Я был так поражен предположением, будто это я вызвал отставку Кироги, что позабыл даже страстное желание набить морду Биллу. Неужели они всерьез так считают? Конечно, речь была отменная, но могла ли она вызвать такую реакцию? Если так, то скорость реагирования просто поразительна.

Я сказал с удивлением в голосе:

— Билл, должен ли я понимать, что вы недовольны моей речью, потому что она оказалась слишком сильнодействующей?

— Чего? Черта с два! Это было паршивое выступление!

— Вот как? Придется вам выбирать что-то одно. Вы же утверждаете, что это паршивенькое выступление оказалось столь сильным, что напугало партию Человечества и заставило ее правительство выйти в отставку. Тут что-то не очень вяжется.

Билл растерялся, начал было отвечать, заметил, что Родж прячет ухмылку, надулся, опять попытался что-то возразить, но, наконец, передернув плечами, пробормотал:

— Ладно, парень, будем считать, что ты прав — твоя речь не имеет отношения к падению кабинета Кироги. И тем не менее дело есть дело. Почему бы тебе не взять на себя часть общей ноши?

Я взглянул на него и снова обуздал свой гнев (тоже влияние Бонфорта — исполнение роли хладнокровного персонажа невольно воспитывает хладнокровие и в актере).

— Билл, вы опять нелогичны. Только что вы ясно дали понять, что считаете меня всего лишь простым наемником. Раз так, то никаких обязательств, сверх оговоренных ранее и уже выполненных, у меня нет. И вы не можете нанять меня на новую работу, если она мне не по нраву. А она мне явно не подходит. — Он начал было выступать, но я оборвал его, — Разговор окончен. Убирайтесь. В вас тут никто не нуждается!

Билл выглядел ошеломленным.

— Да кто ты такой, чтобы тут командовать!

— А никто! Ровным счетом никто, как вы мне только что указали. Но это моя каюта, отведенная мне капитаном. Поэтому или уходите сами, или я вас вышвырну. Мне не нравятся ваши манеры.

Клифтон тихо добавил:

— Тебе бы лучше испариться, Билл. Не говоря о прочем, в данный момент это действительно его личная каюта. Поэтому тебе лучше выйти, — помолчав, Родж продолжил: — Думаю, что в присутствии нас обоих тут нет особой нужды. Видимо, договориться не удалось. С вашего разрешения… Шеф…

— Разумеется.

Я сел и несколько минут обдумывал происшедшее. Жаль, что я позволил Биллу спровоцировать себя даже на такую, сравнительно бескровную ссору. Все равно она была ниже моего достоинства. Однако, вороша в уме все детали этой перепалки, я удостоверился, что мои личные расхождения с Биллом никак не повлияли на решение — оно было принято до его прихода.

Раздался громкий стук в дверь. Я крикнул:

— Кто там?

— Капитан Бродбент.

— Входите, Дак.

Он вошел, сел и по меньшей мере несколько минут казался занятым исключительно состоянием своих ногтей. Наконец, поднял глаза и сказал:

— Вы измените свое решение, если я посажу этого жулика в карцер?

— Как? Разве на вашем корабле есть карцер?

— Нет. Но соорудить его ничего не стоит.

Я бросил на него пытливый взгляд, пытаясь понять, что происходит в глубине этой черепной коробки.

— А вы что, действительно посадили бы Билла в карцер, если бы я попросил об этом?

Он взглянул на меня, заломил бровь и хитровато усмехнулся.

— Нет, конечно. Разве дойдешь до капитанского звания, если будешь действовать, исходя из таких шатких оснований? Подобного приказа я бы не выполнил, даже если бы он исходил от него — и он кивнул в сторону каюты, где сейчас лежал мистер Бонфорт. — Есть решения, которые человек имеет право принимать только самостоятельно.

— Точно.

— М-м-м… Я слышал, что вы уже решили нечто в этом духе?

— Верно.

— Так. За это время я стал уважать тебя, сынок. Когда мы с тобой встретились впервые, мне показалось, что ты просто воображала и фигляр, у которого за душой ровным счетом ничего нет. Я ошибался.

— Очень признателен.

— Поэтому я не стану тебя упрашивать. Ты мне просто скажи — стоит ли нам с тобой тратить время на обсуждение всех сторон этого дела? Или ты уже обдумал все сам?

— Я твердо решил, Дак. Не мое это амплуа, вот что!

— Что ж, должно быть, ты прав. Очень жаль. Думаю, нам остается лишь надеяться, что он оправится ко времени прибытия.—

Дак поднялся. — Кстати, тебя хотела бы повидать Пенни, если, конечно, ты не собираешься ложиться в постель.

Я рассмеялся, но смех был невесел.

— «Кстати», значит? А вы, случайно, не нарушили очередность? Разве сейчас не очередь доктора Капека выкручивать мне руки?

— Он уступил свою очередь. Слишком занят с мистером Б. Однако он велел тебе передать кое-что.

— Что именно?

— Сказал, чтобы ты проваливал ко всем чертям. Конечно, он высказался куда красочнее, но смысл был именно таков.

— Вот как?! Тогда передайте ему, что я займу ему местечко у адского огня.

— Так Пенни может войти?

— О разумеется. Но лучше скажите ей заранее, что она зря потеряет время. Ответ все равно будет отрицательный.

Ну, в общем, решение я, конечно, изменил. Черт возьми, и почему это аргументы кажутся куда более убедительными, если их подкрепляет аромат «Страсти в джунглях»? Сказать, что Пенни прибегла к каким-нибудь бесчестным приемам, нельзя — она даже ни единой слезинки не проронила, да и я себе ничего такого не позволил, однако вскоре обнаружилось, что я уже сдал кое-какие из своих позиций, а потом оказалось, что и отступать-то уже некуда. Да что там говорить, от Пенни не отобьешься — она из тех женщин, что готовы спасать всех подряд, а ее искренность прямо-таки заразительна.

Усилия, которые мне пришлось приложить во время полета на Марс, чтобы войти в образ Бонфорта, ничто по сравнению с тем, что мне предстояло сделать во время полета в Новую Батавию, Основные черты характера моего героя уже были мной усвоены, но теперь мне предстояло узнать об этом человеке все, чтобы чувствовать себя Бонфортом в любой ситуации. Хотя готовился я преимущественно к королевской аудиенции, но, когда мы очутимся в Новой Батавии, я могу столкнуться с сотнями и даже тысячами людей. Родж надеялся оградить меня от грозящих опасностей ссылками на необходимость уединения, в котором время от времени нуждается каждый крупный политик, когда ему предстоит большая работа. Но, как там ни крути, мне все равно не избежать встреч — общественный деятель — это общественный деятель, и уж тут никуда не денешься.

То хождение по туго натянутому канату, которое мне предстояло, стало возможным лишь благодаря бонфортовскому фэрли-архиву, возможно самому лучшему из когда-либо существовавших. Фэрли — политический менеджер в двадцатом веке, насколько я помню, состоявший при Эйзенхауэре. И метод, который он изобрел, чтобы облегчить политическим деятелям личные связи с другими людьми, был столь же революционен, как и создание немцами Генерального штаба для планирования военных операций. Я-то, разумеется, об этом методе ничего не знал, пока Пенни не показала мне архив Бонфорта.

Это было собрание досье, содержавших самые различные сведения о людях. Ведь искусство политика заключается именно в знании людей. В досье находилась информация о многих тысячах лиц, с которыми Бонфорт встречался на протяжении своей долгой карьеры общественного деятеля. Досье представляли собрание фактов, известных Бонфорту о каждом из этих людей и полученных в результате встреч с ними. Там было все что угодно, как бы тривиальны ни были сами по себе эти факты (именно наиболее тривиальные обстоятельства заносились в досье одними из первых): имена и шутливые прозвища жен, детей, домашних животных, хобби, любимые блюда и напитки, предрассудки, причуды. За этим следовали даты, места и содержание разговоров каждой встречи, которая была у Бонфорта с этим человеком.

Если была возможность, прилагались фото. Иногда в досье включалась информация из других источников, то есть основанная не на личных впечатлениях Бонфорта, а полученная другим путем. В некоторых случаях такая побочная информация включала в себя целые биографические очерки — иногда на несколько тысяч слов.