С шеи у него свисал, словно хромовый галстук, какой-то ультрамодерновый стетоскоп. Напевом лацкане халата был прямоугольник с надписью «Д-р Аткинсон», а на правом — знакомый кружок «Я люблю Энди».

Кто этот Энди, в которого они тут повально влюблены? Врач? Пациент-любимчик? До выписки надо бы раздобыть и себе такой же значок.

Тем временем доктор Аткинсон отпустил ее руку и ясноглазо улыбнулся.

— Замечательно, — сказал он. — Пока что нахожу все в порядке. Можно только диву даваться… Позвольте мне еще минутку-другую потерзать вас осмотром. Хочу окончательно убедиться, что вы не покинете нас опять. А затем я поведаю вам все то, что нам известно. Ощущаете где-нибудь боль?

— Нет, — коротко отозвалась Розмари.

— Отлично. Расслабьтесь, пожалуйста. Я знаю, это непросто, но вы постарайтесь.

Да, расслабиться сейчас — совсем непросто… Он сказал: все то, что нам известно. Стало быть, есть то, что им неведомо… Достаточно того, что он обратился к ней так странно — мисс Фаунтин.

Покуда Аткинсон деловито осматривал ее — выслушивал сердце, заглядывал в зрачки и в уши и измерял кровяное давление, у Розмари где-то под ложечкой разрастался ледяной ком ужаса.

Так значит, она тут больше двух дней. Теперь она в этом не сомневалась.

Тогда сколько? Две недели? Они заколдовали ее — Минни, и Роман, и прочие ведьмы. Их нудное пение на самом деле было заклинанием, направленным против нее! Они проведали о том, что она собирается увезти Энди за три тысячи миль от них и что даже куплены билеты на самолет.

Розмари помнила: во время ее беременности эта шайка точно так же расправилась с ее давним другом Хатчем. Они наложили на него страшное заклятие, потому что опасались его эрудиции в области ведовства и серьезного отношения к любой чертовщине: он вполне мог разгадать, что именно они сотворили с Розмари и чьего ребенка она носит под сердцем.

Бедняжка Хатч по совершенно необъяснимой причине внезапно впал в кому на три или четыре месяца — и умер, так и не придя в сознание. Стало быть, ей еще здорово повезло, что она вообще пробудилась.

Но что с Энди?

Ведь все то время, что она в больнице, мальчик пребывает в их безраздельной власти.

И они спокойно вскармливают и растят в его душе именно то, о чем Розмари и думать не хотелось!

— Будь они прокляты! — вырвалось из груди. К счастью, Розмари произнесла это сквозь зубы, и доктор не разобрал слов.

— Простите, что вы сказали? — спросил Аткинсон.

Закончив осмотр, он придвинул стул поближе к кровати и сел, так что его рыжая голова оказалась совсем близко от ее лица.

— Так сколько же я здесь нахожусь? — упрямо повторила Розмари. — Несколько недель? Или несколько месяцев?

— Мисс Фаунтин…

— Моя фамилия Рейли. Розмари Рейли! Рыжая голова отодвинулась. Аткинсон заглядывал в свою черную кожаную папку.

— Не тяните, скажите мне все! — в меру своих слабых сил воскликнула Розмари. — У меня шестилетний сын. Он остался с людьми, которым я… ну, не слишком-то доверяю.

Справляясь с каким-то документом в папке, Аткинсон сказал:

— Вас привезли сюда мистер и миссис Кларенс Фаунтин. С их слов вы записаны как Розмари Фаунтин, их внучка.

— Фаунтины как раз и относятся к тем людям, которым я категорически не доверяю, — сказала Розмари. — Скажу больше: я здесь именно из-за них! Это как раз они ввели меня в состояние комы! Наверняка я лежу здесь с диагнозом «неизвестно чем мотивированная кома».

— Да, что-то в этом роде. Однако любая кома, в сущности…

— Мне отлично известно, что именно со мной сделали! — взволнованно перебила врача Розмари. Она даже попыталась приподняться на локте — и тут же упала обратно на подушку. Невзирая на быструю просьбу не двигаться и руки Аткинсона, которые норовили вернуть ее в горизонтальное положение, она возобновила попытку приподняться. На сей раз у нее получилось. Опираясь на оба локтя и глядя рыжему доктору прямо в глаза, она повторила:

— Мне отлично известно, что именно со мной сделали! Но я не стану вам рассказывать — по опыту я знаю, что вы сочтете меня сумасшедшей! А я в своем уме. И буду вам весьма признательна, если вы наконец скажете мне, как долго я пролежала у вас, где находится ваше заведение и когда я смогу покинуть его и вернуться домой!

Доктор Аткинсон откинулся на спинку стула. Вперив в пациентку задумчиво-серьезный, почти угрюмый взгляд, он произнес с расстановкой:

— Это частная лечебница. Вы в Аппер-Монклер, штат Нью-Джерси.

— Частная лечебница? — ошарашенно переспросила она.

Аткинсон солидно кивнул:

— Лечебница Халси-Бодейн. Мы специализируемся на пациентах, за которыми нужен долговременный уход.

Розмари не сводила с него пытливого взгляда:

— Какой сегодня день?

— Вторник. Девятое ноября.

— Ноября? Вы шутите! Вчера вечером был май… Ах ты Господи…

Она рухнула обратно на подушку и в бессильном отчаянии уставилась в потолок, прикрывая ладонями трясущиеся губы. Из глаз полились слезы. Май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь — шесть месяцев! Целых шесть месяцев украдено из ее жизни! И Энди находится в непотребных руках на протяжении ста восьмидесяти дней!

Смигивая слезы, боковым зрением она видела, что рыжий Аткинсон сидит все в той же позе и насупленно взирает на нее — далекий, сосредоточенный, чужой.

Розмари отняла руки от губ и внезапно заинтересовалась ими.

Ее поразило состояние кожи — сухая, лишенная упругости, какая-то старческая… А вот буроватое пятнышко, еще одно и еще…

Она ошалело вертела запястьями совсем близко от глаз, испуганно щупала одну руку другой.

— Вы пробыли здесь долго, очень долго, — сказал Аткинсон.

Теперь он придвинулся ближе, взял ее правую руку, чуть сжал ее — и оставил в своей ладони.

Кларис, стоявшая с другой стороны кровати, ласково завладела ее левой рукой.

А Розмари молча, с искаженным лицом и дрожащим подбородком, истерично водила широко открытыми глазами направо-налево. Ее стремительный взгляд, казалось, снова и снова упруго отскакивал от двух непроницаемых лиц — одного белого, холеного, в рамке рыжей бороды, и другого, морщинистого, черного.

— Дать вам успокоительного? — спросил доктор. — Чтобы вы заснули.

Розмари содрогнулась и замотала головой:

— Спать? Я наспалась на всю оставшуюся жизнь. Мне теперь впору вообще никогда не спать! Сколько мне лет? Какой сейчас год?

Доктор Аткинсон тяжело сглотнул. Несмотря на то что ей он казался далеким и чужим, в его глазах внезапно блеснули слезы.

— Сейчас 1999 год.

Она молча тупо смотрела на него.

Он подкрепил свое сообщение печальным нырком бороды.

Кларис, закусив верхнюю губу и борясь с комом в горле, подтвердила слова доктора длинной серией мелких кивков.

— Вас привезли сюда в сентябре 1972 года, — продолжил Аткинсон, проворным жестом смахивая слезу. — То есть чуть больше двадцати семи лет назад. До этого вы провели четыре месяца в нью-йоркской больнице. Кто бы ни были эти Фаунтины, которым вы так мало доверяете, но именно они создали доверительный фонд для оплаты вашего содержания в лечебнице.

Розмари закрыла глаза и безмолвно в тоске затрясла головой, лежащей на подушке. Невозможно! Невероятно! Немыслимо! Эта нечисть в итоге победила! Энди уже давно взрослый. Теперь он ей чужой — взращенный ими и воспитанный так, как то было угодно черной силе, которая обрела в нем свое послушное орудие… Где он ныне, жив или нет — теперь ей это, в сущности, все равно. Он для нее навек потерян.

— О, Энди, Энди! — в отчаянии простонала она.

Доктор Аткинеон вскинулся и удивленно вытаращился на Розмари.

— Откуда вам известно про Энди? — в изумлении спросил он.

— Она имеет в виду своего сына, — пояснила Кларис, успокоительно поглаживая руку несчастной «воскресшей». — Ее сына тоже зовут Энди.

— А-а, понятно, — протянул доктор Аткинсон. Удивление на его лице сменилось сочувственной миной. Ободряюще потрепав Розмари по руке, бородач ласково провел ладонью по ее волосам — сейчас она, по-прежнему с закрытыми глазами, беззвучно рыдала, сотрясаясь всем телом.