Она имела возможность послушать, как он говорит. Разумеется, его голос стал прочнее, но в нем безошибочно угадывались до боли родные, словно шероховатые звуки и мягкие переливы интонации, которые были свойственны еще тому Энди, шестилетнему.

Энди с экрана говорил о том, что он не призывает людей бросить все и думать лишь о духовном. Достаточно хотя бы на минуту задуматься над тем, что ученые правы и мы все действительно произошли от сравнительно небольшой группы предков. Тут не важно, какими именно были эти предки — их вид, рост или цвет кожи. Главное, что все мы по сути родственники, то есть родные друг другу. Мы все — одна семья. А разве не великий грех доставлять своим близким столько неприятностей? Неужели мы не способны стать выше своих мелочных интересов и глупых обид? Неужели каждому из нас трудно возжечь свечу от сущей в нем искры Божьей — ив свете этой свечи… И так далее, и так далее.

Покуда она вдумывалась в слова вдохновенной и гладкой речи, появились Кларис и медсестра. Слаженно работая, они переложили ее на каталку и повезли на осмотр.

Два доктора, Бандху и Аткинсон, взяли у Розмари кровь из вены, затем налепили на ее конечности много-много электронных сенсоров и приступили к тщательной проверке всех функций организма.

Тем временем в голове Розмари вертелось:

"Могло произойти только одно из двух. Или я как мать оказалась на высоте и тогда, в ранние годы жизни Энди, своим воспитанием задавила в нем все страшные задатки. Или колдовская свора нашла блистательную маску для сына Сатаны».

Что бы там ни было, но факт, что Энди — сын Сатаны, отменить никак нельзя. Следовало смотреть правде в глаза: Энди не просто ее сын. Он ее сын от…

Сатаны.

С другой стороны, к настоящему времени всю чертову дюжину членов колдовской своры должна была поглотить могила. Ведь двадцать семь лет назад Элен Виз и Стэнли Шэнду, самым молодым из них, было уже хорошо за шестьдесят, Чем бы ни занимался фонд «Божьи Дети», наводняющий телевидение рекламными фильмами, эта организация, как подсказывает логика, создана самим Энди, без участия колдовской своры.

Он предпочитает, чтобы все называли его просто Энди. Не является ли это добрым знаком? Ибо с самого начала Роман желал величать мальчика Адриан Стивен, точно так же, как звали его отца. Однако Розмари удалось наложить запрет на проклятое имя.

Но затем эта нечисть имела полную возможность на протяжении двадцати семи лет называть его хоть Адрианом Стивеном, хоть еще как. А он все-таки предпочел остаться Энди.

Стало быть, можно надеяться, что Саммерхилл сработал.

Розмари, уже окончательно свободная от капельницы, сидела на постели, ела суп и с жадностью смотрела телевизор — подумать только, теперь у них десятки и десятки каналов!

В момент, когда на экране какой-то слащавый тип брал интервью у жены серийного убийцы, отправленного на электрический стул, в палату вплыла целая охапка красных и желтых роз и рыжевато-красных хризантем. За букетами улыбалась Тара.

— Какой вы молодец! Как быстро осваиваетесь! — затараторила она, проворно и ловко размещая букеты по вазам, в которые медсестры успели налить воды. — Приятно на вас смотреть! О вашем сыне, к сожалению, пока ничего не узнали. Правда, нашли уже сорока двух Эндрю Джонов Вудхаузов. По возрасту подходит лишь тот, что живет в шотландском городе Абердине. Но он один из тройни. Однако вы не беспокойтесь — они обязательно найдут вашего сына.

"Нет, Тара, даже и не надейтесь».

Вслух она спросила:

— Я смотрю все эти интервью и думаю… когда мне станет лучше, не удастся ли и мне встретиться с каким-нибудь тележурналистом…

Тара округлила глаза:

— Вы шутите! «Не удастся ли мне»! Думаете, от кого эти роскошные цветы? От них! Розы — от того, который как раз сейчас на экране. А хризантемы — от его главного соперника и лютого врага с другой программы. Официально лечебница никому не сообщала о вашем выздоровлении. Однако кто-то кому-то уже успел рассказать — сенсация! — а тот звякнул третьему… и пошло, и пошло. Так что телевизионщики уже в курсе. Пока мы с вами тут беседуем, их машина стоит у входа — вытаскивают и налаживают какую-то аппаратуру.

Розмари недоверчиво уставилась на нее.

— Да-да, вы у нас теперь знаменитость! — продолжала Тара. — Наверно, вы просто прозевали — о вас уже было сообщение в последних новостях! «Чудесное пробуждение после двадцати семи с половиной лет в коме!» Дальше будет больше. «Женщина, которая утром вышла из двадцатисемилетней комы, к вечеру как ни в чем не бывало смотрит телевизор, прихлебывая супчик!» Моя дорогая, вы войдете в Книгу рекордов Гиннесса! Ведь вы знаете, что это такое — кажется, она и в ваше время существовала! Розмари кивнула.

— Когда вы окончательно придете в себя, то сами будете выбирать, каким программам давать интервью, — от предложений отбоя не будет!

— Что ж, хорошо, — сказала Розмари. — У меня к вам просьба. Касательно моих сестер и братьев — вдруг они живы. И может быть, живут все там же, в Омахе. Нельзя ли навести справки и о них?

— О да, конечно, — с живостью согласилась Тара, выхватывая из кармана электронную записную книжку. — Не исключено, что им известно что-либо о вашем сыне.

— Сомневаюсь.

— Или хотя бы о его отце.

Розмари на мгновение-другое онемела, потом решилась и спросила:

— Вы знаете знаменитого актера Ги Вудхауза? Он работает или в театре, или в кино. Тара отрицательно мотнула головой.

— Вы вообще не слышали о Ги Вудхаузе?

— Никогда, — сказала Тара. — Хотя театром и кино увлекаюсь очень и знаю всех современных звезд.

— Ну, стало быть, он уже умер. Причем давно. Тара не спускала с нее пытливого взгляда. Розмари принялась диктовать данные о своих родных — полное имя, дата рождения. Начала с Брайана.

Итак, похоже, Ги Вудхауз умер, и умер едва ли не в самом начале ее двадцатисемилетней ссылки в беспамятство.

Неужели Сатана оказался дешевым обманщиком? А собственно, чему тут удивляться? Если чуть переврать народную мудрость, то получится подходящая к делу истина: кто сегодня силой взял женщину, тот завтра «натянет» и кредитора.

Так или иначе, Ги не получил обещанную плату за девятимесячную аренду чрева своей супруги. Он не стал вторым Лоренсом Оливье или Марлоном Брандо. Сдох в безвестности.

Бедняжка Ги.

Извини, но слез по тебе проливать не стану.

Во вторник вечером, двадцать третьего ноября, за два дня до Дня Благодарения и через две недели после чудесного пробуждения, Рип ван Рози давала свое первое интервью в прямом телеэфире.

Все таблоиды успели единодушно окрестить Роз-мари Рип ван Рози, намекая на Рипа ван Винкля, который проспал в знаменитом рассказе Вашингтона Ирвина целых двадцать лет.

С новой стильной прической (спасибо известному салону, пославшему ей даром лучшего мастера), в изящном современном наряде (спасибо крупнейшему универмагу), Розмари вышла из белого лимузина (спасибо телекомпании, любезно предоставившей…). На этом белом лимузине она прибыла ко входу в Западную студию из фешенебельного отеля «Уолдорф-Астория» (спасибо администрации отеля, которая утром вселила ее бесплатно в лучший номер люкс, а также — и так далее, и так далее).

Добрая дюжина охранников сдерживала напор нахраписто-наглых репортеров и толпы любопытствующих.

Розмари молча с достоинством прошествовала через шумный коридор в толпе, только улыбаясь и не отвечая на громкие выкрики и хамоватые вопросы газетной мелкоты.

Уже сидя перед зеркалом в гримерной, Розмари сказала молоденькой девушке, трудившейся над ее лицом:

— А вы знаете, до свадьбы я работала ассистентом режиссера на телестудии Си-би-эс.

— Что-то слышала, — отозвалась гримерша.

— В шестидесятые большинство женщин, выйдя замуж, бросали работу. По крайней мере я поступила именно так.

— Я бы тоже не прочь пожить за мужниной спиной, да не получается, — вздохнула гримерша, поправляя прическу Розмари.