О, как-то раз в выпускном классе средней школы я заикнулся при отце, что обдумываю идею поступить на федеральную службу. Полагаю, так поступают все дети, когда им светит восемнадцатый день рождения, а мне восемнадцать стукнуло бы через неделю после окончания школы. Разумеется, у многих дальше мыслей дело не заходит, поиграют немного с идеей, а затем идут в колледж, или работать, или еще куда. И сам я наверняка поступил точно так же… если бы мой лучший друг на полном серьезе не собрался бы в армию.

Мы с Карлом все делали вместе: на девочек глазели вместе, свидания назначали вместе, принимали участия в дебатах вместе, занимались опытами в его домашней лаборатории и то вместе. Сам я в электронике не смыслю, но руки у меня растут откуда надо. Карл поставлял идеи, я следовал его инструкциям. Было весело; все, чем мы вместе занимались, было весело. У стариков Карла, конечно, не было столько денег, как у моего отца, но для нас это не имело значения. Когда мой отец подарил мне на четырнадцатилетие «роллекс», часы в равной степени принадлежали и Карлу; так же как и лаборатория в подвале его дома — мне.

Так что, когда Карл сообщил мне, что после школы не собирается продолжать образование, а сначала пойдет в армию, я чуть не подавился. Он на самом деле намеревался так поступить. Похоже, он считает такой поступок естественным, верным и очевидным.

Вот я и сказал ему, что пройду вместе с ним.

Он странно покосился на меня.

— Твой старик тебе не позволит.

— Ха! Как он сможет меня остановить?

Разумеется, ничего бы у него не получилось, по крайней мере по закону. Это первое (и возможно, последнее) решение, которое каждый принимает абсолютно независимо; когда парню или девчонке стукнет восемнадцать, он или она могут пойти добровольцем, и никто ничего сказать не сможет.

— Еще увидишь, — хмыкнул Карл и сменил тему.

Но вскоре я осторожно заговорил на эту тему с отцом.

Он отложил газету и сигару и уставился на меня.

— Сынок, ты с ума сошел?

Я пробормотал, что вроде бы нет.

— А похоже, — отец вздохнул. — М- Да… а ведь следовало ожидать, очень предсказуемое поведение на этом этапе развития. Помню, когда ты научился ходить и перестал быть маленьким мальчиком… если честно, на какое-то время ты превратился в сущего проказника. Ты разбил одну из маминых ваз эпохи Мин — нарочно, я уверен… но ты был слишком юн, чтобы сознавать ее ценность. Поэтому я всего лишь отшлепал тебя. А еще припоминаю день, когда ты стащил у меня сигару, а потом тебя весь день тошнило. Мы с мамой так старались сделать вид, будто не замечаем, что ты тем вечером и куска не можешь проглотить, а я до сегодняшнего дня не говорил, что я все знаю. Мальчикам так положено: надо попробовать, чтобы убедиться, что мужские забавы не для них. Мы наблюдали, как ты взрослеешь и начинаешь замечать, как не похожи на нас и прекрасны девочки!

Он опять вздохнул.

— Совершенно нормальные этапы. В том числе и последняя твоя выдумка. Кто из мальчишек не мечтает о красивой форме? Или решает, что он влюблен так, как никто никогда до него не влюблялся, и в сию же секунду обязан жениться. Или одновременно, одно другому не мешает, — отец сумрачно улыбнулся. — Со мной случилось одновременно. Но я все сделал в свое время и не пустил под откос свою жизнь.

— Пап, я не собираюсь пускать жизнь под откос. Я собираюсь отслужить в армии, я ведь не иду в кадровые военные.

— Оставим пока этот разговор, хорошо? А я объясню тебе, чего ты на самом деле хочешь. Во-первых, наша семья держится в стороне от политики и потихоньку возделывает свой сад уже сто с лишним лет. Лично я не вижу смысла ломать эту добрую традицию. Полагаю, что тебя сбил с пути твой школьный знакомый… как его? Ты знаешь, о ком я.

Он имел в виду преподавателя истории и философии морали. И естественно, ветерана.

— Мистер Дюбуа.

— Какое глупое имя… но ему подходит. Иностранец, сомнений нет. Нужно бы принять закон, запрещающий использовать школы как тайные вербовочные пункты. Думаю, я напишу об этом довольно резкое письмо. Налогоплательщик обладает кое-какими правами!

— Пап, ну он-то здесь при чем? Он…

Я замолчал, не зная, как продолжить. Мистер Дюбуа обладал задиристым и высокомерным нравом; обращался он с нами так, словно ни один из нас не достоин даже близко быть подпущенным к государственной службе. Мне он не нравился.

— Да он скорее только отбивает всякую охоту.

— Пф-ф! Ты что, не знаешь, как свиней ведут на бойню? Ладно, не важно. Окончишь школу, отправишься в Гарвард изучать бизнес, это ты знаешь. После поедешь в Сорбонну, будешь понемногу путешествовать, знакомиться с нашими представителями, смотреть, как идут дела. А затем вернешься домой и возьмешься за работу. Начнешь с чего-нибудь простенького, вроде старшего клерка, — это для проформы. Оглянуться не успеешь, как окажешься наверху, потому что я не молодею. Чем быстрее возьмешь дела на себя, тем лучше. Как только наберешься опыта и желания, ты хозяин. Вот! Как тебе такая программа? И стоит ли выбрасывать два года псу под хвост?

Я ничего не ответил. Все это было для меня не ново, все это я уже обдумывал. Отец поднялся и положил руку мне на плечо.

— Сынок, не думай, что я равнодушен к твоему мнению, это не так. Просто взгляни фактам в лицо. Если бы сейчас шла война, я первый бы поддержал тебя и предложил бросить дела к ногам военных. Но сейчас войны нет и, благодарение богу, уже не будет. Войны мы переросли. На нашей планете мир и счастье, мы наслаждаемся отношениями с другими планетами. Так чем же является так называемая государственная служба? Паразитизм чистой воды. Потерявшая функциональность организация, ненужная, устаревшая, живущая благодаря налогам. Довольно дорогое удовольствие: кормить бездарей, которые в ином случае оказались бы без работы, а они еще пыжатся до конца своей жизни. И ты хочешь к ним?

— Но Карл вовсе не бездарь!

— Прости. Да, он не бездарь, он чудесный парень… хотя и с кашей в голове.

Отец нахмурился, но потом улыбнулся.

— Сынок, у меня тут был приготовлен сюрприз к окончанию школы. Но лучше сообщить о нем сейчас, чтобы тебе было легче выбросить из головы всякую чушь. Не то чтобы я боялся того, что ты можешь выкинуть, я уверен в твоем здравом смысле, несмотря на твой нежный возраст. Но ты в затруднении, я знаю, а мой подарок поможет тебе развеяться. Угадай, что это?

— Н-ну… не знаю.

Его улыбка стала шире.

— Путешествие на Марс.

Наверное, я выглядел ошеломленным.

— Господи, пап, я понятия не имел…

— Я хотел удивить тебя, и мне это, кажется, удалось. Я знаю, все мальчишки с ума сходят по путешествиям — хотя не пойму, на что там смотреть. Тебе самое время прогуляться — одному, я этого не сказал? — и забыть обо всем, потому что, когда возьмешься за работу, тебе даже на Луну будет некогда выбраться, — отец вновь взял газету. — Нет, не благодари. Иди и дай мне спокойно дочитать. У меня сегодня вечером встреча с несколькими господами. Дела!

И я пошел. Полагаю, отец посчитал, что уладил вопрос… полагаю, я сам так считал. Марс! И никто не будет дергать меня за руку! Но Карлу я не стал об этом рассказывать, подозревал, что он посчитает поездку взяткой. Что ж, может быть, таковой она и была. Так что я просто сказал, что мы с отцом имеем на этот счет различные мнения.

— Ага, — сказал Карл. — Вот и мой тоже. Но это — моя жизнь.

Я размышлял на эту тему во время последнего урока истории и философии морали. От остальных предметов этот курс отличался тем, что был обязательным, но экзаменов по нему сдавать не надо было, а мистеру Дюбуа, кажется, было плевать, усвоим мы что-нибудь или нет. Он просто тыкал в кого-нибудь левой культей (запоминать наши имена он не считал нужным) и выплевывал вопрос. Затем разгорался спор.

Но в последний день он все-таки задался задачей выяснить, чему же мы научились. Одна из девчонок напрямик заявила:

— А мама говорит, что насилие никогда ничего не решает.