Впереди плавно колыхалось черное облако. Меня встречал таинственный Восьмой Мир, о котором никто ничего не знал.

Когда я коснулся черноты, то вскрикнул от боли. Это уже стало привычным ритуалом. Все правильно, переход из одного мира в другой должен сопровождаться шоком. Но не таким же! Мне словно плеснули кислотой прямо в душу. И тут же оглушительная боль сменилась покоем. Я ничего не видел и не слышал, однако при этом каждой клеточкой своего тела ощущал — я наконец попал в свой мир! Только этим я мог объяснить благость, снизошедшую на меня. Я проник в новый мир, слился с ним, растворился в нем, полностью отрекшись от своего «я».

Во мне зазвучали наперебой голоса. Опять я не мог различить ни единого слова. Какое-то ворчание, бормотание, шорохи. Время от времени их перекрывал бархатистый медный удар. Меня спрашивали

— я отвечал. В свою очередь спрашивал я — мне втолковывали, как маленькому ребенку. Но будь я проклят, если смогу вспомнить хоть что-либо! Самое главное — мы сумели обо всем договориться. Мне обещали всемерную поддержку и помощь. Более того, меня назначили эмиссаром Восьмого Мира в нашей Вселенной. Отлично. Мы разберемся и с фельдмаршалом, и с пособниками Сатаны. Никто не будет забыт и ничто не будет забыто.

Смущало одно — я так и не знал, кого именно я представляю. Загадка, которая саднила ядовитой занозой. Я был уверен, что не стану орудием темных сил, ведь я категорически отказался сотрудничать с Сатаной, однако хотелось большей определенности. Иначе я не смогу уверенно вербовать помощников из числа… нет, не подумайте, что людей. На это слабое, склонное к пороку и предательству племя я давно перестал полагаться. Я рассчитывал привлечь к работе своих братьев из Мира Магии, шустрых гремлинов и многих, многих других.

Сейчас мне требовалось лишь одно — как можно скорее вернуться назад, в свой кабинет. Ведь Бифрест вынес меня из пределов Восьмого мира совершенно опустошенным. Мне стало настолько скверно… Нагой и беззащитный… Так я определил бы свои ощущения. Спасительный мрак остался позади, а безостановочно движущаяся мостовая влекла меня в неизвестность. К счастью, неопределенность тянулась не слишком долго. Через десяток минут впереди замаячили рассеянные красные отсветы. Естественно, это были ворота моего собственного мира, Мира Реальности. Язык не поворачивается сказать: человечества. Не только человек живет в нашем мире. Не только и не столько.

Правда непонятно, что мне делать, если алое пламя вновь отвергнет меня. Неужели я буду обречен до скончания времени крутиться по Бифресту между мирами? Или проще будет постараться зацепиться за один из них? Пока я гадал таким образом, красное пламя надвинулось на меня. Затрещали волосы, противно запахло паленым. Я заверещал от ужаса — ведь свой огонь мог и должен сжечь в пепел. Ко всему я был готов, но перспектива сгореть заживо меня пугала. Заслонив лицо локтем, я рванулся было назад. Напрасно! Бифрест в который раз оказался сильнее меня, и я въехал прямо в бушующее пекло. К счастью я сразу потерял сознание и не чувствовал, что происходит.

Возвращение было тягостным. После всех перенесенных мною испытаний, вдруг обнаружилось, что я не имею и отдаленного представления, какими могут быть мучения. Меня ломало и корежило, неведомый садист через каждый нерв пропускал электрический ток. Внутренности заполнила кипящая болотная жижа, а кожу методически поливали кислотой…

Как я все это выдержал — не знаю, только очнулся я весь в поту, руки непроизвольно подергивались. В кабинете все вокруг покрывали лениво колышущиеся хлопья гари, вместо бумаг на моем столе высились груды сероватого пепла. Похоже, в забытьи я искал спасения, перевоплощаясь в свое второе «я», и успел натворить немало дел. В очередной раз я похвалил себя за предусмотрительность, ведь догадался однажды сделать свой кабинет несгораемым, хотя и поставил в тупик этим приказом бедного Генриха. А иначе не миновать беды.

Однако демонстрировать живописную картину разгрома в кабинете начальника Управления всем и каждому отнюдь не хотелось. На подгибающихся ногах я выполз в белый свет. Не знаю, что изменилось в моем лице, но мирно беседовавшие Задунайский и Гиммлер так и шарахнулись, едва завидев меня в дверном проеме.

— Назад… — слабо проскрежетал я. Голос мне начисто отказал.

Вдолбленная годами службы привычка повиноваться остановила Железного Генриха, а волкодлак притормозил с хорошим запозданием. Похоже, его остановил только пример начальника отдела личного состава.

— Генрих, вам придется изрядно поработать.

Гиммлер приятно улыбнулся, хотя на мраморном лбу у него выступили крупные капли пота. Интересно, как может потеть дух?

— Что потребуется?

— Мы создадим свое спецподразделение. Точнее даже целую войсковую часть. Контролировать дивизию имени Дзержинского мы пока не в состоянии, зато сражаться с диверсантами и боевиками ГРУ нам приходится каждый день. Мне удалось договориться кое с кем за время путешествия, и вскоре начнут прибывать добровольцы. Обеспечьте их размещение. Придумайте место новому подразделению в нашей структуре, не особо афишируя его наличие. Техникой и вооружением займетесь вы, — я кивнул Задунайскому. Начальник технического отдела с немного оцепенелой улыбкой покорно кивнул в ответ. Подозреваю, он сделал это чисто механически, повторяя мой жест. Слабодушный оборотень никак не мог совладать со своими нервами. — А потом мы разберемся с теми, кто становится на пути демократии и свободы… — угрюмо закончил я.

Оба как по команде попятились. Вновь неладно. Подойти к зеркалу? Поверьте, я так бы и поступил, ведь следовало же выяснить, что именно так пугает окружающих. О людях я и не говорю, эти твари будут шарахаться при одном упоминании моего имени, но не дело, если твои подчиненные и соратники испытывают при разговоре с тобой сильнейшее желание улепетнуть. Я взглянул бы в зеркало… Однако понял, что никогда, до самой смерти этого не сделаю. Какой-то непонятный внутренний запрет, непередаваемое состояние, подобное ощущениям человека, находящегося рядом с пропастью. Она и манит и отпугивает, притягивает и запрещает, но зовет, зовет, зовет… И вместо намеченного, неожиданно для самого себя, я приказал Гиммлеру:

— И выкиньте все зеркала из Управления. У нас солдаты или шлюхи? Нечего им прихорашиваться. Вампир хорош, каков он есть.

— Но…

— Исполняйте! — лязгнул я.

Бедный Генрих вытянулся в струнку и щелкнул каблуками. Представляю, что он подумал о сумасбродстве начальника. Я мрачно поглядел на них, едва сдерживая клокочущее в горле рычание.

— Идите.

Гораздо поспешнее, чем это предписывалось уставом, они выполнили приказание. Я прошелся по опустевшему предбаннику, шлепнулся в мягкое кожаное кресло и погрузился в невеселые раздумья.

Домой я предпочел отправиться по воздуху. Мне стал непереносим самый вид грязных людишек, омерзителен их запах. Я сумел разобраться, почему так происходит, но правильно сказано — любое знание старит. А непомерное знание может сокрушить рассудок подобно каменной глыбе, ломающей хрупкие кости неосторожного. Я выдержал, я сильный. Однако приобретенное знание легло на душу подобно черноте НИЧТО. Это не мрак ночи и не холод льда. Не приведи Бог вам испытать нечто подобное. Бог или Сатана — выбирайте сами, что ближе.

Я легко пошел вверх, оставляя за собой огненые пунктиры улиц. Скоро ли я смогу сокрушить эту заразу и предать обретенную Вселенную моему миру? Ведь только так я смогу избавиться от мучений. Любое существо за пределами своего мира невыразимо страдает. Дышать чужим воздухом, есть чужую пищу, слышать чужие чувства мучительно. Вы полагаете, что вампиры и духи злы изначально? Ошибаетесь. Представьте себе, что вам постоянно приходится шагать по раскаленным угольям. Не испортится ли при этом у вас характер? Мне могут возразить: а как же домовые? Они-то сумели превосходно обжиться в этом мире и чувствуют себя здесь неплохо. Твари смешанной крови, они подобны тараканам, проникают в любую щель, множатся и плодятся, пока хозяева вдруг не обнаружат, что как раз они сами стали совершенно лишними в собственном доме.