Она подошла к тумбочке у постели и сняла трубку. Дверь была на две трети отведена к стене, как раз ровно настолько, чтобы прикрыть Росса. Женщина присела на постель, чтобы поболтать, к дверному проему она была обращена спиной. Голос у нее был низким, а ритм речи плавным, как у человека, который успокаивает кого-то.

– На следующей неделе... Да, я же тебе это говорила. Десять дней. Да. Да, конечно, мы сможем. Нет, он будет дома... Правильно. Конечно да. Конечно! Слушай, я сейчас не могу разговаривать. Не беспокойся. Я собираюсь сказать... Да. Все будет отлично. Все будет в порядке. – Тон ее был мягким и льстивым, флейта дыхания выводила переливчатую ноту.

Женщина повесила трубку. Росс пытался представить, что означает ее молчание. Если она откроет какой-нибудь шкаф, она может заметить пропажу вещей. Если она начнет раздеваться, чтобы переодеться, она может закрыть эту дверь, как обычно делают люди, даже если они одни. Он надеялся, что она закроет дверь. Он уже представил ее, откачнувшуюся назад, увидевшую его, стоящую с ним лицом к лицу, и этот миг молчания, прежде чем она снова сможет говорить или двигаться, тот самый миг, в который он шагнет вперед и обхватит ее. Возьмет ее под свое крылышко. И внезапно он понял, чего он хотел. Он знал, как он сможет снова стать самим собой.

Где-то внизу хлопнула дверь, и донесся оклик какого-то мужчины. Женщина вышла из спальни. Росс подождал, пока не услышал, как звуки их голосов удаляются из прихожей. Вот закрылась какая-то дверь. Росс спустился вниз, держа мешки в одной руке, чтобы другая оставалась свободной. Они были в какой-то из комнат вдали от прихожей. Мужчина смеялся.

– ...Повсюду великолепные гостиницы. Десять дней в высшем обществе! – восторгался он.

– И дела тоже. – Голос женщины был легким, приободряющим.

– Ну, да-да, довольно мало. А все остальное время – наше!

– Жду этого – не дождусь, – сказала женщина. – У нас так давно совсем не было времени потолковать.

Росс вышел через парадную дверь, оставив ее слегка приоткрытой. Он пошел по городу. Никто не видел его, потому что никто и не хотел его замечать. Его грубая одежда, его десятидневная щетина, его набитые мешки как бы давали сигнал: это бродяга, один из почти невидимых. В городах и деревеньках он был всего-навсего серой тенью, неприметной для глаза. А когда он вступил на торфяник, он исчез окончательно.

Фрэнсис перекатывал шахматную пешку между подушечками большого и среднего пальцев. Фигурки и сама шахматная доска имели чисто декоративное предназначение.

– Тебя там не было, – сказал он. – Чтобы встретить его.

– Не было. – Мартин Джексон стоял у окна своей кухни, прижимая телефонную трубку подбородком. Во дворе рабочий Джексона загонял двух свиней с провисшими спинами в изолированный загон. – В этом не было необходимости. Он вернулся вовремя?

– О да. Вовремя. И привез с собой некоторую проблему.

– Получил то, за чем и ездил?

– Да.

– Ну и ну! – Джексона это явно позабавило. – Ты, выходит, мне толкуешь, что он становится главной задачей.

– Уже стал. Вот почему мы и разочарованы, что тебя там не было, когда...

– Чтобы я там сделал что? – резко спросил Джексон. – Оторвал бы ему голову прямо в центре зала прибытия?

– Нас беспокоит этот Кэлли. И нас беспокоит Росс.

– Я знаю. Не волнуйся.

– Прошло уже больше недели... Я говорю о Россе.

– Да.

– Ты даже не можешь быть уверен, что он там.

– Отчего же, могу, – возразил Джексон. – Он здесь.

– А Кэлли в Лондоне.

– Ненадолго.

– Что-что?

– Я сказал – ненадолго.

– Что ты имеешь в виду?

В последний момент одна из свиней увернулась и, проскочив между калиткой и рукой рабочего, забилась в заросли крапивы. Рабочий бросился за ней и, стоя по пояс в крапиве, стал молотить палкой. Джексон рассмеялся.

– Что-что? – спросил Фрэнсис.

– Он будет здесь довольно скоро, так что не беспокойся. Мы будем здесь вместе, все трое.

– Ты это можешь гарантировать?

Свинья галопом вылетела из крапивных кустов, едва не сбив с ног рабочего. Джексон расхохотался еще громче.

– Да, – сказал он, отсмеявшись. – Удостоверься, что он остается в группе расследования, и тогда я могу это гарантировать.

Росс не был единственным, кто пополнял свои припасы. Джексон вернулся домой захватить еды, наполнить свою фляжку, запихнуть пропитанные парафином лучинки для растопки в пластиковую бутылку с завинчивающейся крышкой. Это было его третье возвращение назад, его дом превратился в базовый форт.

А Росса он видел уже дважды. В первый раз тот шел по мосткам через ручей ранним утром, когда солнечный свет еще подернут дымкой; по другую сторону долины – был Джексон. А во второй раз Джексон увидел? какую-то фигуру, возвышавшуюся над линией неба в пелене сдуваемого ветром дождя. Потом фигура спустилась по дальней стороне холма, так легко, словно шла по лестнице, ведущей прямо на землю. Эти видения были всего лишь мгновенными, но они не оставляли у Джексона никаких сомнений. Это был Эрик, и Джексон узнал его, как охотник узнает добычу.

Росс отсиживался на опушке небольшой пихтовой плантации, на западной стороне торфяника. Он провел там день и рискнул остаться и на эту ночь. Придет время, когда он захочет увидеться с Мартином, но еще не сейчас. Он еще не чувствовал себя достаточно сильным. Он не чувствовал себя полностью владеющим собой. Его дневные промысловые вылазки обеспечили его водонепроницаемым спальным мешком. Еще у него была запасная одежда, еда и кое-что для разведения огня. А еще у него была винтовка.

Иногда по ночам он плакал. И хотя он не мог сказать точно, почему же он рыдал, само слезоизлияние было аналогично случившемуся с ним. То, что случилось, опустошило его, опорожнило, словно из него, как из сифона, выдуло все жизненно важное, оставив пустотелыми кости и порожними вены, лишив его костного мозга и крови. Его плач был скорбью об ужасной утрате. Сила, индивидуальность, влияние, известность – все это было потеряно. И когда он стоял позади той двери, думая, закроет ли она ее, окажется ли с ним лицом к лицу, на расстоянии длины его протянутых рук, он осознал эту утрату. Он понял, как он мог бы вновь обрести себя.

Каждый день хищные сарычи взлетали в высокое небо над торфяником. Словно некий знак. Широкий размах крыльев, темные силуэты. Они медленно кружили, набирая высоту, а потом, сложив заостренные на концах крылья, внезапно устремлялись вниз. Это было как отрывок из какого-то сна. И этот сон принадлежал ему. Он знал его, как охотник знает добычу.

Служебный кабинет Латимера был совершенно нетипичен для этого человека; суровый и ультрасовременный. Стол со стеклянной столешницей, кресла из стали и кожи, жалюзи меловой белизны. Из одного угла торчал, слегка покачиваясь, торшер, вытянувшийся, как стрела строительного крана.

Лайонел Протеро только что спросил «почему?», от удивления даже повысив голос. Латимер провел рукой по голове жестом человека, приглаживающего волосы, хотя его ладонь осталась в миллиметре от самих волос. Это было легким щегольским движением, отвлекающим внимание, явно сделанным напоказ, поскольку волосы Латимера лежали безупречно, были аккуратно разделены на пробор, ровный, как бритва, и блестели, словно краска. Латимер знал, что может полновластно управлять Протеро, но даже с учетом этого ему хотелось бы, чтобы этот человек попросту испарился.

– Если мы временно отстраним его, – сказал Латимер, – нам придется объяснить, почему. Но я этого не желаю делать. Конечно, мы оказались в неловком положении, но насколько нам известно, ничего страшного не произошло. Американцы не собираются поднимать шум по этому поводу. – Он помолчал. – Ну, если хотите, можно какой-нибудь выговор, что ли... Я оставляю это на ваше усмотрение.