– Я слышу тебя, слышу, – улыбнулась ему Элен Блейк. Это была улыбка подтверждения, не более.

– Мы оба не знаем. Это риск. В жизни его полным-полно. – Он подождал ответа. Потом, так и не дождавшись, спросил: – А ты разве так не считаешь?

Элен кивнула. Она лежала голая на постели, где он оставил ее. Казалось, ее совсем не интересовало то, что он уже оделся и разговаривал с ней из другого конца комнаты, усевшись там в кресло. Он подыскивал более решительное объяснение своей мысли, нашел было одно, но решил, что оно ему не нравится.

– А я уже рискую, – сказала она. – Шлепнулась вот тут на задницу, и грохот слышен почти всем моим знакомым.

– Знаю, – ответил Кэлли, полуобернувшись, чтобы выглянуть в окно.

Озабоченно снующие люди, мусор, приглушенный дневной свет реклам. Когда он повернулся обратно, Элен уже встала с кровати и направлялась в ванную. Его взгляд украдкой скользнул по ее телу, как будто она демонстрировала не более чем округлые груди или длинные ноги. Пройдя мимо него, она остановилась в дверях ванной спиной к нему. Он все еще ощущал языком позвонки на ее спине, сходящую на ней неровность, пушок на пояснице...

– Послушай, – сказала она, – я не знаю, что и подумать, понимаешь? Я хочу сказать, что я в самом деле не знаю, что я думаю по этому поводу. А может быть, просто и не хочу думать. Но вот мы тут с тобой, вот я с голой задницей, и мне это нравится, хотя я и чувствую себя немного неуверенно и немного... – Она замолчала, потом пожала плечами и повернулась к нему лицом. – Немного смущенной. Это не застенчивость, нет, просто... как будто это вообще в первый раз. Я и взволнованна, и неуверенна, и уязвима. – И уже входя в ванную, она добавила: – Главным образом уязвима, понимаешь?

Кэлли еще немного подождал. Услышав, как из душа полилась вода, он взял свой пиджак и вышел из квартиры. Улица встретила его грохотом и жарой. Трое парней стояли перед фасадом маленького театра, рекламируя живые картины на сцене: «Только обнаженные девушки с мужчинами, девушки с девушками. Наш спектакль идет непрерывно. Тем, кого легко шокировать, у нас делать нечего!» А у входа в греческий ресторанчик шла торговля наркотиками. В то время слабые наркотики едва ли не поощрялись, так что Кэлли оставил это дело без внимания. Подойдя к своему автомобилю, он услышал пронзительный писк рации.

Приняв вызов, он развернул машину в сторону Оксфорд-стрит. Он находился менее чем в полумиле от места происшествия, но машины по Лондону ездят медленно, пожалуй медленнее, чем экипажи, запряженные лошадьми, столетие назад. Кэлли, на какое-то время дав волю гневу, проклинал плотный строй машин впереди. А потом его окутал запах духов Элен. Он подействовал сильнее, чем воспоминания о ней самой, и он мысленно вернулся в комнату, которую только что покинул.

Сейчас она, должно быть, уже вышла из-под душа и стоит перед высоким зеркалом, напротив соснового гардероба, и, брызнув на ладонь немного увлажняющего крема, втирает его в кожу. А теперь она, должно быть, сидит на кровати, скрестив ноги, не подозревая, сколь непристойна и соблазнительна эта поза. Она наклонила голову, чтобы волосы упали вниз и быстрее высохли. И поскольку этот процесс кажется ей довольно скучным, она, вероятно, читает, положив книгу на колени.

Он, конечно, не был уверен, что все происходит именно так, не мог поручиться, что она делает именно это и именно в такой последовательности, но он мог бы рискнуть заключить на этот счет вполне надежное пари. Потому что так бывало на протяжении всех пяти лет их брака.

Кэлли показал свое удостоверение и нырнул под натянутый шнур, перекрывший участок улицы от пешеходов. На самом перекрестке тело Линды Боумэн было огорожено небольшими щитами. Увидев приближающегося Кэлли, Майк Доусон пошел ему навстречу.

– Где тебя носило, черт побери?

– Да вот притормозил выпить чашечку кофе, – ответил Кэлли, глядя в сторону щитов. – Кто здесь уже побывал?

– Протеро, – сказал Доусон. – И кстати, заметил твое отсутствие.

– И что же?

– Ну я ему чего-то наболтал. Что, впрочем, не помешает ему поинтересоваться об этом попозже у тебя.

– Ладно.

Кэлли был уже слишком поглощен делом, чтобы благодарить. Они дошли до щитов, и Кэлли первым прошел за них. Там были фотограф и гражданский врач. И тот, и другой как раз только что закончили работу. Кэлли знал обоих.

– Вы уже говорили с моим сержантом? – спросил он у врача, кивнув ему.

– Да, он знает все, что можно узнать на этой стадии, – ответил врач, защелкивая застежку своего чемоданчика. – Единственная рана от винтовочного выстрела. Смерть, можно сказать, мгновенная, в этом я уверен. Ну а попозже выясним еще что-нибудь.

Кэлли посмотрел на лежавшую у его ног девушку. Неловко раскинутые руки и ноги, платье с бурыми пятнами запекшейся крови. Он вернулся из-за щитов на улицу, поманив за собой Доусона.

– Кто она? – спросил Кэлли, глядя вдоль длинной улицы и слегка откинув голову назад.

– Линда Боумэн, – ответил Доусон. – Двадцать четыре года, секретарша. Фирма по торговле подержанными вещами. Называется «Ричз». Каламбур, понимаешь? Отрепья для богатых[1]. А заодно это и имя хозяина – Чарльз Рич.

– Удивительно, что у кого-то еще сохранилось чувство юмора, – заметил Кэлли. – Так что же случилось?

– Это было примерно в четверть второго. Ее подстрелили, когда она переходила улицу. Сверху: на это указывают входное и выходное отверстия. Если тебя интересуют мои предположения, стреляли из скорострельной винтовки. Впрочем, нам надо...

– Подождать, что скажут наши мясники-анатомисты? Да. А точное место, где это случилось? Оно известно? – спросил Кэлли.

– Ну, свидетелей, конечно, десятки, – вздохнул Доусон. – Даже сотни. Но ни один не рассказал ничего, что мы хотели бы узнать. Сам звук выстрела слышали очень многие, но никто не понял ни что это такое было, ни то, что девушку застрелили. Во всяком случае, вначале. Так что у нас толпа давших показания, но я бы даже не назвал их свидетелями. Видели только само падение девушки, а кроме этого черта лысого они все могли увидеть, как я понимаю.

– Он стрелял из укрытия?

– Разумеется.

Взгляд Кэлли обратился к крышам домов.

– Она замужем, – сказал Доусон. – Живут они в северном Лондоне. Вероятно, у ее мужа какое-то небольшое строительное предприятие. Ничего особенного: просто он сам и парочка трудяг...

– А как же ты разузнал все это? – перебил его Кэлли.

– Так у нее в сумочке была служебная карточка. Ее контора всего в паре улиц отсюда. Ну я и велел одному из наших сбегать туда. Там работает одна женщина... – Доусон заглянул в свою записную книжку. – Пегги Харрисон. Они с этой Боумэн были подружками. Ей сказали, что произошел несчастный случай. В общем, из нее сначала выудили нужную нам информацию, а уж потом рассказали всю правду. После этого от нее не было никакого проку.

– А что муж?

– Дома его нет, он на работе. Сейчас мы его ищем. – Доусон помедлил. – Дело в том, Робин... Во всем этом вообще не видно никакого смысла. Эта девушка и ее муж – самые обыкновенные люди, зауряднее не бывает, прямо какие-то мистер и миссис Заурядность.

– Посмотрим, – произнес Кэлли с ноткой раздражения.

– Что ж, подумай об этом, – сказал Доусон.

Всем своим тоном он намекал на немотивированность и бессмысленность преступления. Убийство ради убийства, для развлечения. Доусон был склонен думать прямолинейно, идти по кратчайшему пути, и, как правило, наиболее логичному.

– Посмотрим, – повторил Кэлли, покачав головой.

Обратно они поехали отдельно друг от друга, но прибыли с разрывом всего в несколько минут. Кэлли просматривал донесения на своем рабочем столе, когда вошел Доусон. Закрыв дверь, он прислонился к ней, выражая одновременно и почтительность, поскольку стоял в дверях, и вызов, ибо он перекрывал Кэлли выход.

– Я сержант, а ты инспектор, – сказал Доусон. – У низшего чина есть свои привилегии. Скажи мне, что я должен думать.