— Не издевайся! — сердито сказала она, шутливо ткнув его кулачком под ребра.

Он снова рассмеялся.

Розмари придвинулась к сыну и уютно устроилась на его плече.

За окном мерно мелькали пестрые огни.

— Расскажи о своем визите в Белый дом, — попросила она. — Тебе понравилось?

На протяжении следующих пятнадцати миль Энди описывал достаточно бурную и веселую вечеринку у президента.

— Да, любопытно, — кивнула Розмари, когда сын закончил свой рассказ. Вспомнив жаргон своей молодости, она прибавила:

— Классно погудели.

Энди фыркнул, вздохнул и важно изрек:

— Всем хороши консерваторы. Да вот только, как ни крути, с демократами веселее!

— Это настоящий экспресс, — объяснял Энди. — Остановок только шесть: подземный гараж, холл на первом этаже, затем этажи с восьмого по десятый — и сразу мои апартаменты на макушке. Электронный ключ от комнат — только у меня. Таких суперскоростных лифтов только шесть во всем городе. Две тысячи футов в минуту! В час это будет…

Розмари протестующе замахала руками:

— Избавь меня от технических подробностей! Они стояли, прижавшись друг к другу, внутри тесной цилиндрической капсулы. От телефонной будки кабинку отличала только исключительная роскошь отделки: до уровня плеч красная кожа, а выше и на потолке — полированный металл с тусклым желтым отливом. Кажется, медь. А может статься, и чистое золото — тут все так безумно дорого, что ни за что ручаться нельзя…

Лифт мчался вверх с захватывающим дух ускорением — настоящая ракета!

Энди довольно усмехался, а Розмари было не по себе.

Что за радость, когда твой желудок проваливается куда-то к копчику!

— Я тут трахался несколько раз, — с ухмылкой сообщил Энди. — Ощущение — непередаваемое!

— А уж этих подробностей я тем более не желаю знать! — с упреком сказала Розмари.

— Ну вот, приехали. Мой пятьдесят второй этаж. Береги нервы: сейчас ты увидишь самый потрясающий вид во вселенной. Всем видам вид!

Створки лифта открылись. Энди вышел первым и щелкнул выключателем. Скрытые светильники залили слабым, призрачным светом огромное великолепно декорированное помещение типа артистической студии. Дальняя стена была целиком из стекла. За ней — россыпь звезд на черном небе, помигивающие огоньки самолетов и внушительная тарелка почти полной луны;

— Ох, Энди, — так и ахнула Розмари, прикусывая губу от восторга.

Он помог ей снять пальто, бросил его на ближайший диван и подвел ближе к стеклянной стене. Розмари долго молча вбирала в себя прелесть этого звездного неба, потом опустила взгляд вниз. Там был темный ковер парка, за которым начиналось море огней Ист-Сайда — причудливой прелестью они напоминали исполинскую ярмарку.

— Почти идеальная ночь, — наконец нарушил молчание Энди. Он стоял рядом и, обняв мать со спины, поглаживал ее плечи. Розмари откинулась затылком на его грудь и в упоении покачивалась.

Энди наклонил голову к ней, сверкнул зубами в полутьме, поцеловал ее в висок и сказал:

— Правда, я заказывал полную луну. А они, прохиндеи, выставили только три четверти. Придется устроить скандал.

Она улыбнулась. Ей было так хорошо, что не хотелось даже разговаривать. Она нашла его руку на своем плече и молча поглаживала ее.

— Это Уайтстоун-Бридж, — объяснял Энди, показывая рукой. — А вон там начинается Квинс…

— Изумительно, невероятно… — выдохнула Розмари.

Руки Энди упали ей на талию. Он повернул мать к себе, наклонился к ее уху и с чувством, медленно поцеловал его краешек.

— В моей жизни тоже был зияющий разрыв длиной в двадцать семь лет, — шепотом произнес он, горячо дыша ей в ухо. — Только я пробудился самостоятельно, усилием воли.

— Энди…

— Тебя не было рядом, когда во мне пробудилось первое влечение к женщинам, — быстрым шепотом продолжал он. — И все же нас связывают дивные, могучие узы — чудесное напряжение. Ты для меня как прекрасная незнакомка, которая вдруг вошла в мою жизнь. Конечно, ты старше меня — однако нет тебя желаннее, ибо для меня ты самая красивая женщина на планете…

Он еще теснее прижал ее к себе, и она внезапно ощутила его губы на своих губах. Его язык силой прорвался в ее рот и соединился с ее языком.

Все произошло так быстро, что Розмари не успела отшатнуться. Чуть опомнившись, она вырвалась из объятий сына и сделал шаг назад, прочь.

Энди, тяжело дыша, простирал руки к ней, впившись в Розмари тигриным взглядом.

Было достаточно света, и она отчетливо видела, что его глаза сейчас имеют тот, прежний цвет и уже позабытый ею нездешний блеск.

Розмари проворно вытерла губы тыльной рукой ладони. Ее трясло. Она была поражена и тем, что он сделал, и тем, что сделалось с его глазами.

— Твои прежние глаза… — дрожащим голосом пролепетала она.

Энди опустил руки, привел в порядок свое дыхание, потупился на пару секунд — и поднял на нее спокойный, обычный взгляд. Теперь у него опять были светло-карие глаза — пусть и красивые, но вполне банального оттенка.

Он слабо улыбнулся:

— Ну вот, глаза снова в порядке. Они ведь у меня такие благодаря… как бы это сказать… ну, потому что я так хочу… А тут я немножко утратил контроль над собой.

Розмари продолжала ошарашено смотреть на него.

— Немножко? — изумленно переспросила она. — Что значит, «немножко утратил контроль над собой»? Он посмотрел ей прямо в глаза и отчеканил:

— Ты единственная в мире женщина, единственный в мире человек, с которым я могу быть самим собой!

В середине этой фразы его глаза на пару мгновений изменились на природные, «тигриные», нечеловеческие. Будто он показывал свою истинную сущность и свою способность в любой момент вернуться к ней.

Энди замолчал. Потом тряхнул головой, словно отгоняя какое-то наваждение, и, посмотрев на мать нормальными глазами, сказал нормальным голосом:

— С любым другим человеком мне приходится быть откровенным лишь до какого-то предела. Даже в полной темноте я не могу быть самим собой в чьем бы то ни было присутствии.

Розмари повернулась к гигантскому окну и, устало массируя себе виски, медленно проговорила, не глядя на сына, который дышал где-то за спиной:

— Прости меня, Энди. Я, конечно, сочувствую тебе. Я, конечно, люблю тебя. Но…

Она осеклась.

Он сделал несколько быстрых шагов и стал перед ней, повинно склонив голову.

— О, это мне, мне надо просить прощения! — с жаром воскликнул Энди, поднимая на нее полные слез глаза. — На самом деле я потерял над собой контроль не немножко, а «множко», даже очень «множко». Клянусь, это больше никогда не повторится. Никогда! Пожалуйста, прости меня. Ради всего святого, прости меня!.. Я все собирался тебе сказать — и все не мог… Словом, я завтра должен уехать. И теперь я вижу, что это даже к лучшему. Ну да, конечно, к лучшему! А ты можешь пока что навестить своих родных. Я же сперва проведу несколько дней в моем поместье в Аризоне, а затем отправлюсь в Рим и Мадрид. Вернусь шестого декабря. Розмари коротко вздохнула.

— Хорошо, — сказала она. — По-моему, это правильно… Очевидно, мы оба… нам хотелось как-то компенсировать все эти потерянные годы… Словом, похоже, мы немного перестарались.

— Не вини себя, — произнес Энди. — Вина моя и только моя.

— Запомни, Энди, никогда — ты слышишь, никогда! — не вздумай повторить того, что было.

— Клянусь, это никогда больше не повторится. Она сделала глубокий вдох и сказала:

— А теперь я пошла. Спокойной ночи. Ты когда уезжаешь?

— Завтра рано утром. Джо отвезет меня в аэропорт. Но он остается здесь, чтобы всегда быть у тебя на подхвате. При нужде не стесняйся обращаться к нему. И все остальные мои сотрудники будут с охотой выполнять любую твою волю. Номер телефона, по которому ты в любой момент можешь связаться со мной, я тебе уже дал.

Они пошли к лифту. Розмари по пути взяла с дивана свое пальто.

— Спасибо тебе за все, — сказала она, останавливаясь у лифта. — Счастливого путешествия.