было бы меньше. Те звуки, что доносились за моей спиной, не говорили о веселом времяпровождении. Нет, они подразумевали под собой прохождение особого круга ада, называемого утром после уничтожения грузовика выпивки.

— Тыковка, — Мал зарылся лицом в волосы на моем затылке, прижимаясь ко мне своей горячей кожей. — Б**ть.

— Хм-м?

— Больно.

— М-м.

Ладонью он пошире обхватил переднюю часть моих трусиков, после чего немного сжал ее. Она прижалась ко всем занятным местам, заставляя меня извиваться.

— Зачем ты положила мою руку себе на трусики, пока я спал? Ты это к чему? — пробормотал он. — Иисусе, женщина. Ты вышла из-под контроля. Чувствую себя изнасилованным.

— Дорогой мой, я этого не делала. Это все ты.

Он опять простонал.

— Ты очень сильно настаивал на том, чтобы оставить там руку. Я подумала, когда ты заснешь, у меня появится возможность убрать ее. Но этого не случилось, — я потерлась щекой о свою подушку, его бицепс.

— Эта киска моя, — он растопырил пальцы, отодвинул в сторону ткань моего нижнего белья и начал поглаживать внутреннюю часть бедер. Сейчас совсем не подходящее время, чтобы заводиться. Нам нужно было поговорить.

— Да, так ты и сказал. Неоднократно.

Он хмыкнул и зевнул, затем потерся своими бедрами о мои. К моим ягодицам прижался утренний стояк.

— Нечего было давать мне так напиваться. С твоей стороны это было очень безответственно.

— Мне жаль, но это тоже твоих рук дело, — я попыталась сесть, но его рука не отпускала меня.

— Не уходи пока.

— Мал, тебе нужны вода и «Адвил».

— Ладно, — он убрал руку с моей промежности и, кряхтя, перекатился на спину. Прошлой ночью мне не удалось затащить его в душ. Следовательно, этим утром от нас обоих разило потом и виски.

Я принесла ему бутылку воды и пару таблеток и присела на краешек кровати.

— Вставай и глотай.

Он приоткрыл один замутненный глаз.

— Я проглочу, если проглотишь и ты.

— Договорились.

— Надеюсь, ты серьезно. Мужчине не понравится быть обманутым насчет подобного рода вещей.

Он очень медленно сел, пряди его прямых светлых волос упали на лицо. Он бросил на язык таблетки, после чего взял протянутую воду. Некоторое время он просто сидел на месте, потягивая воду и глядя на меня. Я понятия не имела, что последует дальше, что я должна сказать. Было гораздо проще просто разбрасываться глупыми шутками, чем на самом деле попытаться быть понимающей и сочувствующей. Чтобы помочь ему.

— Мне жаль, — сказала я, просто чтобы прервать молчание.

— За что? Что ты наделала? — мягко спросил он.

— Я о Лори.

Он подтянул ноги, уперся локтями в колени и свесил голову. Единственным шумом были доносящиеся звуки из соседнего номера: включение кондиционера и звон серебра или чего-то другого. Когда он, наконец, поднял голову, то на меня смотрели покрасневшие глаза полные слез. От сочувствия к нему мои глаза сразу же стали на мокром месте. Не было ни одной частички меня, которая не разрывалась от боли при виде его переживаний.

— Я не знаю, каково это, поэтому не буду притворяться, будто это так, — сказала я.

Его губы не разомкнулись.

— Но мне жаль, Мал. И я знаю, что мое соболезнование не поможет, не совсем. Оно ничего не изменит.

Все еще никакого ответа.

— Я не могу помочь тебе и из-за этого мне ужасно плохо.

На самом деле, часть, связанная с утешением другого человека, заставляла почувствовать себя абсолютно бесполезной. Потому что я не могла сказать ничего такого, что забрало бы его боль. Я могла вывернуть себя наизнанку, дать ему все что угодно, но это все равно не остановит того, что бы там не происходило с Лори.

— У меня ведь даже нет со своей матерью нормальных отношений, так что я понятия не имею, каково это. По правде говоря, я привыкла постоянно желать, чтобы ее не стало. А теперь я просто хочу, чтобы она оставила меня в покое, — выпалила я, затем замолчала, дрогнув от собственной глупости. — Черт. Это самая ужасная вещь, о которой тебе следует сейчас рассказывать.

— Продолжай.

Вот дерьмо, он говорил серьезно.

Я открыла рот, а горло сжалось. Пришлось через силу вытаскивать слова.

— Она, эм... ей стало наплевать на наше с Лиз воспитание. Наш отец ушел, и она слегла в кровать. Таким было, по ее мнению, великое решение проблемы, связанной с тем, что наша семья разваливалась на части. Не постараться найти помощь, не обратиться к медикам, а просто лежать в темноте, ничего не делая. По большому счету, она не выходила из своей спальни в течение трех лет. Не считая тех моментов, когда нас навещала служба защиты детей. Нам удавалось убеждать их, что она не просто занимала пространство. Какой бред.

Он уставился на меня, его губы сжаты в тонкую белую линию.

— Как-то раз я пришла домой, а она сидела на краю своей кровати с кучей разноцветных таблеток, лежащих на прикроватной тумбочке. Она держала большой стакан с водой. Ее рука так сильно тряслась, что повсюду разлетались брызги, ее ночнушка насквозь промокла. А я ничего не делала... не сразу.

Этот момент ужасно запечатлелся в моей голове. Как я, стоя у двери в спальню, разрывалась между тем, что же делать. Стоять и позволить этому случиться было бы непредумышленным убийством. Нечто подобное оставило бы клеймо на всю жизнь.